Лесли Горвиц - Формула смерти
Обзор книги Лесли Горвиц - Формула смерти
Лесли Алан Горвиц
«Формула смерти»
Не сновидение жизнь. Бейте же, бейте тревогу!
Мы падаем с лестниц, вгрызаясь во влажную землю,
Или сходим по лезвию снега со свитой мертвых пионов.
Но нет ни сна, ни забвенья. Только живое тело,
Поцелуй заплетает губы паутиной кровавых жилок;
а кто мучится болью, будет мучиться вечно,
и кто смерти боится, ее пронесет на плечах.
Гарсия Лорка. «Город в бессоннице» (Ноктюрн Бруклинского моста)[1]Пролог
Эвану Кейлеру снилась подземка, — и ничего удивительного: он долгие годы работал вагоновожатым и на пенсии привык к этим снам. Прошлое въелось в подсознание, и ему уже давно пришлось смириться с мыслью, что оно будет преследовать его до последнего дня.
Вдруг он проснулся и сел — ему показалось, что послышался звук захлопнувшейся дверцы автомобиля. Лаяли собаки, впрочем, они всегда не дают покоя по ночам, обезумев от жары и голода. По крыше его двухкомнатного домика стучали капли дождя, но он вслушивался в другие звуки: сначала различил голоса, потом услышал шаги. Заглушаемые стуком дождя, они были едва слышны — кто-то шел мимо его домика по полусгнившим доскам пирса, ведущего от дороги к каналу. Стали различимы приглушенные голоса двух мужчин, взволнованно доказывающих что-то друг другу, что именно — уловить было невозможно…
Эвану Кейлеру только что перевалило за семьдесят, и его тело одолевали старческие недуги — артрит и плохое кровообращение: в зимние дни коченели кончики пальцев рук, немели ступни, отказывали ноги. К тому же, овдовев десять лет назад, он чувствовал себя страшно одиноким и беззащитным, ему меньше всего хотелось неприятностей, а этот ночной визит не сулил ничего хорошего.
Голоса и звуки шагов приближались, затем стали удаляться. Заставив двигаться свои непослушные члены, Кейлер с трудом выбрался из постели и, хотя на дворе стоял июнь, промозглая предутренняя сырость сразу пробрала его до костей. Не включая света, подошел к окну, выглянул наружу — ничего не видно. Понемногу его глаза, привыкая к предрассветным сумеркам, начали различать очертания соседних домов, пирс, волнующуюся гладь канала — никакого намека на то, что этот мир состоит из живых красок. Снова послышались удалявшиеся шаги, значит, они не были плодом его воображения.
Он подошел к другому окну, раздвинул занавески ровно настолько, чтобы, оставаясь незамеченным, увидеть конец пирса. Привязанный там рассохшийся ялик, покачиваясь на волнах, ритмично бился бортом о стояк дощатого настила и гремел железной цепью.
Ночных гостей было не двое, как ему показалось сначала, а трое — два мужчины и женщина, которая держалась как-то неуверенно — мужчины подддерживали ее с двух сторон под руки. Ее длинные волосы трепал легкий ветерок. Одетая только в шорты и футболку, босоногая, она произвела на Кейлера довольно странное впечатление: ей, наверное, следовало бы сначала хорошенько подумать, прежде чем выходить на прогулку в холодную ночь так легко одетой.
Три фигуры виднелись на краю пирса, и Кейлеру показалось, что женщина почти не держится на ногах, да и весь ее облик выдавал рвавшееся наружу отчаяние. Все это начинало ему не нравиться, а когда женщина осела на дощатый настил, до него дошел весь ужас происходящего. Он отпрянул от окна, увидев, как мужчины, приподняв казавшееся безжизненным тело, бросили его в воду — раздался всплеск, окончательно убедивший в реальности увиденного.
Мужчины, одетые в плащи свободного покроя, один — в шляпе, а другой — простоволосый, но с зонтиком, — постояли еще немного на краю пирса и, видимо, убедившись, что волны надежно поглотили женщину, повернулись и пошли обратно.
Испугавшись, что его могут заметить, Кейлер отпрянул от окна и попятился в спасительную темноту комнаты, сердце бешено стучало, лоб покрылся испариной — шаги приближались неспешно и неумолимо, но мужчины уже не пререкались и шли молча, успев высказать друг другу все, что хотели, несколькими минутами раньше.
Когда они поровнялись с его домом и звук шагов замер, Кейлер посчитал себя уже конченым человеком и приготовился к худшему: сейчас выломают дверь, ворвутся в дом и убьют его. Забившись в угол комнаты и дрожа от страха, он ждал неминуемого конца, но прежде чем успел распрощаться с жизнью, шаги возобновились, вернулось чувство неосознанного идиотизма.
