Владимир Маяковский - Стихотворения (1928)

Праздники
                 на носу.
Люди
         жаждут праздновать.
Эти дни
             понанесут
безобразия разного.
Нынче лозунг:
                       «Водкой вылей
все свои получки».
Из кулёчков
                   от бутылей
засияют лучики.
Поплывет
                из церкви
                                гул —
развеселый оченно.
Будет
          сотня с лишним скул
в драке разворочена.
Будут
          месть
                    ступени лестниц
бородьем лохматым.
Поплывут
                обрывки песен
вперемежку…
                      с матом.
Целоваться
                   спьяну
                              лезть
к дочкам
              и к женам!
Перекинется
                     болезнь
к свежезараженным.
Будут
          пятна
                   винных брызг
стлаться
               по обоям.
Будут
          семьи
                    драться вдрызг
пьяным мордобоем.
По деньгам
                   и даром —
только б угостили —
будут пить
                  по старым
и по новым стилям.
Упадет
            и пьян,
                       и лих…
«Жалко,
             что ли,
                        рожи нам?!»
Сколько их
                  на мостовых
будет заморожено!
В самогон
                вгоняя рожь,
сёла
        хлещут зелие.
Не опишешь!
                     Словом,
                                  сплошь
радость и веселие.
Смотрю я
                на радостное торжество,
глаз
       оторвать
                      не смея…
Но почему оно
                       зовется
                                    «христово рождество»,
а не
       «рождество
                          зеленого змея»?!

Подступает
                   голод к гландам…
Только,
            будто бы на пире,
ходит
          взяточников банда,
кошельки порастопыря.
Родные
            снуют:
— Ублажь, да уважь-ка! —
Снуют
           и суют
в бумажке барашка.
Белей, чем саван,
из портфеля кончики…
Частники
               завам
суют червончики.
Частник добрый,
частник рад
бросить
             в допры
наш аппарат.
Допру нить не выдавая,
там,
       где быт
                    и где грызня,
ходит
          взятка бытовая,—
сердце,
             душу изгрязня.
Безработный
                     ждет работку.
Волокита
               с бирж рычит:
«Ставь закуску, выставь водку,
им
     всучи
               магарычи!»
Для копеек
                  пропотелых,
с голодухи
                  бросив
                              срам,—
девушки
              рабочье тело
взяткой
             тычут мастерам.

Чтобы выбиться нам
                                 сквозь продажную смрадь
из грязного быта
                           и вшивого —
давайте
             не взятки брать,
а взяточника
                     брать за шиворот!

Завтрест
               с возмущением
                                        скребется в гриве:
— Секундная стрелка
                                   восемь гривен! —
И трест,
             возмутясь,
                              за границу
                                               для поисков
за стрелками
                      выслал
                                   целое войско.
Гоняли вовсю
                       от Польши до Чили.
Точили язык,
                     доклады строчили.
(Швейцарию
                     лишь
                              отклонили ласково,—
не знали, мол,
                       языка швейцарского.)
Носились в авто
                           по по́лю,
                                         по пыли,
(Купили галстуки,
                             шляпы купили.)
Обзаводились
                        многие
                                    сами
не только стрелками,
                                  но…
                                         и часами.
Как будто в трубу
                             от ветра лютого
летели червонцы,
                             летела валюта.
Вернулись,
                  свезли чемоданчики на́ дом,
достали портфели,
                               пошли с докладом.
И после поездки
                           пошла продаваться
секундная стрелка
                              по рубль по двадцать.

Коммуну,
               сколько руками ни маши,
не выстроишь
                       голыми руками.
Тысячесильной
                         мощью машин
в стройку
               вздымай
                              камень!
Выместь
              паутину и хлам бы!
Прорезать
                 и выветрить
                                     копоть и гарь!
Помни, товарищ:
                           электрическая лампа —
то же,
         что хороший
                              стих и букварь.
Мы
      прославляли
                           художников и артистов…
А к технике
                  внимание
                                  видать ли?
На первое
                такое же
                              место выставь —
рабочих,
              техников,
                             изобретателей!
Врывайся
                в обывательские
                                           норы мышиные,
лозунгом
               новым
                          тряся и теребя.
Помни,
            что, встряхивая
                                      быт
                                             машиною,
ты
    продолжаешь
                          дело Октября.

