Павел Шестаков - Всего четверть века
— Найдётся добрая душа, поможет, — бросил Олег.
Лиде эта реплика не понравилась:
— Уже напился?
— Я? Да я…
— Знаю. Можешь выпить ещё много и выпьешь, к сожалению.
Олег подхватил бокал:
— Пользуясь правом на защиту, отвечаю законной супруге. Последнее слово обвиняемого. Говорят, что я пью. Увы, это доказано обвинением. Действительно.
…пью я и в радости и в скуке,
забыв весь свет, забыв весь свет!
Стакан беру я смело в руки,
с ним горя нет, с ним горя нет!
Всё-таки праздник оставался праздником, и грустные личные дела были не ко времени, и все обрадовались песне и подхватили с удовольствием:
Фуражка тёплая на вате,
чтоб не прозябла голова!
Так Сергеевы невзгоды отступили, а тост — «жизнь продолжается» — остался, и мы протягивали друг другу рюмки и стопки, довольные жизнью и будущим, которое она сулила.
О будущем говорилось много и всё со знаком плюс, причём о собственных перспективах и успехах меньше всего, — это считалось карьерным и нескромным, — в основном о будущем глобальном, о всеобщем его улучшении, которое надвигается неизбежно и повсеместно, особенно на фоне потрясающих достижений науки, распространившихся от клетки до компаса. Эти вчера ещё невероятные, да и сегодня полуфантастические достижения возбуждали интерес не только практический, но и философский, и понятно, что мы, люди образованные и передовые, пройти мимо не могли и высказывались в меру познаний и воображения.
Впрочем, как это часто бывает, толчок игре ума дала не глубокая мысль, а шутливый куплет, записанный на магнитофонной плёнке:
Собачки Стрелка с Белкою
летают по орбите,
собачки дело делают,
а вы их хлеб едите…
Куплет этот не всем понравился. «Вдова» была категорически против. Она сказала:
— Нельзя глумиться над научным подвигом. Дело делают не собаки, а люди.
На это Олег отвечал:
— Тонко подмечено. В самую точку.
К «вдове» он относился иронически и безнаказанно упражнялся в остроумии, но теперь у неё появился защитник.
— У некоторых людей есть скверная привычка всё подвергать осмеянию, — произнёс строго Вова Рыбак, не уточняя, впрочем, кого он имеет в виду — автора куплета или Олега.
Ситуация могла бы обостриться, если бы не Сергей, который тем временем успокоился немного и смог принять участие в общем разговоре.
— Конечно! Мы ещё не осознали, как грандиозно всё это происходит. Подумать только, при нашей жизни человек выйдет в космос, побывает на Луне и на Марсе!
— Ну и что? — спросил Олег.
— Как что? Человек на Марсе. Представляешь?
— Представляю. Канал. Сидит Вова с удочкой и рыбу ловит. А зачем?
Даже добряк Сергей вознегодовал:
— Это цинизм, Олег. А я серьёзно. Сейчас всё возможно, абсолютно всё!
— Например?
— Ну, хотя бы космические контакты. С неизвестной нам жизнью.
— Разумной?
— А почему бы и нет?
— Очень разумной? — не унимался Олег.
— Не с амёбами, разумеется.
— С разумной лучше не связываться. А вдруг они нас за неразумных сочтут?
— Не понимаю.
— Что тут понимать! Сочтут неразумными и начнут к себе на плантации вывозить, как мы негров из Африки. Колонизаторы-то себя тоже разумными считали, даже очень. А негров — нет.
— Сравнил!
— Запросто. Мы тут празднуем, выпиваем и закусываем, а над домом уже звездолёт завис. И оттуда ребята шестирукие прыг-прыг с арканами. Повязали всех, врубили третью космическую — и домой, на плутоновский невольничий рынок. А там нас поштучно, за межпланетные тугрики. Хорошо Люке, за неё, конечно, приличную цену дадут, а за других?
— Олег! Ты невозможный, — сказала польщённая Люка.
— Дай бог, чтобы контакты невозможными оказались!
— Решительно не согласен, — спорил Сергей. — Мы идём к эре космического разума.
— Всё не так просто, — солидно вмешался будущий членкор. — Формы жизни, даже разумной, могут быть крайне неожиданными. Фламмарион писал, что человечество, ступив на другие планеты, может не заметить существующей там жизни.
— А ещё лучше, если бы они нас не заметили, — стоял на своём Олег.
— Олег! Человеку свойственно ошибаться, но глупо упорствовать в своих заблуждениях, — процитировал Сергей.
