Сергей Кречетов - Четыре туберозы

О, Днепр! Ты всё ещё могуч,
Ещё живут твои преданья,
Но скорбно прибережных круч
Твоих застыли очертанья.

Неумолим полёт веков.
Угрюмо в небо смотрит Божье
Сквозь дым немецких хуторов
Поруганное Запорожье.

Ещё клокочут горы вод
В твоих порогах, и клубится
Опененный водоворот
В хрипящем горле Ненасытца.

Но будет время, динамит
Проложит между скал дороги
И сталью шлюзов усмирит
Твои бессильные пороги.

Всё тот же ветер веял вам,
Тарасы, Гонты, Наливайки,
Когда к Царьградским берегам
Казацкие летели чайки.

Но не ответит больше он
Напевам вольного народа
И злобно стонет, заглушён
Гудком кощунным парохода.

Не с той ли злобою и я
Тяну ладьи моей причала?
О, если бы твоя струя
Меня в прошедшее умчала.

Но нет! Тебе — влачить суда,
Мне — в современности томиться.
Прощай! Запомню навсегда
Последний грохот Ненасытца.

Как с Корниловым мы уходили
В ледяной тот Кубанский поход,
В этот час всё с тобой мы решили,
Ты стояла тогда у ворот.

             И бледна, и тонка, словно свечка,
             И струилися слёзы на грудь.
             Ты дала на прощанье колечко
             И шепнула: «Носи, не забудь».

Через красных шрапнели и пули
То колечко хранило меня,
И мечтал я в бою, доживу ли
До прекрасного, светлого дня.

             Враг разбит… Но когда проезжали
             Мы опять у знакомых ворот,
             Мне родные рукой показали:
             Вот тропинка к погосту ведёт.

И узнал я — за русые косы
Волокли тебя тёмной порой
На забаву хмельные матросы
И убили поутру с зарёй.

             Я могилы покой не нарушу,
             Почивай там под сенью дубов!
             За твою неповинную душу
             Много красных ответит голов.

Не шумите, степи,
Про тоску мою.
Завтра, может, лягу
Я в честном бою.

             Красные убили
             И отца, и мать,
             Милую забрали
             Насильно гулять.

Где мы с ней встречались,
Выжжен этот сад,
Яблони без листьев
Голые стоят.

             Я один на свете,
             Некому жалеть.
             За тебя, Россия,
             Сладко умереть.

Ты теперь одна мне
И отец, и мать.
За тебя не жалко
Душу мне отдать.

             Не шумите, степи,
             Про тоску мою.
             Завтра, завтра лягу
             Я в честном бою.

Майский день, томительный и нежный,
Тают в небе облачные горы.
Впереди высокий вал прибрежный,
А за валом водные просторы.

Режет парус синие кочевья,
Ветви клёнов шепчут надо мною.
Всё равно вам, где шуметь, деревья,
Всё равно вам, где цвести весною.

Часовой шагами площадь мерит.
Я не помню, здесь живу давно ли.
Только сердце, сердце всё не верит,
Всё тоскует об ушедшей воле.

Где-то там пылает жизнь огнями,
Алый вихрь надежды и проклятий.
Нам осталось только грезить днями,
Да смотреть на море на закате.

Там, на море, шкун недвижных снасти,
Там, над морем, Штральзундские башни.
А про нас давно забыло счастье,
Новый день опять, как день вчерашний.

Блещут на волнах солнечные нити[106],
Тянут журавли двумя цепями.
На Восток вы, птицы, отнесите
Мой привет моей Прекрасной Даме.

Опишите остров тот безвестный,
Где живет её пленённый рыцарь,
Расскажите, что я бился честно,
Попросите верить и молиться.

Тает день, томительный и нежный,
Тают в небе облачные горы.
Впереди песчаный вал прибрежный,
А за валом синие просторы.

О эти ночи уныний,
Долгие ночи в плену!
Ты — позабытый в пустыне,
Ты — погружённый ко дну.

Плачь, иль стони, или бейся,
Ты без конца одинок,
Ты ни на что не надейся,
Век не закончится срок.

Жизнь! Да была ли она-то?
Может, приснилась она.
Тучка плыла по закату,
Скрылась, и даль холодна.

Может, я умер, Царица,
Умер, и венчик на лбу.
Разве ты знаешь, что снится
Спящему в тёмном гробу?

Разве ты знаешь, как бьётся
Тот, кто живым схоронён?
Но и сквозь щели ворвётся
Новый чудовищный сон.

Тихо в подводной пустыне,
Тени проходят по дну.
О, эти ночи уныний,
Долгие ночи в плену!

Нет! Не сломлен я химерою,
Пусть один, как зверь в лесу,
Душу гордую и смелую
Я на волю донесу.

Мимо, злых ночей пророчества,
Пени робкие судьбе!
Я в провалах одиночества
Целый мир замкнул в себе.

Губят, слабое уродуя,
Стены проволок стальных.
Сберегу свою свободу я,
Знамя сильных и живых.

Весь усталый, весь израненный,
Я храню, что был мне дан,
Твой, Царица, дивно пламенный,
Твой чудесный талисман.

Мы от света замурованы,
Но во мне Царица — Ты,
Как бронёй, Тобой окованы
Сокровенные мечты.

Дни ли, месяцы ли, годы ли
Протекут в святой борьбе,
Проклят час, где б думы продали
Сердце, верное Тебе.

Окружён облавой целою,
Словно зверь в глухом лесу,
Душу — гордую и смелую
Я на волю донесу.

В осенний день, в чужой стране
Я ехал узкою тропою.
Ещё не зная о войне,
Горели клёны в вышине
Багряно-жёлтою листвою.

Был еле слышен стук копыт
Сквозь серы мох, внизу лежащий.
Порою дятел простучит
И снова спит зеленый скит,
Ни шелеста в дремучей чаще.

Во глубине лесных хором
Свершалось таинство, и плыли
Перед вечерним алтарём,
Теряясь в сумраке густом,
Столбы рубиновые пыли.

Открылось в зелени окно…
— Вот дятел замолчал, простукав, —
И рдело золотом оно,
Как бы мечом просечено
На кружеве старинных буков.

Я шпорю моего коня
Сквозь поредевший лес, и вскоре
Оно глянуло на меня
В венце из блеска и огня,
Многосмеющееся море.

И шум, и плеск, и свет, и синь,
И кипень зыблемой эмали,
Сады неведомых богинь
Ковром лазоревых пустынь
Уходят в золотые дали.

Вперёд! Вперёд! У ног коня
Бурлит серебряная пена.
Я здесь! Я твой! Услышь меня!
Я отблеск твоего огня,
Твой луч в тисках земного тлена.

И снова узкою тропой
Я тихо ехал в сонной пуще
И долго слышал за собой,
Как там, вдали, взывал прибой,
Всегда о Вечности поющий.

В тот час война и гнев людей
Казались так ненужно мелки,
И было на душе светлей,
И странен был среди ветвей
Далекий рокот перестрелки.