Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1

Ваш Бог утешит вас, спа-
сет и охранит!
Мой бог меня в путях моих нас-
тавит.
В дупле березовом от бури об-
раз скрыт; рука незримая под
ним лампаду ставит. К березе
той мы будем приходить то в
солнечных лучах, то при лучах
лампады. Мне вашу исповедь
так радостно хранить; вы слу-
шать лепет искренний так
рады.
Давно, когда неясно я мечтал,
ребенок бледный – мальчик оди-
нокий, во тьме ночной я чей-то
взгляд встречал, спокойный взгляд,
прозрачный и глубокий. Сквозь
нервный сон я слышал тихий шаг,
ладонь на лбу я чувствовал неясно.
Он мне шептал, мой Друг, мой
тайный Враг, и топот тот
звучал для слуха властно... За-
чем внимательно глядите мне
в глаза? Он мне велел любить
одну однажды. И я решал, лишь
дунула гроза, три дня – без сна,
без пищи, в муках жажды. Есть
дерево в заброшенном саду; на
дереве висит уже веревка. То
преступив, я к дереву приду... И
будет ночь, как сталь, звучна и
ковка...
Тех дней, когда пространством
отделен – без ваших рук, без ва-
шей кроткой боли, мой след еще
дождем не засечен: он пробежал
по вспаханному полю. И там, где
дышет черной грудью лес, я
видел камень вросшей в мох
скрижали. Над ним мясистый ко-
рень – как навес, и пальцы корня
заповеди сжали. В молитве мыс-
лей цифры я читал и поверял
на серце человечьем. «Он» свой
завет в тот вечер мне вручал –
волнующей пугающею речью.
И я в тоске священной клялся
дню, луне прозрачной, сонцу зо-
лотому, что я заветы вечно со-
храню, пока смотрю еще в лицо
земному... Но вслед за вечером
в полях настала ночь; я вспом-
нил ваши дорогие руки, и я не
мог соблазна превозмочь сквозь
даже стену временной разлуки.
Откуда взять недостающих
сил! как сочетать закон и пре-
ступленье! Вот головою лес по-
шевелил, в лицо дохнуло Чье-то
приближенье –: «Я просыпаю в
мраке семена. Мое возмездье –
оплодотворенье. Часть бытия
священная дана и твоему слу-
чайному горенью. Оставь стези
к грехам чужой жены, пока рас-
плата над тобой не встала!..»
Вонзившись вспышкой в тело
тишины, грозящей плетки
просвистело жало.
С улыбкой пил мой исступлен-
ный плач всю ночь и в росах но-
вого рассвета. Днем я сквозь
ужас видел: мой Палач глядел в
меня, ища во мне ответа. Его
глаза дарящей красоты, проз-
рачные как небо, голубые роня-
ли в душу влажные цветы, смо-
чили медом шрамы кровяные.
Вы, отдаленная пространства
синевой, мои ночные пытки не
прозрели? Весь день шестой не
мучились тоской и в дали вече-
ром с тревогой не смотрели?
Измученный борьбой шестого
дня, в тот вечер я сидел с дву-
мя свечами. Вдруг вы – прозрач-
ная, неплотскими стопами, с
целящими страдания словами,
вошли и сели тихо у огня.
Вся – символ счастья: светлая
березка, которая из наших душ
растет! Мир остальной лежит
бесцветный плоско. «Он» все равно –
пусть позже – жизнь возьмет!
Я к призраку подполз, не встав
с колен. Разгадывал я ваши сны,
печали; я вспоминал ваш долгий
страшный плен, что делали
и что вы мне сказали. И неж-
ный взор, как – помните?– тогда:
«Что это мы наделали, мальчик
мой милый»,
печальные смятенные года мне
показал с невыразимой силой.
И плакал я (с кем мог и не могу),
склоняя голову в нездешние ко-
лена; сквозь дали видел я: по
вашему лицу бегут то груст-
ные, то вдумчивые тени...

А потом – еле-еле дошол до
постели. Встал здоровым – лег
больным. Над постелей серафим:
Богу молится: Богородица! заступи,
спаси и помилуй своей силой.

Теперь утешен я дурманящим
трудом, но прихожу к тебе, бе-
резка золотая. Я радостен, когда
с тобой вдвоем, свою мечту и ра-
дость вспоминая.
Пока я жив, тебя ли мне забыть!
Твой стройный ствол дай обни-
му рукою, дай мне во сне все
утро говорить с твоей листвою.

Ты мне послала их, вечерние
виденья. Они пришли, ступая в
тишине. Не чувствуя ни страсти,
ни волненья, закрыв глаза, ле-
жал я на спине.
Не свечке спорить с лунными
лучами: сквозь рамы узкие легли
лучи в ногах – стальными белы-
ми и бледными рядами, и отблеск
их в твоих святых глазах.
Как откровенье, вспыхнувшее,
Бога в молитвенном дымящемся
кругу, молчаньем нежным ты
сказала много, гораздо больше,
чем вместить могу.

