Сергей Кречетов - Четыре туберозы

И дождь цветов, и дождь лучей,
Дымятся пенные бокалы.
На белом мраморе плечей
Сияют жемчуга и лалы.

И вальс томит, и вальс зовёт,
И в гибком танце вьются маски,
Вмыкает пёстрый водомёт
За парой пару в звенья пляски.

Один лишь жалобный Пьеро
Следит с трагическою миной,
Мелькнёт ли белое перо
Над изменившей Коломбиной?

Вдруг дикий вскрик… И молкнет бал.
Всё глуше медленные скрипки.
И мнится, холод пробежал
И с лиц гостей согнал улыбки.

Вскочив на стол, Пьеро стоял
С нелепо-вычурной отвагой,
Кривится рот, в руке кинжал,
В другой бокал с кипящей влагой.

И время мертвенно текло,
Как взмахи медленные вёсел,
Когда звенящее стекло
Он с тихим стоном на пол бросил.

И долгим вздохом бледный зал
Ответил сдавленному стону,
А тёмно-алый ток бежал
По шутовскому балахону.

И все постигли в первый раз,
Склонясь над вытянутым телом,
Что значит жуть застывших глаз
На лике, вымазанном мелом.

Приветствую тебя, железный перстень мой.
Судьба опять тебя мне возвратила.
Мы виделись не раз, старинный друг, с тобой,
Моя рука тебя носила.

Сподвижник Готфрида, суровый паладин,
Я знал тебя у стен Ерусалима.
Я пал тогда в бою, и видел ты один,
Как в пене конь мой мчался мимо.

Ты сорван был с меня неверного рукой
И сохранён, как память боевая,
И мерила, смеясь, тебя на пальчик свой
В гареме пленница младая.

И вновь, в стране другой, за сладостную трель
Под говор струн, у замковой ограды
Тебя я получил, влюблённый менестрель,
В залог пленительной награды.

Ты помнишь, в ту же ночь, под стрельчатым окном
Ты видел блеск ревнивого кинжала
И слышал краткий стон, и по тебе потом
Струя горячая бежала.

О, сколько разных рук и сколько разных чар
Ты всё менял, холодный и послушный,
Пока однажды мне случайный антиквар
Тебя не продал, равнодушный.

С тех пор, что ты на мне, я чую каждый час
Твою в столетьях скованную силу.
Ты мой, железный друг! Ты мой в последний раз,
И ты со мной уйдёшь в могилу.

Ветра вой! О чём он плачет?
Что протяжный голос значит?
Иль он значит, что отныне никогда не вспыхнет свет?
Мне поёт про тёмный рок он,
И стучится в стёкла окон
Призрак той, кого любил я, призрак той, которой нет.

В нашем доме всё, как было,
Милый образ сохранило.
Глубь зеркал таит виденья белых плеч и стройных рук.
Лишь она, с кем был одно я,
В час тоски и в страстном зное, —
Только шорох, только шелест, только ветра в ставни стук.

Знаю я, твой дух томится,
Как испуганная птица,
Увлекаемая вихрем в даль ночного бытия,
И терзается, и стонет,
Что любимый не догонит,
Что тебя в пустыне вечной никогда не встречу я.

Мне твердят: себя смири ты,
Все пути ещё открыты.
Только как пути без цели, без надежд и без огня?
Прочь, бесплодное витийство!
Грех иль нет самоубийство,
В путь последний не пойдёшь ты одинокий, без меня.

Дальний стон! Я знаю, чей ты.
Пусть поют земные флейты,
Пусть цветы земного мая мне вослед звенят: живи!
Я иду, чтоб в вечном мраке
Лёгким блеском вспыхнул факел,
Факел верной, факел ясной, факел радостной любви.

В столице стерлингов, в угрюмо-душном Сити,
Где в узких улицах неярок солнца свет,
В одном из низеньких домов на Риджент-Стрите
Смущённый, я входил в твой тесный кабинет.

