Санта на замену: Тур извинений (ЛП) - Оливия Джули

Это напоминает выпускной вечер, когда тебя провожают домой: этот электрический разряд в воздухе перед последним поцелуем или чем-то большим. Лёгкая тревога от того, что надо быть тихими, чтобы не разбудить родителей — или, в нашем случае, хозяйку гостиницы.

Мы переходим через двор по мощённым плитам и останавливаемся у крытой террасы. Я поднимаю глаза и замечаю кое-что знакомое: веточку омелы, прикреплённую к потолку.

Вселенная меня любит. Она заботится обо мне. Это явный сигнал: надо переспать с этим Сантой.

— А мы точно должны заходить через парадный вход, если Дороти такая строгая? — спрашиваю я.

Он улыбается:

— Почему? Ты хочешь, чтобы я пробрался к тебе через окно? Или по дымоходу?

— Звучит опасно, — говорю я. — И нас точно поймают.

Он наклоняет голову, а в его глазах — в этих кристально-голубых глазах — снова мелькает эта искорка. Искренняя.

— Ты вообще избегаешь неприятностей? — спрашивает он, склоняясь ближе. Его слова горячим шёпотом касаются моего уха: — Или ты у нас плохая девочка?

На волне эйфории и пьянящей близости я отвечаю:

— Я могу быть кем угодно для тебя.

Он глухо рычит, и я будто перестаю существовать на этой планете. Просто исчезаю. Сгораю от одного этого звука. Кажется, ничего более сексуального в моей жизни ещё не было.

Но всё рушится, как только я снова чувствую этот до боли знакомый запах: хвоя, мята.

Почему этот проклятый не оставит меня в покое? Почему он преследует меня, являясь мне в облике этого человека с тем же ароматом, той же ямочкой на щеке, тем же приподнятым бровью взглядом…

Постойте.

Нет.

Нет.

Нет.

Это безумие, но…

— Мы ведь до сих пор не представились, верно? — спрашиваю я.

— Разве? — он выглядит слегка удивлённым.

— Не представились, — говорю я.

— Ладно, но тогда я потеряю свой образ загадочного провинциального бармена.

— Я переживу.

Он смеётся и протягивает мне руку:

— Я — Николас. Но друзья зовут меня Ник.

И моё сердце замирает.

То самое имя. Проклятое имя. Имя моего заклятого врага.

Нет. Это не может быть мой Николас. Это невозможно. Тогда он был симпатичным рыжим. Но прошло двадцать лет. Люди меняются. Может ли мой Николас так постареть? Слишком уж несправедливо, если мой злодей выглядит настолько хорошо, но… да, при свете мерцающих огоньков гостиницы в его седой бороде видны рыжеватые пряди.

Но… нет. Просто не может быть.

— Ты всегда здесь жил? — спрашиваю я, чувствуя, как скептицизм буквально сочится из моего голоса.

Это решающий момент.

Пожалуйста, скажи, что ты всегда здесь жил. Пожалуйста, пожалуйста.

— Попался, — с улыбкой отвечает он. — Нет, я родился и вырос в Джорджии. Всегда думал, что у меня нет акцента, но…

Я корчусь. Чувствую холод на зубах и понимаю, что совершенно не контролирую свои эмоции. Но ещё хуже — я не могу контролировать, как сильно вселенная меня ненавидит.

Это он. Николас Райан. Тот самый проклятый из девяносто девятого.

— Чёрт, — шепчу я.

Он прищуривается:

— Что ты сказала?

— Да чтоб их… эти рождественские шары!

— Мы… знакомы?

Мой живот сжимается в тугой узел. Кажется, я вот-вот рухну в обморок. Мне срочно нужен холодный компресс или, хотя бы, туалет.

Я сгибаюсь пополам, опираясь на колени:

— Господи… мне надо идти.

Он тянется к моему локтю:

— Подожди, что я такого сказал?

— Я не могу. Извини. Просто… я не могу.

Я вырываю руку, и он отпускает меня. Вбиваю код на замке двери и протискиваюсь внутрь, как только она открывается, и на мгновение, прежде чем захлопнуть её, вижу его лицо — такое красивое и всё ещё непонимающее.

Я прислоняюсь спиной к двери, прямо на вязаный коврик с надписью «Добро пожаловать».

Я не могу поверить, что оказалась в своём личном кошмаре.

Я не могу поверить, что он здесь.

