Василий Сумбатов - Прозрачная тьма: Собрание стихотворений
Обзор книги Василий Сумбатов - Прозрачная тьма: Собрание стихотворений
ВАСИЛИЙ СУМБАТОВ
ПРОЗРАЧНАЯ ТЬМА: СОБРАНИЕ СТИХОТВОРЕНИЙ
Стефано Гардзонио. Предисловие
«В. Сумбатов – поэт сдержанный, вдумчивый и глубоко чувствующий. Он должен быть отнесен к зарубежным поэтам неоклассического направления, стихи его всегда содержательны и разнообразны по теме, он умеет чувствовать с одинаковой подлинностью и «земное» и «касание мирам иным», никогда не становится излишне рассуждающим на отвлеченные темы». Так кратко и точно охарактеризовал творчество поэта Юрий Терапиано в статье-некрологе на страницах парижской «Русской мысли» [1].
Автор трех стихотворных сборников, представитель первой волны русской эмиграции в Италии (долго жил в Риме, позже в Больцано и Ливорно), Василий Александрович Сумбатов (1893-1977) занимался поэзией самозабвенно и плодотворно. Долгие годы пребывая в отрыве от культурной среды (сначала общался лишь с известным историком Е. Ф. Шмурло и с дипломатом и музыкантом И. А. Персиани), Сумбатов начал печататься в эмигрантской прессе в 1920-е годы (главным образом, в белградском «Новом времени») и лишь в послевоенные годы стал всерьез участвовать в литературной жизни русского зарубежья. Как отмечает Ю. Терапиано, «В. Сумбатов, не покидавший никогда Италии, именно путем переписки с рядом поэтов после войны создал себе возможность не только не быть изолированным, но принимать живое и непосредственное участие во всех событиях литературного порядка» [2]. Особенно этому способствовал выход второго сборника. В письме 1959 года к Страннику Д. Кленовский, один из постоянных (вместе с Ю. Терапиано, В. Перелешиным, Ю. Трубецким) корреспондентов Сумбатова, пишет:
«Получил из Италии от некоего В. Сумбатова сборник его стихов, изданный в 1957 году. В нем есть хорошие и даже превосходные стихи, есть и на религиозные темы» [3].
Несколькими годами позже Сумбатов участвует в антологии «Содружество» (Вашингтон, 1966), начинает регулярно печататься в «Возрождении», «Современнике», «Русской мысли» и других периодических изданиях. В постсоветские годы наследие поэта привлекло внимание исследователей в России, появились публикации стихов и материалов о его жизни и творчестве [4].
Стихи Сумбатова, как уже отмечалось, глубоко пронизаны русской стихотворной традицией XIX века, от Пушкина до Лермонтова и Тютчева. Поэт и критик Юрий Трубецкой писал: «Читая его стихи, невольно вспоминаешь таких поэтов, как Фет, даже Случевский. Иногда поэтов “пушкинской поры”» [5].
В то же время критик отмечал, что «хотя стихи [Сумбатова – С.Г.] не выходят из рамок поэзии «до Блока» <…>, ряд приемов говорит о том, что автор не чужд которым техническим приемам символизма и акмеизма». Безусловно, в стихах Сумбатова явно различимы веянья модернизма – от музыкального стиха Бальмонта до поэтической манеры Александра Блока.
В поэзии Сумбатова сильно ощутима разница между юношескими стихами изданного в Мюнхене первого сборника и стихами, написанными в зрелые годы, кроме того, поэту было свойственно переделывать и переписывать свои тексты, в том числе и ранние, которые дошли до нас в большом количестве рукописных редакций и вариантов [6].
Именно в первом сборнике, где поэт, как он сам позднее признавал, сочетал удачные стихи с незавершенными, часто слышатся отзвуки поэтики символизма. Так, например, в первый сборник Сумбатов включил наряду с богатым циклом лирических стихов поэму «Без Христа», своеобразный ответ на «Двенадцать» А. Блока. Поэма строится как сложный спор-диалог с Блоком и представляет собой интересную попытку возобновить выразительные средства стиха в поэзии русского зарубежья, что и привело к острой критике со стороны консервативных литературных кругов русской эмиграции, о чем свидетельствует рецензия А. М. Ренникова на страницах «Нового времени» [7]. Поэма открывается эпиграфом из финала «Двенадцати». Действие происходит в Москве. Город уподоблен блоковскому Петербургу, но и противопоставлен ему.
