Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1

Пресветлый день настал, настал
и плещет, и плещет воды света через край.
Свет непонятный, свет нездеш-
ний блещет, и залит им земной –
небесный край.
Нет шума листьев, рыка нет
волчицы, синицы крика, говора лю-
дей; нет: это свищут неземные
птицы среди дрожащих точащих
лучей.
Нет грани неба с черною зем-
лею, нет красок неба, леса и
полей –: все залито сияньем предо
мною, дрожащим вихрем пляшущих лучей.
Пространство-царь упал в
крови безглавой, сокрылся в мрак
безвестный и пустой.
Я – вездесущ: миры, лучи и тра-
вы – мой облик только, только
облик мой.

Ты, тело гибкое, ты, тело моло-
дое, упругое, несущее загар!
Рука с рукой сойди в поля со
Мною, пока росы в полях клубится
пар.
Я научу тебя глядеть на солнце,
на нивы спелые в прозрачных
гранях дня.
Твои глаза, два светлые окон-
ца, Я претворю в потоки из
огня.
Чужие взгляды медленно встречая,
ты будешь светом тех огней
дарить.
Мы ляжем там, у ласкового
гая о сокровенном самом гово-
рить.
Я положу тебя на мох зеленый,
в листве прозрачной, в пятнах
светлых дня.
Ты видишь реки, видишь в
дымке склоны и лоно неба, полное
огня? В них растворяйся, как
туман плывущий, сливайся в ре-
ки змейкой быстрой вод, от
дольних сел и говорливой кущи
взвивайся дымкой легкой на восход.
И буду Я везде-везде с тобою,
моих объятий ты не избежишь
ни под землей, ни в небе – над
землею, ни на земле, где нынче
властна тишь.

О положи Мне голову в колена!
Уста спокойные Я нынче утром
рад к твоим приблизить – горь-
ким, как измена, к твоим при-
близить – красным, как гранат.
В тебя вдохну Я в долгом по-
целуе, хочу вдохнуть тот стран-
ный, страшный свет, точивший
Мне серебряные струи там, где
лучей земных бесцветных нет.
Пусть сердце, вздрогнув, точно
конь горячий, в твоей груди вос-
прянет, захрапит,
и ты, бессильный, ты, всегда не-
зрячий, прозрев, упрешься мыш-
цами в гранит.
Ты будешь есть от светлого
посева, ты будешь пить пчелы
небесный мед.
О положи Мне голову в колена,
подставь губам всегда алкавший рот.

Я рвался к свету чудно золотому,
сквозь сорные земные пустыри,– Я
только видел плащ вверху баг-
ровый, венец горящий утренней зари.
Я шел за ним, а за спиной
несмело (Я слышал шум неровный
и глухой) за Мною кралось шаг
за шагом тело, Меня хватало
цепкою рукой.
И вот, когда, дрожа в негодо-
ваньи, Я бросить камень был в
него готов,– нездешний свет
привлек Мое вниманье и незем-
ные звуки голосов.
Свет покрывал пожар зари
напрасный – искрящийся и тухну-
щий наряд, и голос Мне звучал
в сияньи властный:
«Где брат твой младший, где
твой младший брат?»
И, оглянувшись, Я увидел тело
лежавшим навзничь; струйкой кро-
вяной его лицо бесцветное чер-
нело, его дыханье ветер взял
дневной.
Тогда к нему в внезапном блед-
ном страхе, в мертвящем стра-
хе Я к нему припал. Я разорвал
крючки его рубахи – Я голову рука-
ми поднимал.

Так Я сидел над телом без
движенья, не выпускал из рук
его руки.
Над головою в бешеном стре-
мленьи чертили небо звездные круги.
Шар раскаленный солнца появ-
лялся, мечась встречался с бледною
луной...
Листвою дуб высокий покры-
вался, и сыпал листьев дождик
золотой.
Снега ложились пухлой пеленою.
В дождях вставали травы и цветы.
А Я еще вперял глаза с тос-
кою в обóстренные мертвые черты.
Я грел его, Я грел своим
дыханьем, вдыхая жизнь в полу-
раскрытый рот.
И вдруг прошло по жилам трепе-
танье, как ропот листьев, рябь
вечерних вод.
И миг настал: доверчиво и
смело, как к матери ребенок
в полусне, ко Мне тянулось ожи-
вая тело и улыбаясь удивленно
Мне.

Откинув голову, ресницы опустив,
да, золотые длинные ресницы, про-
никнуть Я стараюсь звезд при-
лив, пытаюсь вспомнить челове-
чьи лица.
Заботы их, желаний громкий
спор и чтó они зовут в тоске
грехами, как тающий причудли-
вый узор, проносится дрожа перед
глазами.
Волнений их поющая стрела, чтó
называют «горе» или «слава» – не
детская ли это все игра, случайная
и шумная забава?
Я забываю даже имена их увле-
чений в смене их столетий.
Вы любите сидеть в саду, ког-
да – играют возле маленькие дети?
И Я порою чувствую ее – случай-
ную и временную радость смо-
треть на их борьбу и торжество
и заблуждений горечь или сладость.
И Я бы их ласкал еще рукой
и гладил волосы, веков разрушив
стены, когда бы сон блаженный
золотой не приковал Мои в
пространствах члены.

Наш путь в луне, сиянием об-
витый; наш путь в полях, обрыз-
ганных дождем.
Он – брат по духу бледный и
не сытый; я – опаленный только
что огнем.
Я говорю, чтó видел Я глаза-
ми, и голос мой становится
чужим: Я растворяюсь в ветре
над полями, внезапно Я совсем
сливаюсь с ним.
И под луной, в тиши полей
бескрайной, все устремляясь вдаль
или вперед, как будто в тьме
наш разговор случайный он сам
с собой задумчиво ведет.

Я опрокинут точно чаша меда;
прозрачный мед с моих краев
течет. Мед, сохранявшийся по-
томкам в род из рода, с
моих краев течет в простран-
ство мед.
Блеск дней звенящих, плеск но-
чей беззвучных!
О радость, радость! Нет границ
и слов...
Среди лугов сверкающих и туч-
ных, среди беззвучных горних
облаков.
О радость, радость!
В золотом восторге я пал
в объятья мягкие Твои.
Из губ засохших крик любви
исторгни, расторгни все сомкнув-
шиеся дни!

Лишь только ночь отбросила ру-
кою со лба волос густую пелену,–
Я слышу, голос мне звучит
трубою и падает, вонзаясь в ти-
шину:
«Ты отдыхал в Моих объятьях
нежных, из губ Моих ты пил
сладчайший мед и прославлял
Меня в стихах безбрежных, бла-
гословлял Меня из рода в род.
«Так знай, что этот свет
и озаренье, чему тебе названий
не сыскать –
«лишь тусклое ночное отраже-
нье, слежавшаяся стертая печать.
«В сравненьи с тем, что
ты, в лучах сгорая, принять
еще в восторге осужден –
«все это – только копия плохая
и проходящий мимолетный сон».

Как я могу бестрепетно гла-
зами роскошный день – осенний
день встречать, когда мне да-
же тьма дрожит огнями и от
лучей мне некуда бежать!
Я, так любивший и впивавший
звуки, под музыку привыкший за-
сыпать, я – не могу теперь без
острой муки простые звуки да-
же различать.
Аккорды грустные из комна-
ты далекой мне скрежетом и
визгами звучат.
И слышу я во сне в ночи глу-
бокой: ревет труба и выстрелы гремят.