Жан де Лафонтен - Лисица и виноград (сборник)

        Один Несчастный каждый день
    Звал Смерть к себе, в надежде облегченья.
    Он говорил: «Прерви мои мученья!
    Приди за мной, возлюбленная тень!»
    Не отказала Смерть ему в услуге;
И вот открылась дверь, идет к нему она.
Но, увидав ее, он закричал в испуге:
    «Что вижу я! Уйди! Ты мне страшна!
При взгляде на тебя кровь в жилах леденеет,
    Могильным холодом твое дыханье веет!
                Не подходи!
            О Смерть! о Смерть! Уйди!»

Вельможный Меценат, проживший столь беспечно,
    Сказал: хотел бы жить я вечно
        Как нищий, жалкий и больной,
    Но только б жить! до сени гробовой
        Я жизни буду более чем рад!
«О Смерть, не приходи!» – так все тебе твердят.

Набрав валежнику порой холодной, зимней,
    Старик, иссохший весь от нужды и трудов,
Тащился медленно к своей лачужке дымной,
Кряхтя и охая под тяжкой ношей дров.
                Нес, нес он их и утомился,
                        Остановился,
            На землю с плеч спустил дрова долой,
Присел на них, вздохнул и думал сам с собой:
                «Куда я беден, Боже мой!
Нуждаюся во всем; к тому ж жена и дети,
            А там подушное, боярщина, оброк…
                        И выдался ль когда на свете
            Хотя один мне радостный денек?»
В таком унынии, на свой пеняя рок,
Зовет он Смерть: она у нас не за горами,
                А за плечами.
                Явилась вмиг
И говорит: «Зачем ты звал меня, старик?»
        Увидевши ее свирепую осанку,
Едва промолвить мог бедняк, оторопев:
        «Я звал тебя, коль не во гнев,
Чтоб помогла ты мне поднять мою вязанку».

                        Из басни сей
                Нам видеть можно,
        Что как бывает жить ни тошно,
        А умирать еще тошней.

Мужчина средних лет, заметив седину,
        Которая в кудрях его блистала,
    Решил, что для него избрать себе жену
        Теперь как раз пора настала.
        Он был владельцем капитала,
                    А потому
    Мог выбирать: понравиться ему
    Желали все. Он не спешит, однако:
    Ведь дело здесь касалось брака.
    Две вдовушки приобрели права
Над сердцем зрелого поклонника и чувством.
            Была моложе первая вдова,
    Но старшая была одарена искусством
        Восстановлять успешно то,
            Что было у нее природой отнято.
        И обе вдовушки исправно,
            Среди веселья, смеха и услад,
            Его на свой причесывали лад,
И голову притом намыливали славно.
Меж тем как старшая из них по волоску,
                Своих корыстных целей ради,
            Все темные выдергивала пряди,
        Другая седину щипала бедняку.
Жених, оставшись лыс, заметил эту штуку.
– Спасибо, – молвил он, – красотки, за науку.
Пусть вами я ощипан наголо,
                Зато в другом мне повезло:
            О свадьбе мы отложим попеченье.
Которую б из вас ни выбрал я женой –
        Она по-своему вертеть захочет мной.
        Ценой волос купил я избавленье,
            И голове плешивой впрок
            Пойдет, красотки, ваш урок!