Хлопнули дверцы машины, зарокотал мотор. Преодолев остаточный страх, на негнущихся ногах Кейлер доковылял до окна и выглянул наружу. Свет фар почти ослепил его, и машина, развернувшись, умчалась прочь. В его памяти ничего не осталось — ни марка автомобиля, ни его цвет, все предметы видимого мира в эти предрассветные сумерки казались Кейлеру серыми.
Больше заснуть не удалось. Его мысли возвращались к той женщине: кто бы она ни была, вряд ли заслужила такой конец. Кейлер подумал о том, что неплохо бы известить о случившемся полицию, но поспешно отогнал эту мысль, не жалуя полицейских и не желая иметь с ними дело — пусть сами разбираются во всем, тем более что даже самое живейшее его участие уже не вернет несчастную к жизни.
Приняв такое решение, Кейлер все равно не заснул. Проворочавшись некоторое время в постели, выбрался из нее, приготовил чашку растворимого кофе и подошел к окну. Светало. Дождь уже прекратился; глянцево блестел дощатый настил пирса. Допив кофе и накинув на плечи куртку с поддевкой, он вышел. Прямо под ногами, на досках настила остались пятна крови, которые не успел смыть предрассветный дождь, — свежие и ярко-алые. Мир вновь обретал приглушенные мраком ночи и размытые дождем живые краски.
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ
Глава 1
Узнав, что у его жены где-то в Доминиканской Республике благополучно здравствуют четверо отпрысков, о которых та ни словом не обмолвилась до их бракосочетания, Джо Стопка, недолго думая, решил напиться. Выдалось невыносимо душное воскресенье — одно из тех, когда город, кажется, вымирает; еще в четверг в полдень на улицах появились автобусы, собиравшие всех желающих выехать на побережье Чесапикского залива или на Файр-Айленд, отъезд продолжался в пятницу и субботу, а к воскресному утру в городе оставались лишь дурни и калеки.
Мак-Нэлли только что открыл свое заведение, и Стопка оказался первым и единственным посетителем.
Джо Стопка — мужчина крепкий и в теле — обладал мягкими чертами лица, в которых проступало что-то по-детски беззащитное.
С первого взгляда определив его душевное состояние и не вдаваясь в расспросы о причинах такового, бармен поставил перед новоявленным отцом большого семейства двойной виски.
Стопка залпом выпил, и бармен наполнил стакан снова. Через минуту посетитель заговорил.
— Стопке нужны деньги, — заявил он.
— Они всем нужны, — согласился бармен. — В чем дело? Неужели в Бранденберге мало платят?
Так назывался многоквартирный дом, расположенный в двух кварталах от бара, где заливалось любое горе, — на углу Шестьдесят девятой и Второй улиц. Джо Стопка уже десять лет работал в нем управляющим.
— Не в этом дело… Видишь ли, моя жена…
— Твоя Мария? Сколько же времени прошло в тех пор, как она охмурила тебя и женила на себе? Месяц? Два? Неужели успела запустить в тебя свои острые коготки?
— Три с половиной, — уточнил Стопка и, отвернувшись, чтобы скрыть свое крайнее отчаяние, добавил: — Сегодня утром она объявила, что в Санто-Доминго у нее осталось четверо детей, а мне следует подготовиться к их приезду. Через пару недель весь ее выводок прибудет сюда, чтобы жить вместе с нами.
Искренне удивленный, бармен сразу же проникся сочувствием к клиенту.
— Четверо детей? И ты ничего не знал?
Стопка отрешенно кивнул головой:
— Скорее всего, она не так глупа, чтобы сообщать мне прежде, чем станет законной женой. Теперь Стопке требуется куча денег. Ты представляешь, что значит прокормить и одеть ребенка? А четверых?..
Он опустошил еще один стакан, и участливый бармен не стал его томить ожиданием, предложив очередную порцию виски.
— Тебе не приходила в голову мысль развестись с ней?
Стопка непонимающе заморгал глазами:
— Развестись с Марией? Черт возьми, не хочу разводиться! Я люблю ее!
* * *Когда Джо Стопка вернулся в Бранденберг, его голова, одурманенная алкоголем, пухла от резких слов, которые он собрался высказать своей жене, но та его опередила.
— Эта сумасшедшая из 15-К звонит каждые пять минут и жалуется на дурной запах в коридоре! — выкрикнула она из кухни, где предусмотрительно укрылась от гнева благоверного. — Теперь она утверждает, что там полным-полно каких-то мерзких насекомых. Поднимись к ней и выясни, в чем дело. Надоело все утро выслушивать ее упреки и извиняться, что тебя нет на месте.
