Павел Шестаков - Всего четверть века
Путь мой определился бсповоротно. Вчера я поставила крест на повести, которую так тщательно вынашивала. Я посылала её писателю, которому верю. Он вежливо доказал, что я бездарность. Я согласна с ним только в том, что относится к повести. Получился действительно детский лепет. Трудно у меня голос прорезается. Но не затем я отрубила канаты, чтобы вернуться со спущенным флагом. Я продолжу путь, на который ступила…
Признаюсь, не одна. Человек этот не чета Серёжке. Он мужчина. А Сергею нужна нянька. Такая, как ты. Заботливая и снисходительная. Жаль, что ты связала судьбу с алкоголиком. Но ведь всё в руках провидения! Может быть, и твоя судьба ещё переменится. Сознаюсь, лучшей мачехи я бы Андрею не хотела. Если жизнь будет ко мне снисходительной и такое когда-нибудь произойдёт, я от своих прав откажусь. Кому нужна беглая мать? Конечно, материально, пока жива, буду делать всё возможное.
Вот и всё.
Целую. Недостойная жена и мать, но любящая тебя подруга — Вера.
P. S. Подумай над моим письмом, а, Лидка!»
Это я много позже прочитал, а письмо к Сергею в тот же вечер. Не выдержал он и после полуночи собрал близких друзей в кабинете. Собрал, притворил дверь и врубил без предисловий:
— Можете меня поздравить. В новом году новую жизнь начинаю — холостяцкую.
Мы сразу поняли, что это серьёзно и не нашлись, что сказать. Но он молчание за недоверие принял, достал конверт из ящика и помахал перед собой.
— Вот и вольная. Разрешите огласить?
— Валяй, — кивнул Олег.
«Сергей! Нам пора поставить точку в отношениях, которые изжили себя. Думаю, ты догадываешься, что я не вернусь. Ты добрый, и я уверена, поймёшь меня…»
Сергей обвёл нас глазами:
— Я-то пойму. А Андрей?
Сказать было нечего, и он продолжал:
«Не нужно мучить друг друга. Давай сохраним в памяти лучшее из того, что было. Суди меня строго, но не беспощадно. Я не чудовище, я просто не могу жить так, как нужно тебе. Мы оба ошиблись. Я выбираю не лучшую жизнь, а другую. И человек, с которым я здесь встретилась, — другой. Больше о нём ничего не скажу, зачем тебе это?
Конечно, главный вопрос — Андрей. Наверно, вину перед ним мне придётся искупать всю жизнь. Ничего не поделаешь! Виновата. Я оказалась плохой матерью и, кажется, плохим писателем. Но переквалифицироваться в управдомы, то бишь в верную супругу и добродетельную мать, поздно. Не могу и не хочу. Оцени хоть мою честность! Было бы гораздо хуже воспользоваться твоей добротой, вымолить прощение и вернуться… Избавить тебя от себя — моё единственное оправдание…»
Сергей опустил руку с письмом.
— Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло, — изрёк Олег, глядя в потолок.
Остальные молчали.
Потом Игорь спросил:
— Ты её любишь?
— Разве в этом дело! А мальчишка?
— Думаю, ребёнку лучше без матери, чем с плохой матерью.
— Ребята! Что вы!.. Я не могу считать её плохой. Мы ведь все её любили.
Он так и сказал — мы все… Я это запомнил и теперь думаю: а любил ли Сергей Веру по-настоящему? Может быть, он совсем другого человека любил, всеми нами придуманного? Да и не влюбляемся ли мы чаще в созданный воображением образ, чем в живого человека со всеми его невидимыми в ослеплении радостном недостатками и противоречиями? А когда натыкаемся на них больно в розовом тумане и выходит наш предмет из образа, то страдаем не от высоких чувств, а от уязвлённого самолюбия, оттого, что желаемое за действительное приняли и обманулись, и с бесплодным упорством стараемся заставить живого человека нашему воображению соответствовать.
Наверно, нечто подобное и с Сергеем происходило, и, наверно, стыдился он этих бесплодных усилий и положения брошенного мужа стыдился, ведь оно всё ещё унизительным считается, — вот и решился нам это очень личное письмо прочитать, которое ему своего рода отпущением грехов было.
Потому, может быть, и без умысла, а вырвалось: «Мы все её любили». Словами этими Сергей как бы часть вины на нас переложил. Мы не возражали. Мы, как и он, чувствовали себя немного обманутыми, однако признаться в этом никому не хотелось, и после первых резких слов много и других было сказано, мы старались быть справедливыми и не подвергать Веру остракизму, хотя сочувствовали, конечно, Сергею.
— Думаю, она здорового дурака сваляла, — сказал будущий членкор Коля.
