Охота на либерею - Федоров Михаил Иванович

— Ты поброди там. Он обязательно нищим денежку принесёт — всегда ж приносит. Вот и свидитесь.

Брат Гийом кивнул. Кажется, этот Степан и правда стоит тех денег, что он ему платит. Но кроме встречи с Петером у него в Москве есть ещё дело, и не одно. Он должен проследить, как Петер распорядится царской либереей, доступ к которой недавно получил. Сумеет ли убедить царя вывезти её из Москвы в укромное место? И какое именно место? Хорошо, если ему удастся встать во главе отряда, который будет вывозить книги. Но это всё — вопрос времени. Сейчас ему надо где-то остановиться — не при церкви же ему жить — и лучше, если в доме Степана, который объявил его своим дядей.

— Где живёшь? — спросил коадъютор.

— Там же и живу. Ты же знаешь. Дом отстроил.

Выходит, деньги у него есть. Наверное, не только от Святого престола берёт — тех денег на быструю постройку дома взамен сгоревшего у него точно не хватило бы.

— У тебя поживу, — не спросил, а уведомил Степана иезуит.

Тот спокойно кивнул:

— Да живи — мне-то что. — Улыбнулся во весь рот. — Дядя же как-никак. Только постой у меня дорого стоит.

— Деньги ты скоро получишь.

— Вот и хорошо, дядя. Тогда я пошёл. Вечером жду.

Степан на прощанье хлопнул иезуита по плечу широкой, как сковородка, ладошкой, да так, что тот едва не присел — тут же, на покрытую неровной ледяной коркой мостовую Красной площади.

Подьячий ушёл, а иезуит, растирая занывшее после удара плечо, задумался. Степан, конечно, человек без совести, в этом он напоминает Генриха фон Штадена, или Ивана Володимеровича, как называют его русские. И в определённых обстоятельствах мог стать опасным. Но за деньги способен на многое. И только что в очередной раз доказал, что может быть очень полезным.

Кажется, он уверен, что при необходимости даже без оружия легко справится с его назойливым опекуном-иезуитом. Наивный! Он ничего не знает о стилете с маленькой крестовиной и о том, как ловко брат Гийом им владеет. А самое главное, о том диковинном оружии, что привёз из Бразилии брат Алессио. Несведущий человек его и за оружие-то не посчитает. Что касается Степана — то… Пока он приносит ценные сведения, пусть живёт. Господь наш Иисус Христос и Святая Дева Мария не позволят этому бессовестному человеку взять верх над посланником истинной Церкви!

Брат Гийом огляделся. Город просыпался. Через ворота под Фроловской башней неторопливо прошёл небольшой конный разъезд, направляясь в кремль. Вот выехали двое всадников и поскакали куда-то быстрой рысью. На площадь въезжали первые сани торговцев. Ах да, сегодня же воскресенье, значит, будет большой торг! Что ж, это даже хорошо, в густой толпе он не будет так заметен.

До обедни Петер не появится, значит, у него есть полдня. Иезуит задумался. Надо ли посетить другого нужного ему человека или нет? Деньги для выполнения возложенной на него орденом задачи он сможет получить у Петера. А если не сможет? Станет ли Степан требовать плату сразу или согласится подождать? Нет, лучше не надеяться на Петера. Неизвестно, располагает ли он нужными средствами. Конечно, перед царским крестником открыты многие двери, но, возможно, именно сейчас у него нет денег.

Брат Гийом решительно направился к северной окраине Китай-города. Там, возле крепостной стены, прежде жил человек, немало сделавший для Святой церкви. Был он православным священником немалого ранга и боярином древнего рода, поэтому в деньгах Святого престола не нуждался. Помогал истинной Церкви только из расположения к ней. Его брат Гийом старался беспокоить лишь в исключительных случаях, чтобы не замарать возможными подозрениями: мнительность царя Ивана была хорошо известна, и расправа не заставила бы себя ждать. Орден имел на него свои виды, намереваясь использовать, если вдруг принятие Русским царством католической веры будет иметь хоть малейшие шансы на воплощение. Но пока об этом не могло быть и речи. А вот в будущем, когда государство после набега татар придёт в упадок…

Как и все оставшиеся целыми каменные строения Москвы, дом протопопа Давида носил следы недавнего пожара. Но в покрытые сажей оконные проёмы уже вставлены рамы с чешуйками слюды, а сгоревшие ворота заменены новыми, отделанными причудливой резьбой и покрашенными зелёной краской. Сразу было видно, что хозяин дома не бедствует. В эти-то ворота и постучал коадъютор, добравшись до Китайгородской стены.

