Василий Сумбатов - Прозрачная тьма: Собрание стихотворений

Ни день со днем, ни с мигом миг не сходны, –
Те тяжелы, как ртуть, а те, как пар, легки,
Они прохожим уличным подобны,
И редки между ними двойники;

Но всё же есть они, – порой придет мгновенье,
Пережитое встарь, знакомое давно, –
И обстановка та, и то же настроенье,
И знаешь наперед, что принесет оно;

И всё случится так, как знаешь, так, как было,
Но боль былая больше не больна,
Но милое в былом – теперь не мило,
И радость прежняя скучна.

Так много песен, и во всех –
Всё та же грусть, всё те же вздохи,
Всё тот же невеселый смех,
Во всем – тревожный гул эпохи.

Потерь, обид и бед – не счесть.
Нет сил бороться с темной властью.
Покоя нет. А песни есть.
И мы поем. И в этом счастье.

Чуть зной свалил, уже цветы,
Очнувшись, стебли распрямили
И посеревшие от пыли
С усильем подняли листы.

Как всё меняется. Давно ли
И жизнь для клумбы не мила
Без солнца жаркого была,
А нынче жар – источник боли,

Ей нынче сладко быть в тени,
В росе, в дожде, в ночной прохладе,
Купаться в мягком лунном взгляде
И слушать, как фонтан звенит,

Как ветерок, всегда хвастливый,
С листвой, внимательной и льстивой,
Ведет обычный разговор
О том, как ловок он и скор.

Сколько звезд на небе темном –
Голубых и золотых!
Кто своим и кто заемным
Светом блещет среди них?

Может быть, земля другая –
Нашей родины двойник –
Там несется, сочетая
С нашим мигом каждый миг.

Может быть, в разгадках чуда, –
Той же думою объят, –
Мне в глаза глядит оттуда
Мой двойник – духовный брат,

Он с вопросами, быть может,
Смотрит в небо, как и я,
И его сейчас тревожат
Те же тайны бытия.

Мне снилось, что сжалился Бог
И крылья вернул мне опять,
Что телом я легок, как вздох,
Что с уст моих спала печать.

И дух мой из тленья воскрес,
Над мертвою плотью взлетев,
И вспомнил я песен небес
Давно позабытый напев.

Не жалкой двуногою тлёй
Я ползал, а мощным орлом
Парил над печальной землей
И пел полнозвучный псалом.

Но тысячью свежих могил
Предстало мне сверху всё то,
Что в жизни земной я любил,
Что вечной считал красотой.

И едкая сладкая мгла
Вдруг хлынула в душу волной,
И песня небес замерла
При встрече с печалью земной.

Родные напевы земли
Просились, рвались на уста,
И высь голубая вдали
Казалась чужда и пуста.

И к Богу воззвал я тогда:
Возьми мои крылья, Господь!
Лиши меня их навсегда,
Верни меня в смертную плоть,

Верни меня к скорби моей,
Страдать во всю жизнь повели,
Но песен небесных милей
Мне грустные песни земли!

Что в снах? – грядущее? былое?
Кто тот историк иль пророк,
Который с яркостью такою
В цвета и звуки их облек?

Кто ставит пьесы сновидений?
Кто декоратор? техник кто?
Кто этот музыкальный гений,
Что оркеструет колдовство?

Или, устав от подчиненья
Обычаям дневной тюрьмы,
В ночи в часы отдохновенья
Живем иною жизнью мы?

Иль в повседневности убогой
Во сне дано творить и нам,
И в этом – то подобье Бога,
Каким был наделен Адам?

Было в комнате только одно
Чуть серевшее в мраке окно,
Но – луна показалась едва –
Неожиданно стало их два.

Лунный луч в серебристом огне
Прилетел и прижался к стене,
И раскрылась стена, и за ней –
Легкий танец прозрачных теней.

За окном настоящим слышны
Говор, смех, переплески волны,
А за лунным окном – тишина
Глубока, безмятежна, ясна.