Обсуждение стихийно перекинулось в гостиную. Хоть письмо осталось достоянием самых близких, шила, мы решили, в мешке не утаишь, и открыли истину всем.
— И теперь просто стыдится, — поддержала Люка. — Разве ты не можешь понять женщину, которая ошиблась, пусть даже оступилась?
— У неё теперь другой человек.
— А ты уверен, что он существует, этот человек? Может быть, она его выдумала из гордости?
— Позволь, Люка, — вмешалась «вдова». — Конечно, не нам призывать к жестокости в отношении женщины, но Сергей оскорблён. Есть, знаешь, пределы…
— При чём тут пределы! Запуталась девка, занесло её с этой литературой, вот и сидит, как собачонка побитая, и делает вид, что злая.
«Вдова», однако, имела твёрдый взгляд на людей, увлечённых искусством.
— Она не делает вид. Она действительно злая. И аморальная. Возомнила себя выше других. Творческая личность! А вам не кажется, что мы к этим личностям слишком снисходительно относимся? Обыкновенный человек семью бросит, на него управа находится, ответ держит, а поэт, видите ли, выше критики. Поэту детей бросать можно. Потому что он поэт. Он какую-нибудь, извините за выражение, «треугольную грушу» написать может. Любое хулиганство.
— При чём здесь Вера? — прервал Сергей.
— По-моему, связь прямая, — строго произнесла «вдова». — Безнравственность.
— Загибаешь, — вступилась Лида. — Верка моя подруга, я её лучше знаю, и мне её жалко.
«Вдова» показала на Сергея:
— А его? А Андрюшку?
— Может быть, я всё-таки напишу ей? А, ребята? — спросил Сергей нерешительно.
— Не стоит, — сказал Игорь, который не поддержал ни «вдову», ни Люку.
— Разбитый горшок не склеишь, — согласилась с ним Лида.
— Серёжка! Не слушай их, слушай своё сердце! — убеждала Люка.
— Дай сердцу волю, заведёт в неволю, — бросил Олег.
— Это точно, — присоединился Вова Рыбак. — Ты прежде всего мужчина.
— Слышу голос офицера, — усмехнулся Олег.
— При чём тут офицер? Есть такой порядок — матери детей не бросают.
— Только вам можно! — возмутилась Люка.
— Мужчина есть мужчина, а женщина — женщина.
— А также восток есть восток, а запад есть запад, и вместе им не сойтись. А мы сходимся. Зачем? — посмеивался Олег.
— Уймите его! — призвала «вдова». — Вы, Володя, совершенно правы: аморальности нужно давать отпор, — повернулась она к Рыбаку.
Спор этот, нужно заметить, Вову и «вдову», до сих пор мало знавших друг друга, заметно сблизил, и они продолжили осуждение своих совпадающих взглядов на мораль и искусство сначала за столом, а потом — усевшись рядом на диване. И хотя «вдова» сидела в очень скромной позе, натянув юбку на сжатые колени, возникающей симпатии это не помешало…
Кстати, название «вдова» к этому времени положительно устарело. «Вдова» давно и, как казалось, благополучно вышла замуж за человека, который был замечен, отмечен и направлен в Москву на учёбу. Как раз в то время. Так что правильнее было бы называть «вдову» хотя бы «соломенной», и Олег это уточнение пытался внедрить, но безуспешно. «Вдова» разобиделась, работала она в это время в райкоме комсомола и держалась строгой, не располагающей к легкомысленным шуткам линии. Одобрение её вызывали только люди серьёзные, такого она и увидела в Вове, в результате чего Вова, который собирался уехать сразу после Нового года, задержался, объясняя задержку тем, что мать приболела и не управилась со сборами. Но это и всё, что я знал о «вдове» и Вове в то время. В подробности они меня не посвящали…
Тем временем говорил Игорь:
— Ребята! Ужасно обидно, что у Серёжки так омрачён этот вечер. Но чем мы ему можем помочь? Дело-то личное, деликатное, не для голосования. Советы наши он выслушал, а решать сам будет. Жизнь-то продолжается, как ты говорил, — обернулся он к Сергею, — и, поверь, очень сложные раны заживляет. Время, брат, тоже хирург.
— Простите! Простите! — вскочил Сергей. — Сегодня праздник, а я вас в свои передряги втянул. Ты прав, Игорёк, образуется. А Вера… Вера тоже наша. Есть у нас другой человек или нет, я хочу пожелать ей счастья. Если ей там лучше, пусть он там будет счастлива. А Андрюшка?.. Ну что ж, ребята… Растят же женщины детей без нас, и мы с Андреем не пропадём.
— Найдётся добрая душа, поможет, — бросил Олег.
Лиде эта реплика не понравилась:
— Уже напился?
— Я? Да я…
— Знаю. Можешь выпить ещё много и выпьешь, к сожалению.