Слуга, одетый просто, но добротно, открыл калитку, внимательно посмотрел на иезуита и, выслушав его, крикнул во двор кому-то не видимому братом Гийомом:

— Известный богомолец пришёл. Передай там боярину.

Пока второй слуга выполнял поручение, иезуит разглядывал обувку открывшего — короткие прямые чёботы [76], пошитые из нескольких слоёв грубой прочной дерюги. Обувь, как и отделка дома, явно были сделаны недавно, из чего брат Гийом заключил, что прежние слуги, скорее всего, погибли прошлым летом, поэтому для вновь набранных и были пошиты новые чёботы — простые, недорогие, но надёжные.

Вскоре появился второй слуга и, слегка поклонившись, пригласил иезуита в дом. Он держался немного скованно, затрудняясь решить, как ему вести себя с необычным гостем: вроде простой человек, а не побоялся прийти в дом к такому важному боярину, да ещё протопопу [77]. И, самое главное, тот его сразу принял! Поэтому слуга не определился, какую степень подобострастия выказывать посетителю. Брат Гийом только посмеивался про себя, наблюдая терзания сопровождающего его слуги.

Давид встретил гостя в светлице. Одет он был в домашний кафтан-однорядку [78] и отличался большим ростом и плотным сложением. Но не оплывшей жирком дородностью всегда сытого и малоподвижного человека, нет — он казался олицетворением здоровой и неумолимой силы, для которой не существует преград. Такому только прикажи — и дело будет непременно сделано, каким бы несбыточным оно ни казалось. Только вот людей, кто мог бы ему приказать, было немного: Давид числился приближённым самого государя. Он самим видом своим вызывал у впервые видевших его людей почтение: казалось, вся древность рода и значимость многочисленных заслуженных пращуров нашли выражение в этом немалом теле.

Хозяин дома приветствовал гостя без церемоний:

— Здравствуй, божий странник. Голоден?

Брат Гийом поклонился малым поклоном, как приветствуют старых друзей:

— Здравствуй, Давид.

На мгновение задумался и добавил:

— От угощения не откажусь.

Конечно, вечером он поужинает у Степана, но время только к обеду, можно и подкрепиться. Брат Гийом в странствиях выработал для себя правило — от угощения не отказываться, потому как в его-то неспокойной жизни неизвестно, что будет уже через миг. Может, вечером ему придётся бежать, спасая свою жизнь? Кто знает?

Давид глянул на стоящего у двери слугу и сделал едва заметный жест головой. Спустя совсем небольшое время на столе стояли свежая каша, солёные грибы, кислая капуста и бадейка со сбитнем. На деревянном блюде покоилась изрядная коврига ржаного хлеба.

— Ешь, — произнёс Давид, перекрестившись на икону, и глянул искоса на гостя — великий пост, скоромного не будет.

Иезуит кивнул в ответ и принялся за еду. Некоторое время они ели молча, и лишь когда каша была съедена, хозяин дома, налив себе и гостю сбитня в медные бокалы, спросил:

— Ну, говори, с чем пришёл?

— Не хотел я к тебе идти, — ответил иезуит, отрываясь от пищи, — да нужда заставила.

— Поиздержался, поди? — поинтересовался Давид.

— Поиздержался.

— Велю отсьшать серебра.

— Благодарю, Давид.

Хозяин дома отхлебнул сбитня, внимательно посмотрел на гостя:

— С чем на этот раз пожаловал?

— Узнать хочу, готов ли государь, чтобы выслушать глашатаев истинной Церкви?

Давид вздохнул:

— Не готов. Беседы с ним веду, — помаленьку, потихохоньку — в лоб-то ведь не спросишь. Но не хочет он во время войны говорить об этом. Народ ведь… Народу не объяснишь, что вместе общего врага бить сподручнее, а турки с татарами — враг сильный и настырный. Раздоры меж христианами делают нас слабее. А для многих латиняне ничем не лучше татар.