Поэма написана разными размерами (главным образом, четырехстопным ямбом с вольной рифмовкой в духе блоковского «Возмездия», также хореем и пятистопным ямбом). Прозаизмы, некоторый антиэстетизм и разговорные обороты тесно взаимосвязаны с блоковской стилистикой. Вот два примера:
– Довольно штатских агитаторов!
У них ни чёрта не понять!
Солдатских, нашенских ораторов
У нас своих – не занимать!
– Петруха! жарь про революцию!
Ванюха! славь пролетарьят!
Катай, ребята, резолюцию!..
– Коли гулять – так уж гулять!..
– Товарищи вы милые!
Не то чтобы, что я,
А, значит, распостылая
Заела жисть меня…
Житье наше солдатское –
Проклятое житье…
– Ну вот! Завел дурацкое
Холуйское нытье!..
– Ты нам про диктатуру
Солдатскую прочти!
Буржуйскую натуру
Штыком развороти…
И далее:
– Не пойти ли в Божий храм?
Не бывал давно я там…
Сердце чешется чего-то, –
Ведь Страстная, брат, Суббота!..
– А тебе что за напасть!
Коли хочешь видеть страсть,
Так зачем в церквах толкаться?
Только блох там набираться!
В чрезвычайку к нам сходи,
Там на страсти погляди!
– Что ты, братец? грех ведь это
Видно, ты совсем отпетый…
Ведь теперь какие дни!
Ты в евангелье взгляни:
Ведь вчера Христа распяли…
– Мало в этом мне печали!
Мне евангелье не суй!
Сам Христос твой был буржуй,
Жил всегда на всем готовом…
Он своих учений словом
И запрятал весь народ
Под владычество господ!
Уж свобода, так свобода!
Бог – отрава для народа,
И с твоим, гляди, Христом
Вновь очутишься рабом!..
По содержанию «Без Христа» это и есть ответ – вызов Блоку, что и подтверждает полемическое название поэмы, которое прямо противостоит блоковскому заключительному двустишию: «В белом венчике из роз / – Впереди – Исус Христос». В разных фрагментах поэт то имитирует частушечный ритм блоковской поэмы, ее разговорный тон, многочисленные романсовые интонации, то вводит уличные лозунги, газетные агитационные штампы, то «к диалогам героев друг с другом <…> присоединяется еще и авторский диалог с поэтами, по-своему запечатлевшими русские войны и мятежи. Присутствие Лермонтова обозначилось ритмом и интонациями “Бородина”» [8]. Апокалиптические тона сочетаются с ироническими замечаниями, плакатные образы – с лирическим чувством.
Уже в первом сборнике Сумбатов пробует себя в гражданской лирике, пафос которой соотносится с аналогичными мотивами творчества Н. Тихонова, но с явно противоположным идеологическим направлением [9]. Поэтические рассуждения Сумбатова – о России, об изгнании и судьбах целого поколения. Эти темы присутствуют в его творчестве и в дальнейшем.
Начиная с лирических стихов первого сборника Сумбатов разрабатывает собственную «поэтику памяти» о родных местах и о былом [10]. Формально они строятся по канонам антологической и элегической лирики в традиции XVIII-XIX вв. с явными реминисценциями из Державина, Пушкина, Лермонтова и Тютчева, впрочем, не без влияния поздних романтиков и ранних декадентов. Среди стихов любовного и семейного содержания, среди аллегорий, экстатических и духовидческих видений, цитат из священных книг отчетливо проявляется религиозная тема, которая станет центральной для всего поэтического опыта Сумбатова и найдет полное эстетическое завершение в последнем сборнике «Прозрачная тьма» (1969).
Стоит также подчеркнуть мастерство поэта в выборе размеров и поэтических форм. Уже открывающее сборник 1922 года стихотворение «Страшные вести» написано элегическими дистихами, при этом перекрестно зарифмованными:
Ветер с востока несет безотрадные хмурые тучи,
С родины в тучах привет ветер холодный несет…
Что они видели там, где страданья людские так жгучи?
Что они слышали там, где так томителен гнет?
Особый интерес Сумбатов проявляет к форме сонета. Им он интенсивно занимается в двадцатые годы, как свидетельствует переписка поэта с И. А. Персиани [11]. После выхода первого сборника Сумбатов продолжает развивать поэтическую технику и размышлять о ней, о чем свидетельствует его переводческая деятельность и, в частности, рассуждения о сонете Микеланджело [12]. Одновременно его всё больше влечет жанр исторической поэзии (об этом см. в его переписке с Е. Ф. Шмурло). Так возникают многочисленные замыслы, которые поэт будет осуществлять на протяжении всей жизни, однако большинство произведений «крупных форм» до сих пор остается неизданным [13].
