Джон Скотт - За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали
«Какой зуб, товарищ?» — спросила она. Я ей показал, и она сделала мне в челюсть укол, от которого голова пошла кругом. Когда передо мной осталось два человека, из кабинета вышел сам зубной врач. Это был здоровенный черноволосый детина лет тридцати пяти, рукава у него были засучены, очки в роговой оправе забрызганы кровью. Он дошел до конца коридора, закурил, сделал несколько затяжек и затем зашагал обратно, не глядя по сторонам.
Когда подошла моя очередь, я вошел в кабинет и не успел сесть в кресло, как сестра внесла лоток, в котором лежали простерилизованные зубные клещи и еще какие-то инструменты, а другая сестра тем временем повязала мне вокруг шеи грязный фартук.
«Какой зуб, товарищ?» — спросил врач, взяв в одну руку клещи, а в другую — молоточек-долото. Я ему показал и не успел опомниться, как вырванный зуб уже лежал в лотке вместе с клещами. Тут же появилась еще одна медсестра, неся лоток с только что простерилизованными инструментами для следующего пациента. Я вышел из кабинета и сплюнул в плевательницу.
Думаю, что с точки зрения зубоврачебного искусства удаление зуба было выполнено отлично. Этот зубной врач, несомненно, имел большой опыт, и были соблюдены элементарные правила стерилизации и санитарии. Но с психологической точки зрения это была жестокая процедура. В Магнитогорске не хватало врачей-стоматологов, как, впрочем, их не хватало повсюду в Советском Союзе. Большинство из них работали по две смены ежедневно и зарабатывали от 800 до 1200 рублей в месяц.
Глава VIII
Моя жизнь с Машей шла насыщенно, счастливо, просто.
Однако осенью 1935 года произошло событие, значительно осложнившее нашу жизнь. Родилась наша первая дочь. Ни я, ни Маша ничего не знали о детях, и более того, мы оба больше интересовались своей работой и учебой. Прошло несколько месяцев, прежде чем мы, наконец, поняли, что необходимо как-то изменить нашу жизнь в интересах следующего поколения.
Мы нашли идеальную домашнюю работницу, которая занялась нашим беспорядочным домашним хозяйством и наладила его. Вере было шестнадцать лет; она была дочерью раскулаченного, вся семья которого жила в специальном бараке рядом с Шабковым. Вера приехала в Магнитогорск в 1930 году вместе со своими родителями, сестрой и двумя братьями. Первую зиму они прожили в палатке. Мать, один брат и сестра умерли. Вера сумела выжить и поступила в школу, где проучилась два года. Потом ее отец получил увечье и после этого мог работать только сторожем. Им не хватало хлеба, и Вере пришлось искать работу.
Она была замечательной домработницей; покупала продукты, готовила и ходила гулять с маленькой Элкой. Единственное условие, которое она нам поставила, — немного свободного времени днем, чтобы посещать каждый день занятия в школе. Они так условились с Машей, что одна из них будет постоянно находиться дома, и все устроилось как нельзя лучше. Вера оставалась у нас три года и практически стала членом нашей семьи. Для нас было большим ударом, когда в 1938 году, после того, как я переехал в Москву, милиция заставила в двадцать четыре часа уехать в Челябинск несколько тысяч детей из раскулаченных семей, и в том числе Веру.
Рис. 12. Маша, маленькая Элка и Джон, декабрь 1938 г.
Требовались люди для строительства нового военного завода в Челябинске. Теоретически в 1938 году бывшие кулаки и их семьи имели такие же гражданские права, как и все остальные граждане, но в действительности, когда вставал вопрос о том, где найти рабочих для строительства важного военного завода, власти не особенно следовали букве закона. Вера получила распоряжение, размноженное на мимеографе, и следующим вечером ее уже отправили товарным поездом в Челябинск. Больше мы ее никогда не видели, но мне рассказывали, что завод в Челябинске был построен в срок и начал работать в 1941 году.
Пока Вера была с нами, все шло как по маслу. В конце 1935 года, после долгих переговоров с администрацией комбината, я получил ордер на комнату, находившуюся рядом с той, которую мы уже занимали в Соцгороде. В один прекрасный день я взял пилу и ломик, сломал стену, навесил дверь, и мы стали счастливыми обладателями квартиры, что было весьма необычно в то время для рабочего или любого мелкого начальника в Магнитогорске.
Это дало нам возможность изолировать ребенка, и теперь мы все могли немного заняться учебой. Кроме того, это заставило нас накупить предметов домашнего обихода, которых мы до этого не имели: мебель, коврики, кастрюли и чайники; все они стоили довольно дорого, и поэтому мы покупали их по очереди, и постепенно вещи стали заполнять нашу квартиру.
Маша закончила институт через несколько месяцев после рождения Элки и начала работать преподавательницей математики в средней школе, только организованной в особом районе города, где жили раскулаченные элементы. У нее было в среднем пять часов занятий в день, и она получала около пятисот рублей ежемесячно; столько же получал и я. Маше нравилась ее работа, и она была отличной преподавательницей. Школа, где она работала, была по успеваемости лучшей в городе, но этого и следовало ожидать. Сыновья и дочери раскулаченных «лишенцев» прошли жесткий естественный отбор, в результате которого слабейшие и наименее сообразительные отсеялись, а оставшиеся во что бы то ни стало стремились получить образование. Их отцы в большинстве своем были самыми энергичными и умными людьми в деревнях, откуда они приехали. Их ликвидировали как класс в интересах нужного дела — коллективизации сельского хозяйства. Их дети имели твердое намерение стать лидерами в иной сфере деятельности.
Машина работа не ограничивалась преподаванием. Она лично отвечала за группу, состоявшую из двадцати пяти детей. Если они получали плохие отметки, опаздывали, пропускали уроки или плохо вели себя, то обязанностью Маши было выяснить, почему это происходит, и попытаться исправить дело. Она также водила их группами в театр, на лекции и на собрания. Такая общественная работа занимала у нее часа два ежедневно.
Однако и этого ей было мало, и она серьезно занялась шахматами. В течение некоторого времени она удерживала первое место среди женщин-шахматисток Магнитогорска. Несколько позднее, когда открылась городская музыкальная школа, она поступила туда и начала учиться играть на рояле.
Судьба Маши была типичной для целого поколения молодых советских женщин, которые получили и использовали предоставившиеся им широкие возможности для образования. Они стали профессиональными специалистами, в то время как их родители едва умели читать и писать. Эта группа женщин (в их числе и Маша) были буквально пропитаны лозунгами равных возможностей для женщин. Они выросли в двадцатые годы, когда пропагандировалось уничтожение такого понятия, как буржуазная семья. Они хотели уделять как можно меньше времени готовке, мытью посуды и стирке пеленок. Это считалось делом прислуги, не обладавшей интеллектуальным потенциалом или же еще не получившей необходимой подготовки и образования, чтобы профессионально работать по какой-либо специальности.