Где мой мир? За каким он окном?
В надоедливом шуме земном
Или в светлом молчаньи луны
На холодном экране стены?

Пусть стена преграждает мой взгляд, –
Для мечты не бывает преград,
И купаюсь я в лунной тиши,
Как в стихии, родной для души.

Споря с утренним приливом,
Словно чуя в нем врага,
Тетивою над заливом
Натянулись берега,

Мощным луком изогнулся
Горизонт, увитый мглой,
Белый парус в даль метнулся
Окрыленною стрелой.

Но куда ж направлен смелый
И губительный полет? –
Там над морем лебедь белый –
Тучка светлая плывет.

В церквах звучит печально «Stabat Mater»,
А уж ручьи звенят: Христос Воскрес!
Вчера был снег, – сегодня он исчез.
Земля! Земля! – кричит, как навигатор,
Весенний ветер, вдруг ворвавшись в лес.

Земля! Земля! – деревья шумно вторят,
Щетину травки видя под собой,
А воробьи веселою гурьбой
В широкой луже плещутся и вздорят,
И солнце блещет на воде рябой.

Какое за ночь совершилось чудо! –
Еще вчера белела седина
Зимы везде, – сейчас уже видна
Земля под травкой ярче изумруда.
Привет тебе, апрель! Привет тебе, весна!

Мимо весна пролетала,
Бросила что-то в окно.
Думал – пылинка, а это – зерно! –
И на глазах моих стало,
Будто в земле, раскрываться оно.

Чудо! Без солнца и влаги
Вдруг появился росток,
Будто зеленый пополз червячок
Вдоль по линейкам бумаги,
По пустоте ненаписанных строк.

Миг – и прорезались почки,
Соком живым налиты,
Миг – и, как будто упав с высоты,
Блещут на белом листочке
Гаммою красок волшебных цветы.

Радуга или растенье?
Где я? В каком я краю?
Краски и запах – как будто в раю!..
Или опять вдохновенье
Вздумало жизнь разукрасить мою?

Уныло стлался луг бескрасочным ковром,
Понурясь, лес стоял, безжизненный и бурый, –
Душил красу земли, гасил цвета кругом
Сын октября – туман, слепой, холодный, хмурый.

Но солнца яркий луч, – как золотистый жук,
Прорвавший паутин натянутые сети, –
Пронзил тумана муть, взглянул на лес и луг,
И вспыхнули они в живом горячем свете.

Всё – золото, парча, багрянец и янтарь,
И капельки дождя – как камни дорогие!
Осенней ризы блеск! Так одевались встарь
В торжественные дни владыки Византии.

Именами любимых отмечена
Половина минувших годов, –
Сколько счастья и радостей встречено,
Поцелуев и ласковых слов!

Дорожит ими память капризная, –
Вспомнишь имя – и вспомнится год,
Пролетавший тогда над отчизною,
И улыбкой душа расцветет.

А в другой половине минувшего
Не запомнилось милых имен, –
Там – лишь тени всего потонувшего,
Там – подводного Китежа звон.

И звучит этот звон укоризною:
Отвернулся! Забыл! Изменил!..
Но не трогают память капризную
Голоса из подводных могил.

В Милан из Рима торопясь, экспресс
Гремит и в щебень вдавливает шпалы.
Холмы, лощины, обнаженный лес,
Кой-где цветок печальный запоздалый.

Под ветром злым из заальпийских стран,
Уже покрытых ранними снегами,
Над Тразименским озером туман
Скользит, и рвется, и летит клубами.

Так легионы римские рвались
Под яростным напором Ганнибала.
Здесь под слонами берега тряслись,
Как под колесами вагона – шпалы.

Но не слонов, не римлян и не бой
Рисует память, а совсем другое:
«Историка» и класс я вижу пред собой,
И «отвечаю» я о Тразименском бое,

И, отвечая, думаю о «ней», –
Да, да! – о ней. Прости меня, Фламиний! –
Ведь нынче – в отпуск, – вечер у друзей,
И встреча с ней, и взгляда пламень синий.