Павел Шестаков - Всего четверть века
Обзор книги Павел Шестаков - Всего четверть века
Павел Александрович Шестаков
Всего четверть века
Встреча первая
Память — странная штука… Я запомнил много незначительных подробностей этого вечера — как, например, выглядели гранёные копеечные рюмки, которые Олег бросал с балкона на скользкий, поблёскивавший в свете уличного фонаря каменный тротуар, — а вот год безошибочно назвать затрудняюсь. По-моему, год был пятьдесят пятый, точнее новогодняя ночь пятьдесят шестого. Короче, лет двадцать пять назад…[1] Давненько, конечно, но и не так уж, всего четверть века. Четверть века… А ведь именно в эти годы жизнь и пробежала — у одних буквально, то есть успела завершиться.
Ну, а те, кто пока жив, сделали и пережили главное, иногда неповторимое, а иногда и непоправимое. Так что оставшееся на нашу долю вряд ли поразит кого неожиданностью.
А тогда мы только вступали в жизнь, стояли на пороге предназначенного, однако неведомого, хотя думали, что знаем немало, ибо были молоды той самоуверенной молодостью, когда кажется, что дорога в будущее обязательно приведёт туда, куда ты собрался. Если я не ошибаюсь и мне запомнилось преддверие именно пятьдесят шестого, выходит, что после войны прошло уже десять лет, в давно прошедшем остались хлебные карточки, воздушные тревоги, эвакуационные эшелоны, зарубцевались долго кровоточившие раны от похоронок, забылись нетопленные школьные классы, мы стали студентами, кое-чему подучились и даже отстояли право носить модные узкие брюки.
Широкие брюки остались привилегией Игоря. Ему она была положена, потому что Игорь готовил себя в адмиралы, и хотя сами адмиралы клёши не носят, известно, что, не попылив клёшами, в адмиралы не выплывешь. А будущее адмиральство Игоря сомнений не вызывало. Адмиралами были его отец и дед, в их жилах текла кровь не то Беллинсгаузена, не то Крузенштерна, и никто из нас в тот вечер не мог и представить, что Игорю предназначена совсем другая жизнь.
Впрочем, морской формой Игорь не тщеславился. Напротив, я хорошо помню, что на новогоднюю встречу он собирался надеть новый, как тогда ещё некоторые говорили, цивильный костюм. Мы зашли к нему по пути с Верой, чтобы вместе идти к Сергею, и застали Игоря у зеркала, что в общем-то случалось не часто. Он разглядывал новый костюм с сомнением, то ли пиджак казался узковат, то ли тянуло под мышкой.
— Надевать или нет? — спросил Игорь, не подозревая, что спрашивает, быть или не быть ему адмиралом.
Решающее слово сказала Вера.
— Терпеть не могу, если одежда сковывает.
Для неё это было характерно, она всегда предпочитала выражать своё мнение категорично: «терпеть не могу», «нечего и думать», «говорить не о чем!..»
Не знаю, убедила ли Вера Игоря или её слова сыграли роль последней капли, но вопрос был решён. Игорь пошёл переодеваться. Рискованно, конечно, утверждать, что, останься он в модных штанах, — был бы он адмиралом, но всё-таки… Всё-таки сантиметры решали…
Не ведая однако о том, что произойдёт через несколько часов, болтая о чепухе, что и запомниться не могла, мы вышли на улицу. Несколько дней подряд держалась слякоть, но к празднику, будто учтя пожелания жаждущих «настоящего» Нового года, начало подмораживать. С тёмного неба срывались радующие глаз снежинки и прятали, прикрывали коварный ледок на мостовой, на котором суждено было поскользнуться Игорю…
Насчёт Веры, как и с Игорем, у нас тоже было всё решено. Хотя училась она на факультете журналистики, мы знали, что газетная проза не для неё. Вера была поэтом и на этом поприще должна была прославиться. Стихи Веры девчонки переписывали, многие знали наизусть и активно обсуждали и осуждали в студенческой литгруппе, что, разумеется, содействовало её популярности. Но стихи не перескажешь, а наизусть я ни одного запомнить не удосужился, глуховат был к поэзии.
Ясен был у Веры и личный вопрос. Она выбрала Сергея, что, говоря откровенно, не все мы понимали. Нам казалось, что гораздо больше подошёл бы ей Игорь — умница, красавец, баскетболист и будущий адмирал. А Сергей… Но подробнее о Сергее потом, сейчас скажу только, что Сергей считался у нас обыкновенным и выделялся разве что простодушной добротой и житейской неумелостью. Хорошо помню, как познакомил меня с ним Олег. Было это в восьмом или девятом классе. Худющий Сергей в полосатой пижаме, делавшей его ещё более длинным, возник из глубины своей профессорской квартиры и обрадованно воскликнул:
— Как вы вовремя! Вы умеете варить сосиски?
