Валериан Бородаевский - Посох в цвету: Собрание стихотворений

Ты рождена голубкой нежной;
Тебе – страдать, тебе – терпеть!
В познании, что скорбь безбрежна,
Земную тягу одолеть.

Любовь твою ищи расширить
И охватить душою смерть;
Идти за тем, кто в дольнем мире
Голгофой озаряет твердь.

Принять суровый символ жизни,
Не устрашиться до конца
И к пламенеющей отчизне
Смиренно проводить отца.

Я сквозь железом кованную дверь
Вступаю к вам, отверженные люди,
Теперь войду не как плененный зверь
И не как тот, кто вины ваши судит;

Свою вину постигнул я теперь,
И чей-то зов войти к печальным нудит;
И слышится душе: дерзай и верь,
Открой уста – всё остальное будет.

Подъемлю чашу трепетной рукой,
И, ведая, что доли недостоин,
Я духов тьмы зову на крепкий бой.

Кто без меча и лат; ужели воин?
Но голос твой, возвышенный Орфей,
Звучит душе гармонией своей.

Ожесточение белой метелицы
Сердце пугает, как гнев демонический,
Вихорь возносится, поземок стелется,
Кто-то вдруг вскрикнет в тоске истерической.

Будто бы пьяный слоняюсь по городу.
Кровельный лист, громыхая, срывается.
Снегом в ледяшку сковало мне бороду.
Тополь пугливой тростинкой шатается.

В этом смятении, в этом кружении
Душу сжимает тоска безысходная.
Путники, страннички, ваше томление
Крадется в сердце, как струйка холодная.

Счастливы те, кто у печек пылающих,
Кто окружился родными и милыми,
Кто лишь вздыхает о тех погибающих,
Песнями вьюги отпетых унылыми. –

*

Какая музыка средь телеграфных нитей!
Колдунья в белых космах – ты хитра.
Вы, вихри хваткие, скитальца закружите
И будете водить от полдня до утра.

Чу… Колокол гудит без воли человечьей.
Иль это зов для многих похорон?
Когда сокрылся люд, стихий понятней речи
И каждый ветра вздох – как жалоба и стон.

Архангельский мужик, с твоих рамен могучих
Дозволь мне говорить, пришедшему в тюрьму,
О том, как ты служил народу твоему.
В крови поникнул мир… И горизонты в тучах.

Душа скорбит. Срываются на кручах
Тропинки жуткие. Глазами меришь тьму;
Но веришь в путь, сияющий уму,
Внимая поступи часов грядущих.

Я буду говорить о том, кто, средь снегов,
От юных лет взирал, благоговеен,
На тайны несказанные миров,

Судьбою то обласкан, то осмеян,
Кто знал, что тьма – безумие и грех,
А свет – Христов и просвещает всех.

В заветный день Перворожденный Богу
Во храме посвящен, и в славный храм
Пришел ведун, проживший слишком много,
Чтоб горний свет блеснул его глазам.

О, как давно стремился он в дорогу
К Истоку Сил… И вот сквозь фимиам
Он видит дивный Лик, он близок Богу
И, взяв дитя, вдруг озарился сам…

– «Ты отпускаешь с миром, о Владыко,
Раба, что зрел Спасителя Земли.
Словам моим, Пречистая, внемли!

Твой Сын на подвиг выступит великий
Как царь сердец, – мою запомни речь, –
Тебе ж самой пройдет сквозь душу меч».

– «О, дивный Отрок, мудрыми словами
Ты души старцев мощно колебал;
В очах твоих горит святое пламя,
И голос твой отрадней, чем кимвал.

Над тайной букв коснели мы годами,
Ты волшебством сердца в лазурь умчал!» —
И белыми качали головами,
Дивясь Тому, кто как пророк вещал.

А в сумрак храма красноватым бликом
Вечерний луч вливался, опочив
Над златокудрым отроческим Ликом…

Кто стукнул в дверь? Чей ворвался призыв:
«Мой Иисус!» Бледны черты благие,
И к Отроку склоняется Мария.

– «Послушай, мать. Ликует сила злая:
Взят в Гефсимании твой милый Сын.
Ученики сокрылись, убегая,
И не остался с Мудрым ни один.

Подъятыми мечами угрожая,
Они ворвались в тишь немых долин.
Иуда пал… Учителя лобзая,
Он указал, где Царь и Властелин.

Отважный Петр в мече искал защиту.
Сын запретил, сказав: “извлекший меч
Обрек себя, чтоб быть мечом убиту”.

Уведен Он… И надо нам напречь
Всех тех, кому твой Сын был благодетель;
Пусть всяк из них предстанет как свидетель».

Вот тело обнаженное белеет
Вдоль дерева, и дан рукам размах;
Вокруг креста неведомое веет,
И волос палачей колышет страх.

В их жилах кровь как будто леденеет,
Но ремесла усмешка на устах —
К деснице гвоздь прижат, и молот реет;
Глухой удар, и слышен хруст в костях.

Вот по ладони струйка пробежала,
Другая заалела ей вослед,
И скорбная Мария простонала:

«Палач, остановись!.. Иль это бред?
Он перед миром чист!» – и меть святая
Поникла в прах, стопы Его лобзая.

– «Родимый Сын, не ты ли предо мной,
Спеленутый, как бы младенец ранний…
Прекрасный лик, прозрачный и немой,
И скрещены в кровавых язвах длани.

Ты в мир пришел, как голубь молодой.
Твой взор был слаще взора кротких ланей,
Он скорби побеждал, как луч весной,
Он утишал огонь земных желаний;

Мир воздает позорищем креста.
Тобою крест святыней мира станет;
Мир без тебя – печальный сирота,

Во мглу не-бытия бесследно канет;
Прими, земля, того, кто был мне Сын,
Лелей Его во тьме твоих глубин!»

Мое гнездо я на вершинах строю,
Куда достигнет только взлет крыла,
И бездна тусклая зияет подо мною,
Где пролегает вольный путь орла.

И грудь моя, охотника в эфире,
Целящий пряный воздух жадно пьет.
Я, одинок в моем безбрежном мире,
Витаю по кругам, как царь высот.

Мой острый взгляд легко измерит дали,
На высоте объемлю мир — один;
И дикий клекот мой так чужд сынам печали,
Как чужды для меня цветы равнин.

Когда же молния вдоль гор померкших блещет
И эхо громово над безднами поет,
Во мне испуг позорный не трепещет,
И в бурю гордое крыло меня несет.

Грезой, прозрачной как утро,
Тайное ты постигаешь.
Ты, как фиалки, мудро
В синее небо взираешь.

Ладан плывет, голубея, –
Прах оставляется урнам…
Разве забыли мы, фея,
Что когда-то парили в лазурном?