Валериан Бородаевский - Посох в цвету: Собрание стихотворений

Убита Треплевым таинственная чайка.
Вы «Чайку» видели, охотник? Крепко вы
О нежном символе подумали? Увы!
Вы были тетерев, а драма – только лайка.

Когда из логова поднялся робкий зайка,
Подумали ли вы про коготь злой совы;
Иль, наведя ружье, о всем забыли вы?
И с выстрелом вскричали: получай-ка!

Не думалось ли вам, что всякий долгонос,
В болото погрузив мудреный свой насос,
Весь день работает почище вас, охотник;

Что всякий куличок, летящий над водой
С бодрящим посвистом, живет, как вы, мечтой
О солнце и любви, мой милый греховодник?

Светает. Колокол, зовущий к службе ранней,
Душе вскрывающий блаженство упований.
О, час прозрачности, неясной, но живой,
Когда по облачкам струится золотой
Новорожденный луч и кличут по застрехам
Друг дружку воробьи к заботам и потехам;
Час пробуждения трудящихся людей,
Скрип бодрый сапогов, скрип дровяных саней,
Веселый дым из труб, струей всходящий зыбкой,
В окошке пара глаз с проснувшейся улыбкой,
Движенье гроздьями висящих кубанов
В руках румяных жен – их лепет, смех и зов,
И крепкий дух овчин оранжевого цвета –
Во всем гармония и радость для поэта.

За звездочкою звездочка,
За белой веет белая…
Лежит мой путь-дороженька
Сквозь степи омертвелые.

Любезную гармошеньку
Терзаю всё разлукою,
Жену мою Матрешеньку
Томлю сердечной мукою.

Изба моя, жена моя
Да мерин мой саврасенький…
Прости-прощай! солдат уж я
Под звездочкой, под красненькой….

Дадут ружье да скажут: пли!
Пойду за океан-реку.
Индусы, слышно, подошли…
Равняться лестно – на Москву!

За звездочкою звездочка,
За белой веет белая.
Поет моя гармошечка
Про нивы-жатвы спелые.

В соседней камере, когда сгустился мрак,
При трепетной свече акафист Иисусу
Читали нараспев, и ждал с надеждой всяк,
Чтоб облегчил Господь больной души обузу.

Сменялись два чтеца, и семеро людей,
С благоговением оборотясь к решетке,
Ловили каждый стих… Дышалось им вольней,
И были их глаза молитвенны и кротки.

Славянские слова звенели в тишине,
Во глубь седых веков мечту мою стремило.
«Иисусе, Пастырю, не погуби мене» –
И вопиял мой дух из стен своих: «помилуй!»

Тюрьме моей я буду благодарен:
Мне очень хорошо в тюрьме жилось.
Тюремщик здесь – слуга, острожник – барин
(Такое уж в России повелось).

Нам каждый день кулеш горячий сварен,
Мясца шматок (при нем большая кость).
Лишением свободы кто ужален,
Пускай того, безумца, гложет злость.

В России нет свободы лучезарней,
Чем в тюрьмах, где дозволено цукать
Не только ту ж неведомую мать,

Но и к свободе нежных чудо-парней.
И говорю друзьям: Живи и наслаждайся,
Да помни сказ: тюрьмы не отрекайся.

Я называл его кретином. Лобик низкий
Над бровью убегал, теряясь в волосах,
И весь какой-то был он мятый, серый, склизкий
И пробуждал недоуменный страх.

Лицо людское в нем скользнуло точно с горки,
Запнувшись как-то вдруг у роковой черты
Животного. Таких легко судили порке,
А ранее гвоздили на кресты.

Он бессловесен был, ему не дали койки,
Один на каменном валялся он полу.
Без философии был человек он стойкий,
Без пессимизма верил в ночь и мглу.

Он в шапке меховой казался будто лучше
И даже пробовал похохотать порой;
Усевшись на тряпье, он говорил, что мучат,
И поминал, что хочется домой.

По зеленой по пшенице
Густо-синий василек…
Посмотрел я молодице
Прямо в синий во глазок,
Посмотрел – она косится.
– «Поцелуй меня разок.

– Муж-то увалень да дурен,
Ты же павушка из пав». –
Синий глаз ее зажмурен.
– «Ну, целуй, когда ты прав,
Видно, быть грозам да бурям –
Слышишь шелест дремных трав?»

Так мы начали беседу
С молодицей в добрый час;
Только тот и жди победу,
Чей не дремлет верный глаз.
Было всё равно соседу,
Ну а милой – в самый раз.

Святой Франциск к Царице Нищеты
Любовно возносил лазурные зеницы;
Учил Готама нас: Всё в мире — это ты,
И говорил Христос про беззаботность птицы.

Он звал к лугам, где нежные цветы,
Где сельный крин прекрасней багряницы
Царей земных… Но люди, как кроты,
Ушли от солнца в черные темницы.

Но вот приходит Бог, как сила злая,
И сочетаемся мы с грозною нуждой,
А из-за туч манит рука родная

И вечный взор сияет глубиной…
Пойми слова, звучащие нестрого:
«Нет в людях сил — возможно всё для Бога».

Ощупью средь ночи я петлю накинул
На непрочной койки рваную холстину;
Правой узел правил, левой сжал края:
Крепкая веревка слушалась меня.
Узел был на славу, всё казалось прочно,
Но, слабея снова в темноте полночной,
Разошелся узел. Падала рука!
И сжимала сердце строгая тоска.
Всё-то представлялось сумрачное дело:
Как дрожали руки и душа скорбела
У того, кто жаждал верную петлю
Ночью той ужасной, стоя на краю
Бездны необъятной, что дышала грозно
И шептала в ухо: поздно, слишком поздно!

Голову сдавило как бы злым недугом.
Я с веревкой скользкой говорил, как с другом.
– Вот я пленник бедный, починяю ложе;
Дело просто, ясно, – только отчего же
В пальцах моих трепет и в груди огонь?
Мнится мне, мерцает смутно бледный конь,
А над ним отверсты в мгле недвижной ночи
Роковой медузы фосфорные очи.
Или ты, веревка, вольной смерти учишь,
Для чего меня ты долгой ночью мучишь? –
И я ждал ответа… Но из рук скользила,
Как змея, веревка. И в углу уныло
Шелестели мыши средь бумаг моих,
И щемил мне душу нерожденный стих.

Пальмы да пальмы… Сплетения пальм без конца
Ночью морозной на стеклах изваяны.
Завтра встречаем мы красное солнце Творца
Нашими стройными вайями.

Как изваял их мороз, мы не в силах понять, –
Разум немеет пред явью и грезою.
Робкое сердце плотское учись же смирять
Перед небесною Розою.

Познайте тайну душ: Как агнец нес он
Неправый плен, но быв освобожден,
Глядел насупленно, был грустен и смятен,
Как бы блуждая меж трех сосен.

Сдвинуть вы меня хотите, друже;
Ваши символы – туманные слова.
Вы без мысли не пройдете лужи,
В строгой мысли зреет голова.

Символ что? Под образы любые
Что угодно я вам подведу,
А у вас всё — Логос да София,
С вами вместе – нет, я не пойду.

Ваши доводы – гонимый бурей листик,
Их не хочет ни мой ум, ни вкус;
Есть один душе опасный мистик –
Галилейский плотник Иисус.