Жан де Лафонтен - Лисица и виноград (сборник)

Жестокую войну
    С Мышами Ласочки имели:
    Кого ни брали в плен, всех ели.
Случилось как-то, Мышь Летучую одну
                    В ночную пору
            Занес лукавый в нору
К голодной Ласочке. – Прошу покорно сесть, –
    С насмешкой Ласочка сказала, –
    Ты Мышь? Тебя мне можно съесть?
    – Помилуй, – та ей отвечала, –
    Не ешь, а лучше рассуди,
        Да хорошенько погляди:
    В своем ли ты уме, сестрица?
    Вот крылья у меня, – я птица!
            Окончилась война
    У Ласочек с мышиным родом,
Но с птичьим уже брань они вели народом,
        И Мышь Летучая опять
    В плен к Ласочке другой попала.
    – Ты птица? Ты теперь летала?
    – За что меня так обижать?
    Я Мышь и из мышей природных, –
    Был смелой пленницы ответ, –
    Похожа ль я на птиц негодных?
    На мне и перьев вовсе нет! –
В другой раз хитростью такой она спаслася,
        И ложь и истина равно ей удалася.

        Собаке время подоспело
            Произвести щенят на свет;
            А между тем разумно это дело
    Она заранее обставить не сумела:
    Час близок, а у ней и крова даже нет,
    Где б отдохнуть могло ее больное тело.
    Вот приползла она к соседке в конуру.
    «Родная, – говорит, – ей-ей сейчас помру!
        Ох! одолжи хоть только на недельку
                Свою постельку».
    Соседка сжалилась и из дому ушла,
    А гостья временно у ней расположилась.
        Меж тем неделя протекла,
    И к дому своему хозяйка возвратилась.
    «Голубушка моя, сама хоть посмотри, –
    Вновь замолила гостья со слезами, –
    Щенки мои малы, чуть шевелят ногами,
    Уж потерпи еще недельки две иль три!»
        Соседка снова просьбе уступила
        И чрез условный срок
    Вернулася опять в родной свой уголок.
Но тут уж гостья ей с рычаньем отворила
    И молвила, с зубами напоказ:
    «Уж ты не гнать ли хочешь нас?!
Что ж! я тотчас уйду со всей моей оравой –
    Мои щенки теперь умеют уж кусать.
        Но раньше ты изволь-ка доказать
        Зубами нам на эту будку право!»
Что плуту одолжил, своим уж не считай –
    С ним наживешь лишь хлопоты да муку.
    Неблагодарному лишь кончик пальца дай –
        Он заберет себе всю руку.

Крылатой ранена стрелой
        И смертною охваченная мглой,
        Судьбу свою оплакивала Птица:
        «Где нашим бедствиям граница?
    Мы все – орудия несчастья своего:
Из наших крыл, о люди! без пощады
Губительные нам вы сделали снаряды.
        Но не спешите ваше торжество
        Вы праздновать над нами злобно;
        И сами вы страдали нам подобно:
Сыны Япетовы! не половина ль вас
Оружием другой является подчас?

За кроликом следя в полете зорко,
    Охотилась Орлица. На пути
    Ему Жука попалась норка.
Плохой приют, – но где другой найти?
И что же? Вопреки священнейшему праву,
    Свершить над кроликом расправу
        Готовилась Орлица. Вдруг
            Заговорил, вступаясь, Жук:
    «Царица птиц! Презрев мои моленья,
Ты взять вольна его, безжалостно сгубя;
    Но пощади меня от оскорбленья,
        Даруй бедняге избавленье,
        О жизни молит он тебя, –
Иль пусть и я за ним погибну следом:
    Он другом был мне и соседом».
        Юпитера Орлица, ни одним
            Не отвечая словом,
        В жестокосердии суровом,
            Жука крылом своим
Стряхнула прочь, глуха к его воззванью,
И, оглушив, принудила к молчанью, –
            А кролика похитила. Тогда,
        В отсутствие ее, орлиного гнезда
Успел достигнуть Жук, задумав месть такую:
    Он самую ее надежду дорогую –
            Все яйца нежные разбил.
            Гнев и отчаянье Орлицы
            Не ведали себе границы;
А в довершенье зла враг неизвестен был,
    И жалобы ее лишь ветер разносил.
        Так целый год жила она бездетной,
        Весною же гнездо свила на высоте.
Увы! Была предосторожность тщетной,
        И Жук, в места пробравшись те,
    Ей мстя за кролика, все яйца уничтожил.

