Сергей Кречетов - Четыре туберозы

Ровен, скучен стук вагона,
Тусклы шири небосклона,
За стеклом заиндевелым стынет пасмурный февраль.

Запахнув свой плащ потёртый,
На соломе распростёртый
Я слежу, как клубы дыма кроют облачную даль.

Шум колёс поёт бессменный:
Ты ненужный, жалкий, пленный…
И бессильные, и злые в душу просятся слова.

Долог счёт часам бессонным,
Под бинтом окровавлённым,
Как в кольце горит железном, опухая, голова.

В сотый раз и с той же силой
Вспоминаю всё, как было, —
Эти залпы, эти трупы, эти талые поля.

Коней смертное хрипенье,
Пуль пронзительное пенье,
От чудовищных ударов колыхается земля.

Пули с веток сыплют хвою,
Нас осталось только двое,
Белый гром ударил с неба, камнем падаем с коней.

Командир лежит убитый,
Возле — мох, снарядом взрытый,
Град железный по опушке хлещет звонче и сильней.

Дальше… Плен… Уйди, сознанье,
Прогони воспоминанье,
Что стучится в мозг усталый сотней грубых голосов.

Пусть сильней гудят колёса,
Ни ответа, ни вопроса
Не найду я в этом круге нескончаемых часов.

Вдруг светлей в вагоне стало,
Озарилось, заблистало,
Я привстал, перемогая мыслей тёмный хоровод.

Как червонцы из мониста
Падал сверху ток лучистый,
И под ним, смеясь, горели голубых громады вод.

В серебре прибой, как риза,
Нежным жемчугом унизан,
И сверкала, и сияла голубая бирюза…

И сквозь голос моря стройный
Кто-то светлый и спокойный,
Кто-то знающий и мудрый прямо глянул мне в глаза.

Пена бьётся, пена бродит,
Всё проходит, всё проходит…
Тихо, тихо протянулась золотая в сердце нить,

И впервые в эти дни мне,
Как в далёком, светлом гимне,
Так отчётливо и ясно прозвучало слово: Жить.

Прохожу я бурых зданий груду,
По песчаным площадям шагая,
Ты меня встречаешь отовсюду,
Тёмная, колючая и злая.

Три ряда натянуты, как струны,
В три ряда железных сплетена ты.
Без исхода колдовские руны
Очертили этот круг заклятый.

Поверну направо — ты направо.
Поверну налево — ты налево.
Входит в душу терпкая отрава
Из бессилья, горечи и гнева.

Я иду, склонив лицо уныло,
Воротник приподнят, чтоб не видеть.
Сердце, ты меня любить учило,
Сам я научился ненавидеть.

А кругом, вдоль этой цепи чёрной,
Без конца, без смысла и без цели
Поступью лунатиков упорной
Тихо бродят серые шинели.

Тусклый вечер… Дождь скользит по шее.
Стынут струны проволок в тумане.
Запахнувшись от дождя плотнее,
Я иду в одно из бурых зданий.

Сквозь колючий лес закрытий
Всё для нас, как дикий сон,
И в глазах рядами нитей
Целый мир пересечён.

Весь в поникшем, весь в гнетущем,
К тайне сил найди ключи.
Хочешь нужен быть в грядущем —
Закаляйся и молчи.

День и ночь на адском горне
Пляшет дымный огнемёт,
Тем, кто глубже, кто упорней,
Силу верную куёт.

Минет год иль минут годы,
День придёт и будет твой.
Ты сияние свободы
Встреть свободною душой.

И войдёшь, двукраты вольный,
Не вздохнувши о былом,
В мир широкий и раздольный
С гордо поднятым челом.

Преграды нет, шумит стихия,
Всё небо в пламенной грозе.
Зачем же медлишь ты, Россия,
На вековой твоей стезе?

Ужели солнце не затмится
И громы с неба не падут?
Что видим! В ярости стремится
На Кассия с кинжалом Брут.