Двадцать лет спустя.

Слишком много испорченных рождественских дней.

И он всё ещё преследует меня. Сначала духом, а теперь и во плоти.

Я уезжаю завтра первым же рейсом.

Это официально. Вселенная преподносит мне урок. Надо было догадаться.

Никаких больше Сант.

И, уж точно, никаких Николасов.

Я добираюсь до своей комнаты, ставлю на будильнике праздничный звон, потом падаю на кровать прямо в одежде, в которой прилетела, и засыпаю под издевательское позвякивание бубенцов за окном.

ГЛАВА 4

За четыре дня до Рождества

«Я видел, что мама целовала Санту…»

Рука опускается на будильник с неожиданной силой. И сразу становится понятно: утро обещает быть полным сюрпризов.

Мне стоило догадаться ещё по снам. В них Санты с пирсингом в сосках орали на меня, обвиняя в том, что Рудольф потерял работу. Не самое лучшее начало дня.

А сейчас холод цепляется за мои лодыжки, как злой щенок.

Ледяной ад.

Я под одеялом, зубы стучат. Ненавижу. Всё внутри словно хочет сбежать из собственного тела.

Переворачиваюсь, прищуриваюсь и осторожно раздвигаю шторы двумя пальцами. Дороги укутаны снегом, словно после праздничной лавины. Машины, припаркованные с вечера, превращаются в бесформенные сугробы.

— Нет, нет, нет…

Вскакиваю с кровати, хватаю телефон — ГОСПОДИ, КАК ХОЛОДНО! — и ныряю обратно под одеяло, сооружая из него тёплую палатку.

Пропускаю приложение с прогнозом погоды — сейчас важно только одно. Авиабилеты. Я смотрю рейсы. Отсюда. Подальше. Подальше от Святого Рудольфа. Подальше от холода. И от Николаса.

Николас.

Как он снова оказался в моей жизни? Почему это происходит? Почему вселенная ненавидит меня?

Окей, сосредоточься на билетах.

Но… ничего.

Ни одного рейса.

Обновляю страницу снова и снова.

Ничего. Только аэропорты в трёх часах езды.

Кладу телефон обратно на тумбочку, но экран загорается — и на нём светится лицо Энн, моей сестры. Она улыбается в идеальном осеннем семейном образе: колготки, шарф с бесконечным узором.

Беру трубку, заворачиваясь обратно в кокон из одеяла.

— Бёрди Мэй! — кричит она в панике. — Я только что посмотрела прогноз!

Конечно, она посмотрела.

— Это ужасно, — бормочу я.

— Снег не может идти больше пары дней, правда?

— Не накликай беду! — стону я, проводя рукой по лицу. Но пальцы сразу замерзают, и я возвращаю их под одеяло, зажимая между коленями — в моем уютном «теплом уголке».

— Проклятие Санта-Клауса, как же холодно… — бурчу я.

— Не паникуй.

— Я не паникую, — шепчу с угрозой. — Это ты паникуешь.

— Ну, Бим, ты можешь пропустить Рождество…

И в этот момент внутри меня шевелится странное чувство… облегчение? А что, если я останусь здесь на Рождество? Не придётся видеть, как оно испорчено этим проклятием.

Но Николас… Николас здесь.

Два дьявола на плечах. Где мой ангел?

— Так, никаких переживаний, только хорошие новости, — заявляет Энн. — Как прошёл вчерашний вечер? Городок милый?

Милый? Милый! В нём есть он — проклятие из моего прошлого, которое собственноручно проводило меня до двери.

— Он симпатичный, правда? — настаивает Энн, когда я молчу.

— Снега много, — выдыхаю я, снова выглядывая в окно. — Просто тонна. Настоящая армия из снежных ног.

— Фу, не говори про ноги.

— Прости.

— Но… подумай, — в её голосе звучит чрезмерный энтузиазм, явно от переизбытка праздничного сахара, — ты сможешь написать! Походить по городу! Увидеть людей, радующихся снегу! Пропитаться духом Рождества!

Она тараторит — значит, нервничает. А не говорит она лишь о том, что боится остаться на Рождество наедине с мамой. Мы никогда не проводили этот день раздельно. Ни разу с девяносто девятого года.

— Ладно, прогуляюсь, наверное, — отвечаю я, укутываясь одеялом по уши.

— Главное, чтобы ты вернулась на Рождество. Для мамы.