Ряды расчётных книг, ресконтро и гроссбухи,
В чьих цифрах тысяч душ запечатлелся плен…
И мнилось, под стеклом в ловушке бьются мухи,
Докучливо кружа среди прозрачных стен.

Известий биржевых белеющую ленту,
Стуча, струил в углу бессменный телеграф.
Иероглифы цен… Гаити… Нобель… Рента…
Бразильские листы и рудники Эль-Гаф.

Весь в чёрном, ты с лицом, застывшим, словно маска,
Сидел, облокотясь на старый тёмный стол,
И ни одна в лице не трепетала краска,
И ни на миг огонь во взгляде не прошёл.

И весь ты был отлит как будто бы из стали,
А голос твой, как бой часов издалека.
Вдруг, на краю стола, в изогнутой эмали,
Мне бросились в глаза два бледные цветка.

Как! Значит, был и ты ликующим ребёнком.
Как! Значит, знал и ты и шум, и крик, и смех,
И плакал на траве над выпавшим щеглёнком,
И Богу поверял твой первый детский трех.

О, сколько долгих лет слепой, бездушной силе
Пришлось тебя ломать, и унижать, и гнуть,
Чтоб люди навсегда тебя ожесточили
И облекли в гранит твой беспощадный путь.

И молча я смотрел… Но был ты весь из стали,
И голос твой, как бой часов издалека…
А в тонком хрустале тихонько умирали,
Роняя лепестки, два бледные цветка.

Меж алых роз мой ветхий саркофаг,
Но в старом камне позолоты блески.
Сюда доносится бряцанье шпаг
И женский смех на дальнем перекрестке.

Канцоны о любви мой нежат слух,
Сливаяся вдали с напевом струнным.
Стою, изящный и печальный дух,
Над мраморной плитой в потоке лунном.

Идут… Она и он… Назло годам
Речам любви внимаю чутким ухом.
Я не люблю пугать прекрасных дам
И предпочту мерещиться старухам.

У своего креста, в пяти шагах,
Стоит, склоняясь вежливо, но смело,
Как я, давно умерший Лепорелло
С почтительной улыбкой на губах.

А в стороне суровый Командор,
Теперь бессильный, гневно хмурит брови.
Старик ревнив и с тех далёких пор
Не позабыл о мести и о крови.

Коснулся розы лёгкий ветерок
И лепестки дрожат благоуханны.
Раскрылся влажный, млеющий цветок.
О, давний сон! О, губы Донны Анны!

Ты замолчала, тиха и безгневна.
Солнце палит. Золотится песок.
Это твой город, твой город, царевна!
Час торжества твоего недалёк.

Видишь, то башни, то мраморы зданий
Нам открывает, волнуясь, туман.
Завтра исчезну, как призрак, в тумане.
Нынче я твой и веду караван.

Звонки звонки у двугорбых верблюдов,
Бег их колышет твой пёстрый завес,
Дали сожжённой земли Иегудов
Скоро сменит пышнолиственный лес.

Завтра тебя поутру не встревожит
Жалобным воем пустынный шакал.
Ждёт тебя пурпур и золото ложа,
Пышность и блеск разукрашенных зал.

В чашу бассейна спадая напевно,
Будет журчать без конца водомёт,
Будет жених твой… Ты плачешь, царевна?
Плакать не надо! Что было, пройдёт.

Было ли, нет ли, я только вожатый.
Мало ль что снится средь жёлтых песков.
Ты эти сны навсегда запечатай,
Кинь их для новых, для царственных снов.

Долог был путь в раскалённой пустыне.
Много забытых осталось в пути.
Всё это было, чтоб снова отныне
В блеске венца ты могла расцвести.

Смеет ли раб, награждаемый златом,
Жаждать иных, недоступных наград?
Завтра останусь, как прежде, вожатым,
Завтра наденешь твой царский наряд.

Ты молчалива, тиха и безгневна,
Взор отуманен, как в росах заря.
Сон мой окончен. Прости же, царевна!
Слёзы отри, чтобы встретить царя.