Джон Скотт - За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали
Я бы хотел остаться в деревне на месяц или даже больше, но наши отпуска были строго ограничены, и мы с Машей вернулись в Магнитогорск. Мы снова принялись за учебу и работу и были настолько заняты, что незаметно пролетел год, прежде чем мы оба окончательно привыкли к мысли о том, что мы муж и жена.
Глава VI
За это время доменные печи № 3 и № 4, а также одиннадцать мартеновских печей и полдюжины прокатных станов вступили в строй и начали давать продукцию.
Заметные изменения произошли не только на нашем предприятии. Сам Магнитогорск вырос и из грязного, хаотичного поселка строителей, которым он был в начале тридцатых годов, превратился в достаточно удобный для жизни и здоровый город. Была построена и уже начала работать трамвайная линия. Открылись новые магазины, и там появились различные товары в достаточно большом количестве и по умеренным ценам. Стало вполне возможно купить топливо, все виды одежды и другие элементарно необходимые вещи. Уже не надо было больше воровать, чтобы жить.
Улучшение условий жизни в Магнитогорске были отражением тенденции, общей для всего Советского Союза. Коллективизация давала свои результаты. Многие уральские колхозы процветали. Исчезли продовольственные карточки, магазины, доступ в которые был ограничен, и другие проявления дефицита в экономике. Инснаб был ликвидирован, но иностранцам его не хватало только потому, что цены там были ниже. Те же бакалейно-гастрономические товары и одежду можно было купить в 1935 и 1936 годах в открытых магазинах, и часто это можно было сделать даже без таких неудобств, как очереди.
Моя работа шла очень неравномерно и напряженно. Особенно мне запомнилось сооружение газопровода длиной около одной мили, тянувшегося от доменных печей к электростанции. Сваренная из отдельных кусков стальная труба шести футов в диаметре, установленная на стойках разной высоты, делала на своем пути много поворотов для того, чтобы огибать те места, где по проекту планировалось сооружение железнодорожных линий и промышленных предприятий. Стоя на самом высоком месте этой огромной трубы, почти в 100 футах от земли, и глядя на ее извилистый путь по голой степи, могло показаться, что какой-то неведомый конструктор сошел с ума, а мы, как пешки, слепо подчинились бессмысленному росчерку его пера.
Этот газопровод был совершенно не защищен от ветра. Зимой рабочие дали ему прозвище «Сахалин» — по названию советского острова в Тихом океане. Северный ветер носился по бескрайней голой степи и качал наши стойки, как тростинки. Однажды рухнули две стойки и участок трубы; погибли такелажник и сварщик. Но тем не менее строительство газопровода было закончено и он начал работать в положенное время.
Однажды осенью я пришел на работу как раз в тот момент, когда была выбита шестидесятифутовая[52] стойка, поддерживающая газопровод, из-под нашей трубы в месте пересечения его с основной железнодорожной линией, связывавшей доменные печи с разливочной машиной для чугуна. Эта стойка находилась между двумя рельсовыми колеями. Невнимательный инженер вел состав передвижных разливочных ковшей-шлаковозов, один из которых не был закреплен в строго вертикальном положении после того, как его опорожнили. Этот ковш выступал слишком далеко, зацепился за стойку, вырвал ее из фундамента и отбросил эту стойку на дюжину ярдов в сторону. Наш газопровод, с уже заваренными швами, был спроектирован так, что поддерживался снизу стойками, установленными с равными интервалами, — и вдруг одна из опор была из-под него выбита. У меня сердце ушло в пятки, и я пришел в себя только через полчаса, когда привезли кран, чтобы поддерживать этот участок трубы, пока не будет установлена новая стойка. Наши сварочные швы выдержали нагрузку лучше, чем этого можно было бы ожидать. Нам вынесли официальную благодарность от дирекции завода, и каждый из нас чувствовал гордость за свою работу.
Глава VII
В 1935 году я впервые испытал мучения, связанные с посещением советского зубного врача. Это была девятнадцатилетняя девушка по имени Галя. Она родилась в деревне, три года училась в сельской школе, а затем переехала в маленький город, где работала прислугой, и закончила двухгодичные ускоренные курсы зубных врачей. С этим багажом знаний она была направлена на работу в Магнитогорск, чтобы помогать в чрезвычайно важном деле — лечении зубов у четверти миллиона человек, среди которых были и русские, и люди других национальностей. Намерения у нее были самые добрые, но ей не хватало квалификации и, кроме того, в ее распоряжении не было ни оборудования, ни фармацевтических средств, которые в большинстве других стран считаются необходимыми в зубоврачебной практике. Я сейчас не помню, чем она пользовалась, когда удаляла мне нерв из зуба, но по ощущениям это больше всего напоминало слесарный инструмент. «А другой зуб, — сказала Галя, — придется вырвать». Она велела мне прийти к определенному времени, когда в поликлинике царствовал специалист по удалению зубов. Я пришел на несколько минут раньше и обнаружил очередь приблизительно из двадцати человек, сидевших на стульях вдоль стены коридора, ведущего к кабинету этого врача. Я занял свое место в конце очереди и стал ждать. Почти каждую минуту дверь открывалась, выходил бледный пациент, украдкой сплевывал в большую заляпанную кровью плевательницу и покидал поликлинику, посасывая свой носовой платок. Следующий человек из очереди вставал и нетвердой походкой направлялся в кабинет. Когда я был уже в середине очереди, ко мне незаметно подошла медсестра в грязном белом фартуке; в руках у нее был шприц.
«Какой зуб, товарищ?» — спросила она. Я ей показал, и она сделала мне в челюсть укол, от которого голова пошла кругом. Когда передо мной осталось два человека, из кабинета вышел сам зубной врач. Это был здоровенный черноволосый детина лет тридцати пяти, рукава у него были засучены, очки в роговой оправе забрызганы кровью. Он дошел до конца коридора, закурил, сделал несколько затяжек и затем зашагал обратно, не глядя по сторонам.
Когда подошла моя очередь, я вошел в кабинет и не успел сесть в кресло, как сестра внесла лоток, в котором лежали простерилизованные зубные клещи и еще какие-то инструменты, а другая сестра тем временем повязала мне вокруг шеи грязный фартук.
«Какой зуб, товарищ?» — спросил врач, взяв в одну руку клещи, а в другую — молоточек-долото. Я ему показал и не успел опомниться, как вырванный зуб уже лежал в лотке вместе с клещами. Тут же появилась еще одна медсестра, неся лоток с только что простерилизованными инструментами для следующего пациента. Я вышел из кабинета и сплюнул в плевательницу.