    Вторичный траур потревожил
        Надолго эхо гор. Во избежанье бед,
        Та, кем несом был прежде Ганимед,
К царю богов с мольбой явилась неуклонно
        И яйца принесла Юпитеру на лоно:
            Воистину тот будет смел,
        Кто б унести оттуда их посмел!
    Но враг прибег к иным расчетам,
    Запачкав плащ Юпитера пометом;
И тот, стряхнув его, смахнул и яйца прочь.
Но тут пришлось Юпитеру невмочь
    От ярости разгневанной Орлицы.
        Она грозила: с этих пор
        Бежать навеки из столицы,
    Покинув службу царскую и двор.
Юпитер промолчал, но учинил разбор.
    Перед судом явился Жук, и смело
        Он изложил, как было дело, –
        Вина Орлицы ей доказана была.
Но примирить врагов явилось невозможным,
    И царь богов, решеньем осторожным,
        Постановил, во избежанье зла:
    Чтоб яйца свои всегда несли Орлицы
    Весною раннею, пока лучом денницы
    Не согреваемы, как сонные сурки,
        Спят зимним сном своим Жуки.

Бессильному не смейся
                И слабого обидеть не моги!
        Мстят сильно иногда бессильные враги:
Так слишком на свою ты силу не надейся!
                Послушай басню здесь о том,
Как больно Лев за спесь наказан Комаром.

    Вот что о том я слышал стороною:
Сухое к Комару явил презренье Лев;
Зло взяло Комара: обиды не стерпев,
Собрался, поднялся Комар на Льва войною.
Сам ратник, сам трубач пищит во всю гортань
И вызывает Льва на смертоносну брань.
        Льву смех, но наш Комар не шутит:
То с тылу, то в глаза, то в уши Льву он трубит!
И, место высмотрев и время улуча,
                Орлом на Льва спустился
        И Льву в крестец всем жалом впился.
Лев дрогнул и взмахнул хвостом на трубача.
Увертлив наш Комар, да он же и не трусит!
Льву сел на самый лоб и Львину кровь сосет.
Лев голову крутит. Лев гривою трясет;
                Но наш герой свое несет:
То в нос забьется Льву, то в ухо Льва укусит.
                        Вздурился Лев,
                Престрашный поднял рев,
        Скрежещет в ярости зубами,
        И землю он дерет когтями.
От рыка грозного окружный лес дрожит.
Страх обнял всех зверей; все кроется, бежит:
        Отколь у всех взялися ноги,
Как будто бы пришел потоп или пожар!
                        И кто ж? Комар
            Наделал столько всем тревоги!
Рвался, метался Лев и, выбившись из сил,
О землю грянулся и миру запросил.
Насытил злость Комар; Льва жалует он миром:
Из Ахиллеса вдруг становится Омиром
                        И сам
Летит трубить свою победу по лесам.

Погонщик двух Ослов с поклажей в город вел.
                        Один Осел,
Хвостом махая, шел походкою веселой:
        Он нес сухие губки на спине, –
        А всякий знает, как легки оне.
Другой едва ступал под ношею тяжелой:
Навьючили бедняге соли целый воз,
        И он плелся, повеся хвост и нос.
Шли долго путники, и вот – дошли до броду.
        Сев на Осла, что губки нес,
Погонщик пред собой погнал другого в воду
И начал путь ему указывать кнутом;
        Но наш Осел упрямого был нраву
        И пожелал устроить переправу
                    Своим умом.
            Забрал он влево, в яму оступился
        И вместе с солью в воду погрузился.
            Беда! Ослу пришлося плыть.
            Гребет он сильными ногами,
Пыхтит, и фыркает, и борется с волнами;
            А плыть далёко… как тут быть?!
Но, видно, сжалилось над бедным Провиденье:
Он в ноше чувствует большое облегченье –
Растаяла вся соль, и радостно Осел
С пустым мешком доплыл и на берег взошел.
Погонщик между тем со страху за скотину
И своему Ослу ослабил повода,
            А этот, видя, что вода
        Освободила друга от труда,
Недолго думая, бух вслед за ним в стремнину.
Но тут свершилася нежданная беда:
        Водою губки мигом напитались
И стали, как свинец, тянуть Осла ко дну.
Погонщик мой взревел, Осел ни тпру, ни ну,
И оба с жизнью бы наверное расстались,
Когда б не подошли на помощь рыбаки.

Не так же ль действуют иные дураки,
    Которые в делах своих не рассуждают,
А только в точности счастливцам подражают.