Взгляните! Враг с тройным забралом
Стальной стеной на вас идёт.
Слепцы! Вы спорите о малом,
Когда великое не ждёт.

Единый раз в подлунном мире
Ясна нам цель, куда идти.
Открылись вековые шири,
Миродержавные пути.

Ужель в забвенье самовольства
Продать хотите, наконец,
За хлеб минутного довольства
Вы Рима Третьего венец?

Прочь! Он не ваш! Российский гений
Его в веках определил
И верой долгих поколений
Мечту Царьграда окрылил.

В тиши палат, в затворах келий,
В бродячих песнях бедноты
Далеким сном они горели,
Святософийские кресты.

Война смела своим пожаром
Мильоны жизней, как тростник.
Скажите ж им: «Вы гибли даром»,
Когда не дрогнет ваш язык.

Вы слышите ль? Укоров звуки
Встают с полей кровавых сеч,
То мертвецы к вам тянут руки,
Чтоб вам проклятие изречь.

Настанут времена другие.
Кто ныне слеп, тогда поймут,
Над вами скажет суд Россия,
Но страшен будет этот суд.

Малый бес сидел на гумне,
Подогнув задумчиво лапки.
— Ну и люди, жалеют мне
Для постели одной охапки.

Вот вчера, полез в сеновал,
Да споткнулся впотьмах об дроги,
Кто-то вилами в бок попал,
Еле-еле уплёл я ноги.

Нынче утром попал в чулан,
Думал там молочка напиться,
Да в сенях был петух-горлан,
Погубила подлая птица.

Как взялась орать на весь дом,
Разбудила старуху бабку.
Поднялся тут такой содом,
Прищемили мне дверью лапку.

Что получше, в ларе хранят,
Не оставят яиц лукошка.
Всякий беса обидеть рад,
Особливый обидчик — кошка.

Раз меня поймала за хвост,
Я щипал горох в огороде.
С полчаса ей внушать пришлось
О нездешней моей природе.

Нет житья от таких обид,
Я молился тайком в амбаре,
Только Бог, должно быть, сердит,
Не жалеет бесовской твари.

Малый бес сидит на гумне
И сосёт, нахохлившись, колос,
И торчит на худой спине
От обиды весь дыбом волос.

Холодно. Осень. Падает хлопьями
Мокрый, тающий снег,
Бес продрог под своими отрёпьями.
В яме плохой ночлег.

Влезть бы куда, чтобы люди не видели!
Я бы ушёл с зарёй.
Сами кругом меня изобидели,
А говорят — я злой.

Лягут в тепле, так легко быть добрыми.
Нет, поживи вот так!
Жалко поводит худыми рёбрами,
Дует, пыхтя, в кулак.

Сверху надвинулось тьмою озлобленной,
Дышит лицо небес.
В мире живёт, как в избе нетопленной,
Малый, озябший бес.

Что уж за жизнь! Так, одна околесица…
Век у чужого жилья!
Мне бы давно на суку повеситься,
Только бессмертен я.

Взвыли кустарники, ветром ужалены,
Взвыл поредевший лес.
В яме, ничком, средь пустой прогалины,
Плачет бессмертный бес.

В часовне обветшалой,
В лесу, у трёх дорог,
Сидит бесёнок малый,
Взобравшись на порог.

Лучинкой чешет ногу,
Следит за лётом пчёл.
За лето, слава Богу,
Я малость отошёл.

Под сердцем сладко млеет
С парного молока.
Как славно солнце греет
Животик и бока!

Опять на полднях стадо
Пойдёт на водопой.
А мне немного надо,
Напился и домой.

А ночь придёт, в калачик
Свернусь вот здесь в углу.
Лампадка чуть маячит
Тенями на полу.

Уж больно день-то зноен,
Весь август-месяц жгуч,
Да только я спокоен,
Тут есть под горкой ключ.

Ушёл… И слышны визги.
Воде мохнатый рад,
И брызги, брызги, брызги,
Как жемчуги, летят.