Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2

Под черной аркой эстакады,
Откуда в голубые страны,
Визжа, как адские цикады,
Пшеницей нагружают краны

Судов гигантские кузовы,
Я траурной походкой шел,
Шагая через кабельтовы
На самый отдаленный мол.

Вот за громадой портовою
Последний пароход исчез,
И саблей засерел кривою
В аквамаринах волнорез.

У маяка, где вились чайки,
Морей крылатые ракеты,
И серебристых рыбок стайки,
Царя подводного монеты,

Я опустился на колени
И детства мертвого Грааль
Похоронил в жемчужной пене
В Эвксина голубой хрусталь.

Беззвучно он скользнул в пучину,
Алмазом радужным горя,
В волны затрепетавшей спину
Забулькало два пузыря.

Лишь скромный венчик из фиалок
На зыбком зеркале остался
Добычей пенистых русалок
И тихо, тихо колыхался.

И скоро рыбок серебристых
Собрался плещущий мирок
К мощам бокальчика лучистым
Глазеть на золотой кружок.

И долго в голубом муаре
Я видел милый силуэт,
И только в сумерек пожаре
Исчез его прозрачный свет.

Прощай же, детство золотое,
Прощай, хрусталевый бокал,
Пусть вечно море голубое
Вам вечности поет хорал!

Однажды в зное полудневном
По ослепительной пыли,
Кивая облачным царевнам,
Что в дивной синеве плыли,
И напевая жарким, жутким,
Но вдохновенным языком
Стихов рифмованные шутки,
Усталый юноша шагал,
Спускаясь через перевал
Меж Луккой тихою и Пизой,
Покрытой мраморною ризой
И кружевом витых колонок,
Где так неизъяснимо звонок
Коленопреклоненной башни
Трезвон, где дьявольские шашни
Барочных зодчих не могли
Мишурным блеском корабли
Унизить Божьих базилик.
Но вот и моря синий лик
В уединении суровом
Исчез в зигзаге известковом,
И белая стремглав змея
Дороги побежала вниз,
В зеленый падубов карниз,
К оливам мирным, и затем
К одетой в крестоносный шлем
Громадной каменной фелуке,
Красавице заснувшей Лукке.
Какая тишина и зной!
Как давит сумка за спиной!
Атлант с вселенной на плечах
Стократ был легче нагружен.
Чем дальше, тем всё больше чах
На зное полудневном он.
Ему на вид лет двадцать пять,
Но неказистую он стать
Имел в наследство от природы,
И многие уж, видно, роды
Пред ним проклятия печать
Носили на челе познанья,
И много до него страданья
Духовного копила мать!
Какой там может Геркулес
От жалкой белки в колесе
Для новых сказочных чудес
На солнцем выжженной косе
Родиться с радостью святой.
И всё же не одной чертой
Лица смятенного он был
Похож на ангелов святых;
Горбатый, тощий Гавриил
С котомкою и посошком,
Он шел себя благовестить:
Он верил двадцать лет назад,
Что грезу можно воплотить,
Что прокаженный Божий Сад
Оздоровить словами можно,
Хотя не раз уже тревожно
Он зверя словом пробуждал,
И кубок чистый иссякал
Поэзии от тленных уст,
И мир казался жутко пуст.
Но счастье было лишь в пустыне,
На облачной в горах тропе,
На борозде солено-синей,
На вырастающей стопе
Нерукотворных песнопений.
И сотнями стихи и версты
Считал он в бездне за собой,
И дальше всё в туман отверстый
С Агасфером наперебой
Шагал, шагал себе зачем-то
От Фиолента до Сорренто,
От Сиракуз до Аригента,
От мертвой Капуи до Рима,
От Фиоренцы к Camposanto
Пизанскому и дальше в Лукку;
Всегда один с угрюмой схимой,
Всегда таящий благодать,
Всегда готовящийся руку
Кому-то близкому подать,
Но всюду безразличных рать
И мелких бесов легион
Встречал он на пути своем
Среди лазоревых хором;
Душа же сродная, как сон,
Как бледный призрак за веками,
За гранью смерти и миров
Ненаходимою осталась,
В мильонах мест не отыскалась.
Через могильный часто ров
Он видел в тьме тысячелетий,
В мистическом каком-то свете
Свои прекрасные мечты.
Но сколько ни глядел он в очи
Живых людей, темнее ночи
Они казалися ему,
И крепче всё тогда суму
Он стягивал, и посошок
Втыкал в зыбящийся песок.
И шел и шел… Куда? Зачем?
Я и теперь того не вем!