Нам поцелуй точил пьянящий
сок, дарящий серцу новое волне-
нье...
И подошол вплотную жуткий
срок обещанного прошлым от-
кровенья:
понесшее в сомнениях Меня дро-
жащее напуганное тело, в кро-
вавых красках тухнущего дня,
в объятьях женских – душных,
омертвело;
И понужденный дрему обороть,
уподобясь от человека сыну,
там разорвал Я стонущую плоть,
сам перегрыз тугую пуповину.
Вдруг ослепленный сонцем
голубым и оглушонный славой
и движеньем, я подъят был пу-
шинкой (над Земным) божествен-
ным палящим дуновеньем.

...Море черное мой парус окроп-
ляло, кидало с ревом в доски корабля.
Земля далекая из далей вырастала,
из мрака вечера – желанная земля.
Вот косо врезался челнок в пе-
сок прибрежный; волна умерила,
пенясь бессильно, бег. Из-за скалы,
с другой скалою смежной, я видел
свет, сулящий мне ночлег...
Святой старик с поблеклым
ясным взором перед огнем вином
меня поил, постель стелил дви-
жением нескорым, и ворох трав
мне сладкий сон сулил...

«Помилуй, Господи!» как громы
прозвучало.
«Помилуй, Господи» ворвалось в
чуткий сон.
Во тьме ночной – одной лампа-
ды жало. В глуши ночной один
тоскливый стон.
Я спал и вот в испуге пробу-
дился. Дышало сено сонцем и тра-
вой; под образом старик еще мо-
лился, касаясь пола белой головой.
Из духоты я дверь открыл на-
ружу – лампада тени двинула
к углам. В мое лицо дохнула вет-
ром стужа, пахнула стужа вет-
ром по ногам.
Слух обманулся в буре дальним
криком; всосались в ноги вязкие
пески; мелькнул огонь во мгле
коварным бликом, и серце-конь
вздыбилось в сонь тоски...
И вот, когда, с предсмертным
страхом споря, борол я море, гнав-
шееся вслед, мелькнула в мраке
жизнь моя: и горе, и мимолетный
тусклой жизни свет. В смятенной
памяти то вспыхивали лица, то
обрывались мысли и стихи. Над
головой моей носились птицы и
воплощались в этих птиц грехи.
Острее стрел их клювы рвали
тело, больней плетей хлестал
по слуху крик...
В ударах ветра смерть – я
слышал – пела, и брошен был мне
миг, последний миг...

Упал на слух крутою плетью голос:
«Всю жизнь твою Я был тебе
Господь, и без Меня не выпадал
твой волос... но без Меня твоя
грешила плоть. Святые ангелы
на черные скрижали списали в
страхе ряд грехов твоих. Закрой
лицо в смятеньи и печали, про-
слушай списки ангелов святых».
Что голоса звериные и птичьи,
звучали хоры внешних голосов:
«Свят, свят Господь! во веки,
вне различья: на пастбищах – в по-
жаре облаков!
«Как книга весь перед Тобой от-
крытый до тайников забытых
детских дней, стоит дрожащий,
бледный и несытый в мутящем
вихре страха и страстей.
«В пустыне праздности над
дымными холмами он поклонился
виду сатаны, пока его не пере-
рос страстями, опутанный се-
тями злой жены.
«Среди объятий, в громе поце-
луя над ним взорвалась сонцем
пустота; в огне кровавом, в тре-
пете ликуя, он осквернил губа-
ми медь креста.
«Покуда длится в серце страст-
ном битва и заживает в па-
мяти любовь, – как сладость празд-
ная ему в ночи молитва, как мед
пьянящий – ран Господних кровь.
«И вот пустыня засыпает свит-
ком, в ней звери воют, роют в ней
песок; она пьяна холодных змей
избытком, ее трава сочит смер-
тельный сок...
Подобно книге, он стоит про-
чтенный до исчервленных време-
нем начал. Ждет, чтоб из тучи,
громом возмущенной, Ты лик смер-
тельный людям показал».
И вздрогнул мрак до пропасти
бездонной, от самых горних туч
и звездных жал. Подернул ум ту-
ман тупой и сонный... И был я
сброшен вниз с высоких скал....

Над бурным морем ангелы лете-
ли, скрестив в руках горящие ме-
чи. Их голоса, как зов трубы, зве-
нели, глаза точили светлые лучи.
«Помилуй, Господи» печально зати-
хало.
«Помилуй, Господи» – как чайки
дальний стон...
В рассветной мгле лампады
блекнет жало.
В рассветной мгле – тяжелый
вещий сон.