— Это я, по-вашему, заблуждаюсь? Милые, дорогие ослы! Это у вас телячий восторг. Хотите, я вам один любопытный рассказец американский расскажу? «Путешествие будет долгим» — называется. Сюжет простой. Летит корабль искать инопланетную жизнь. Летали, летали — не нашли. То есть думали, что не нашли, а она тут как тут. Внедрилась без лишнего шума на корабль. Потому что микроскопическая и очень железо любит. Ну, как я — портвейн, чтобы вам понятнее было. И жрёт под корень, не остановить. Короче, перед ребятами дилемма: тащить эту замечательную жизнь на землю или не тащить? Поступили мужественно, направили корабль в открытый космос, навечно…
— Чистая фантастика, помноженная на исторический пессимизм, — сказал Коля.
— Мужественные ребята, — повторил Олег.
— А что им оставалось делать? — развёл руками Сергей.
— Ну, не скажи. Трусливые бы придумали. Стали бы крутиться на орбите, SOS визжать…
Мне запомнилось, как Олег этот рассказ пересказывал. Речь вроде о межпланетных контактах шла, а он поступок экипажа выделял, дело земное. Теперь-то я понимаю, почему. И понимаю, почему, когда уходил он от меня в последний раз и сказал, что уезжает, а я спросил, куда и надолго ли, он ответил: «Путешествие будет долгим»…
Да! Вспомнил наконец девушку, которую не мог вспомнить вначале. Хотя и забыть было бы не удивительно, такая она тихая и неприметная весь вечер просидела. Случайно среди нас оказалась. Была она родственница приятелей Сергеевых родителей, не здешняя, студентка пединститута, чуть ли не первого курса, встречавшая праздник почему-то не в своей компании, и с нами ей было, конечно, неинтересно. Держалась она больше Зины, но Зина и сама себя не особенно уютно чувствовала и от Игоря не отходила. Вот и получилось, что девушка эта, по виду почти подросток, ничем, в общем-то, себя не проявила, и я теперь даже внешне её плохо представляю. Не встречал и не видел больше никогда, однако упомянуть её необходимо, ибо она, как чеховское ружьё, не зря во втором акте появилась. Придёт черёд и ей выстрелить, а точнее, в письменной форме высказаться. Но это много позже будет.
А вспомнил я эту девушку именно сейчас потому, что она неожиданно в разговор вклинилась с наивной и смешной репликой:
— Они ведь писать могли, — сказала она об улетевших на тот свет космонавтах.
Вот так, молчала-молчала и вдруг высказалась.
Все засмеялись, представив такую невероятную переписку. Ну как, к примеру, отправлять им письма? Однако трудности технические в принципе всегда преодолимы, а вот…
— Зачем писать? — спросил Олег.
Если он своим вопросом девушку озадачить собирался, то у него ничего не вышло.
Она ответила убеждённо:
— Люди всегда письмам радуются. Я, например, жду не дождусь.
И снова все засмеялись, но не обидно, понимающе.
А Игорь сказал:
— Вы, наверно, правы.
Она посмотрела на него с благодарностью, однако в разговор больше не вступала, а под самый конец встречи такой случай произошёл. Когда к утру все уже выпили порядочно, Сергей на кухню вышел, а она там помогала, но в этот момент одна была. Сергей подошёл и, глядя ей в глаза, сказал:
— От меня жена ушла.
Она смутилась ужасно.
— Я знаю.
— Все знают. Это стыдно. Мне стыдно, понимаете?
— И напрасно. Напрасно. Это ей должно быть стыдно.
— Ей?
— Конечно, её, — подтвердила она горячо и убеждённо. — Ведь вы очень хороший человек.
— Правда? Вы так думаете?
— Я вижу.
И вдруг он потянулся к ней, — я уверен, непроизвольно, движимый чувством признательности, не более, — схватил её руки и начал целовать. Она не знала, что делать, руки отнять не решалась, а поощрить боялась. А Серёжка, не выпуская рук, прижал их к своему галстуку.
Тут и вошла Лида. Ведь всё это не втайне происходило, не в укромном уголке, а на кухне. Лида по хозяйственным делам зашла и наткнулась на эту трогательно-пьяную сцену. Увидела и решительно освободила девушку, вынув её руки из рук Сергея.
Разумеется, он повиновался безоговорочно, а девушка, разволновавшаяся, убежала.
— Ты что, Серёжа, неважно себя чувствуешь? — спросила Лида спокойно и заботливо.
— Да, да. Наверно. Мне так тяжело, Лидочка.
— Может быть, приляжешь, полежишь?
— Да, конечно, да. Лягу.
Но он не трогался с места, он, покачиваясь, стоял напротив Лиды.
— Иди, Серёжа.
Он шагнул, но не к двери, а к Лиде, и, уронив голову на её плечо, заплакал.