Конечно, сосиски мы видели только в раннем довоенном детстве, потом они надолго исчезли из обихода, и мы не были подготовлены снова увидеть их, но случай всё-таки характерный. Однако представлять Сергея как человека не от мира сего не следует, как-никак сейчас он доцент и статьи пишет, а современные научные работники галош в трамваях не оставляют, чем заметно отличаются от своих коллег из дореволюционных анекдотов. Но тогда, повторяю, Сергей ходил у нас в милых, не хватающих звёзд с неба добряках, и мы удивлялись выбору Веры.
Теперь-то я понимаю, что выбор был обоснованный. Вере нужен был человек управляемый, она сама была лидером, и с Игорем бы они каши не сварили, что Вера и видела ясно. Вообще у неё было развито рациональное начало. Думаю, увы, что счастья ей это качество не принесло, хотя логический ум и считался подспорьем в жизни. Однако не для поэта. Пушкин не зря заметил, что поэзия должна быть глуповата. Наверно, он разбирался в литературе.
Мы же в ту пору мыслили поверхностно, не подозревая об этом. Много было самоуверенности в наших суждениях и даже самодовольства. Известное положение о том, что общество наше жертвует и созидает во имя будущего, воспринималось нами чересчур прямолинейно; и гражданская война, и разруха, и коллективизация, и война Отечественная выстраивались в наших устремлённых в будущее головах в некую предысторию, а сами мы виделись себе итогом её и целью всех усилий, ради которых приносились жертвы. Заблуждение это, увы, на нашем поколении себя не исчерпало. Пришло на смену новое, в свою очередь отодвинувшее в предысторию нас самих и требующее очередных жертв, правда, не кровью, а в основном предметами домашнего обихода, скажем, джинсовым костюмчиком стоимостью в отцовскую месячную зарплату. И мы смирились и горбим… Но это уже к делу, то есть к событиям первой встречи Нового года в доме Сергея, отношения не имеет, во всяком случае, прямого…
Кто же ещё встречал тогда Новый год?
Боюсь, что всех не вспомню. Слишком велика была у Сергея квартира и слишком активна Лида. Да! Вот о Лиде нужно сказать и, конечно, об Олеге. Эта пара сомнений не вызывала. Казалось, они замечательно подходили друг другу, даже внешне — оба крепыши почти одинакового роста, дружили со школьных лет, и всем было ясно, что они обязательно поженятся. Так и получилось, Лида с Олегом поженились и жили хорошо, однако не так долго, как мы предполагали. Но об этом в своё время, а пока я хотел отметить активность Лиды. Она была, да и сейчас, пожалуй, осталась мастером всякого рода праздничных мероприятий. Лида всегда знала, кого нужно собрать и в каких сочетаниях, чтобы все остались довольны. Даже самый последний Новый год был организован с профессиональной чёткостью. Правда, раньше Лида горела, а сейчас огня уже не было, и, выполнив привычную миссию, Лида почти весь вечер раскладывала пасьянс. Я подошёл и спросил:
— Почему не с народом?
Она ответила:
— Надоело.
Речь не о простой скуке шла, разумеется, воды утекло много за четверть века, и не всегда спокойным, умиротворяющим потоком.
А тогда и помыслить было невероятно, что Лида может устать от такой формы жизнедеятельности, как предпраздничная. Она горела вся ярким пламенем, как ацетилен в сварочном аппарате, соединяя разнообразные элементы в прочную новогоднюю конструкцию. Отличную, по всеобщему мнению, компанию подобрала, даже Аргентинца заполучила. То есть это был, конечно, не гаучо из пампы, а наш одноклассник — ему подростком довелось с родителями прожить в Аргентине при посольстве, — но в это время у нас дальше Эльбы мало кто бывал, и «заграничный» гость ценился. Аргентинец этот, кстати, потом с Лидой задружил и с обоими её мужьями был в ладу. Сейчас он писатель, по общему мнению, процветает, однако не зазнался и к старым приятелям снисходителен. На последней встрече Нового года он тоже был, да ещё с чилийкой. Настоящей, пострадавшей от Пиночета.
Но вернусь к Лиде, а вернее, к Олегу. К светским способностям будущей жены Олег относился иронически. Как и в Игоре, в нём преобладало мужское начало. Однако если Игоря отличало мужество цивилизованное, то в отваге Олега было нечто дикарское… Помню это ещё по школьным дракам. Игорь до последней возможности стремился избежать столкновения, Олег же заводился с полуоборота, его вдохновляла возможность пустить в ход кулаки и не смущало количество противников. Оба обычно выходили победителями, но и после драки держались неодинаково, — Игорь больше отмалчивался и, по-моему, даже тяготился победами, Олег же охотно описывал происшедшее с нескрываемой весёлостью и не всегда точно.