Сторожевые бастионы
Пред странником подъяли вдруг
Платанами заросший круг,
В лазури знойной вознесенный, –
И пыльный, жаждущий, усталый,
Он поднялся на парапет,
Где с плеском зыбкие кристаллы
На мшистый падали лафет
Наполеоновской мортиры,
Где в скалах сонные сатиры
Глядят на мраморных сирен;
И он упал на грудь фонтану
И долго, как усталый конь,
Гасил полуденный огонь,
И дрожь по согнутому стану
Его бежала, как в полдень
Куда-то вспугнутая тень…
Затем платановая сень
Его, сонливого, прияла,
И под защитою орудий
К зеленой он приникнул груди
Земле чужой – и задремал…

Но вот и солнечный кинжал
Притупился… порозовело
Горящее Тосканы тело,
Из дымки заалела даль;
Лапчатая заговорила
Широких листиев эмаль,
И медные в ответ цветы ей
На колокольнях литанией
Ответили на мирный шепот,
И бронзовый всё громче ропот
Из синевы вокруг лился;
И путник юный поднялся
И с изумлением внимал,
И бронзовый ему хорал
Казался исходящим снизу
Чрез моря голубую ризу,
И затонувший город Китеж
Увидел под собою витязь
Духовный с немощью земной.
И, наклонившись над стеной,
Он алые в лазури башни
С благоговеньем озирал,
Четырехгранные, живые,
Совсем прозрачные вверху
От тонких, красных, как коралл,
Колонн в акантовом пуху.
И были каменные выи
Так страстно ввысь устремлены,
Что увлекали за собой
Великолепною гурьбой
Внезапно вспыхнувшие сны.
Вот S. Michele перст романский,
Вот S. Frediano’вы зубцы,
Вот Guinigi столп гигантский,
Над ним зеленые венцы
Двух пиний, выросших в камнях;
Вот колокольня San Martino,
И много, много на домах
Перстов, куда-то устремленных,
Зубцами сверху обнесенных…
Средневековая картина –
И жизни истинный символ!
И в сумрак уличный сошел
Наш очарованный паломник,
Туда, где колокол огромный
Могучим звоном оглушал,
И вдруг таинственный портал
Пред ним открылся S. Martino…
Вот справа алая вершина
Готическо-романской башни,
Символ бессмертия вчерашний!
Пизонцы, франки и <каласки>,
Аравии далекой сказки –
Всё отразилось на фасаде,
Как в мраморной Шехерезаде.
И сколько символов! Резцом
Ребяческим весь Божий Дом
Иероглифами покрыт:
Вот на коне Мартин сидит,
Дающий нищему свой плащ,
Вот из-за орнементных чащ
Глядит двенадцать аллегорий,
Наивных месячных историй!
А вот и символ жизни всей,
Вихрящийся в безбрежность винт,
Неисходимый лабиринт!
Но через низенький портал
Он в сумрак храма забежал.
Какие мощные пилястры!
Как пышно вырастают астры
Из странных капителей в свод;
Как много живописных мод
На образах священных всюду!
Но сразу кружевному чуду
Трифорных в выси галерей
Дивясь, всё менее цепей
Он чуял за собою бедным,
И привлеченный блеском медным
Неисчислимых вдруг лампад,
Он «Лик Священный» Никодима
Из-за серебряных оград
Увидел с горем серафима,
Витающего над крестом.
И, шевеля бескровным ртом,
Шептал старинные слова…