Лошадь
             сказала,
                          взглянув на верблюда:
«Какая
           гигантская
                            лошадь-ублюдок».
Верблюд же
                    вскричал:
                                    «Да лошадь разве ты?!
Ты
     просто-напросто —
                                    верблюд недоразвитый».
И знал лишь
                     бог седобородый,
что это —
                животные
                                разной породы.

Красивые шпили
                            домов-рапир
видишь,
             в авто несясь.
Прекрасны
                  в Париже
                                 пале ампир,
прекрасны
                 пале ренесанс.
Здесь чтут
                  красоту,
                               бульвары метя,
искусству
                 почет здоро́в —
сияют
          векам
                    на дворцовых медях
фамилии архитекторов.
Собакой
             на Сене
                          чернеют дворцы
на желтизне
                    на осенней,
а этих самых
                      дворцов
                                    творцы
сейчас
           синеют в Венсене.
Здесь не плачут
                           и не говорят,
надвинута
                 кепка
                          на бровь.
На глине
               в очередь к богу
                                          в ряд
тридцать
               рабочих гробов.
Громок
            парижских событий содом,
но это —
               из нестоящих:
хозяевам
               наспех
                          строили дом,
и дом
          обвалился на строящих.
По балкам
                 будто
                           растерли томат.
Каменные
                встали над я́миною —
каменное небо,
                        каменные дома
и горе,
           огромное и каменное.
Закат кончается.
                          Час поздноват.
Вечер
          скрыл искалеченности.
Трудно
            любимых
                            опознавать
в человечьем
                      рагу из конечностей.
Дети,
         чего испугались крови?!
Отмойте
              папе
                      от крови щеку!
Строить
             легочь
                        небесных кровель
папе —
            небесному кровельщику.
О папе скорбь
                       глупа и пуста,
он —
        ангел французский,
                                       а впрочем,
ему
       и на небе
                      прикажут стать
божьим чернорабочим.
Сестра,
            чего
                   склонилась, дрожа,—
обвисли
              руки-плети?!
Смотри,
             как прекрасен
                                   главный ажан
в паре
          солнц-эполетин.
Уймись, жена,
                       угомонись,
слезы
          утри
                  у щек на коре…
Смотри,
             пришел
                          премьер-министр
мусье Пуанкаре.
Богатые,
              важные с ним господа,
на портфелях
                      корон отпечатки.
Мусье министр
                         поможет,
                                       подаст…
пухлую ручку в перчатке.
Ажаны,
           косясь,
                      оплывают гроба
по краю
             горя мокрого.
Их дело одно —
                          «пасэ а табак»,
то есть —
                «бей до́ крови».
Слышите:
                крики
                         и песни клочки
домчались
                  на спинах ветро́в…
Это ажаны
                 в нос и в очки
наших
           бьют у метро.
Пусть
          глупые
                      хвалят
                                  свой насест —
претит
           похвальба отеческая.
Я славлю тебя,
                         «репюблик франсэз»,
свободная
                 и демократическая.
Свободно, братья,
                             свободно, отцы,
ждите
          здесь
                    вознесения,
чтоб новым Людовикам
                                      пале и дворцы
легли
         собакой на Сене.
Чтоб город
                  верхами
                                до бога дорос,
чтоб видеть,
                    в авто несясь,
как чудны
                пале
                        Луи Каторз,
ампир
          и ренесанс.

Во внутренности
                           не вмешиваюсь, гостя́,
лишь думаю,
                     куря папироску:
мусье Париж,
                      на скольких костях
твоя
       покоится роскошь?