Лиса, скупая от природы,
        Вдруг хлебосолкою затеяла прослыть.
            Да только как тут быть,
Чтоб не вовлечь себя в излишние расходы?
        Вопрос мудрен – решит его не всяк,
        Но для Лисы такой вопрос пустяк:
        Плутовка каши жидкой наварила,
            Ее на блюдо тонко наложила,
        И Аиста зовет преважно на обед.
            На зов является сосед,
И оба принялись за поданное блюдо.
        Ну, кашка, хоть куда! Одно лишь худо,
        Что Аист есть так не привык:
        Он в блюдо носом тык да тык,
Но в клюв ему ни крошки не попало;
        А Лисанька меж тем в единый миг
            Всю кашу языком слизала.
                Вот Аист в свой черед,
Чтоб наказать Лису, а частью для забавы,
        Ее на завтра ужинать зовет.
Нажарил мяса он, сварил к нему приправы,
        На мелкие кусочки накрошил
            И в узенький кувшин сложил.
    Меж тем Лиса, почуяв запах мяса,
Пришла голодная, едва дождавшись часа,
                И ну, что было сил,
    Давай вокруг стола юлить и увиваться
        И щедрости соседа удивляться,
        Но лесть ей тут не помогла:
По клюву Аисту кувшин пришелся впору,
У гостьи ж мордочка чресчур была кругла…
И жадная Кума ни с чем, как и пришла,
Поджавши хвост, к себе убралась в нору.

Шалун великий, Ученик,
        На берегу пруда резвяся, оступился,
И в воду опустясь, ужасный поднял крик.
По счастию, за сук он ивы ухватился,
            Которая шатром
        Нагнула ветви над прудом.
На крик Ученика пришел его Учитель,
Престрогий человек и славный сочинитель.
«Ах, долго ли тебе во зло употреблять
        Мое примерное терпенье? –
Воскликнул педагог. – Не должно ль наказать
Тебя за шалости, дурное поведенье?
Несчастные отец и мать! жалею вас!
        Ну как пойдешь ты мокрый в класс?
Не станут ли тебе товарищи смеяться?
            Чем здесь в пруду купаться,
            Учил бы лучше ты урок.
Забыл ты, негодяй, мои все приказанья;
            Забыл, что резвость есть порок!
Достоин ты, весьма достоин наказанья;
И, ergo, надобно теперь тебя посечь».
Однако же педант не кончил этим речь,
Он в ней употребил все тропы и фигуры
И декламировал, забывшись до того,
            Что бедный ученик его,
Который боязлив и слаб был от натуры,
Лишился вовсе чувств, как ключ пошел на дно.
        Без разума ничто учение одно.
            Не лучше ль мне поторопиться
Помочь тому, кто впал от шалости в беду?
            За это ж с ним браниться
                И после время я найду.

По мастерству и мастер нам знаком.
    Нашлись оставленные кем-то соты,
    И рой Шершней, корыстные расчеты
            Лелеявший тайком,
        Их объявил своими смело.
    Противиться им Пчелы стали тут,
            И вот, своим порядком в суд
        К большой Осе перенесли все дело.
Но как постановить в той тяжбе приговор?
            Свидетели согласно утверждали:
                Близ сотов все они видали
                    С давнишних пор
        Жужжащих, длинных насекомых,
Крылатых и весьма напоминавших Пчел;
К несчастию, любой из признаков знакомых
        К Шершням бы также подошел.
    Стремясь пролить возможно больше света,
    Оса и Муравьев к допросу привлекла.
            Увы! Не помогло и это!
        Взмолилась тут одна Пчела:
    «Помилосердствуйте! Прошло уже полгода,
                И портятся запасы меда;
                Успела тяжба разрастись,
            Из медвежонка став медведем.
        Ведь эдак далеко мы, право, не уедем!
                Судье нельзя ли обойтись
            Без пререканий и отсрочек,
Запутанностей всех и разных проволочек?
Пусть просто разрешат с Шершнями нам сейчас
    Приняться для добычи меда за работы;
        Тогда увидели бы, кто из нас
Из меда сладкого умеет делать соты!»

Но от Шершней на это был отказ,
И Пчелам отданы поэтому Осой запасы меда.

        О, если бы дела такого рода
    Имели все подобный же конец!
Хоть Турцию бы взять себе за образец
И здравый смысл – взамен законов свода!
Избавлены от лишнего расхода,
И не дразня судейских аппетит,
    От нестерпимых волокит
    Мы не страдали б бесконечно.
    Ведь устрица, в конце концов,
    Судье останется, конечно, –
    И лишь скорлупки для истцов.