Вероника Кузнецова - Дневник штурмана
— Но разве сама она не хотела выйти из корабля? — удивилась я.
— Она не заговаривала об этом, мисс, — методично разъяснил механизм. — Возле кессонной камеры она тоже не появлялась.
— Должно быть, она в своей каюте, — предположил первый штурман. — Надо бы её проведать, сэр, а то она очень плохо выглядела.
— Я просил мисс Фелисити к ней зайти. Она при мне стучалась к ней, но там или никого не было или ей не захотели ответить.
Не знаю почему, но мне от этого разговора стало тревожно. Меня преследовало впечатление, которое произвела на меня Серафима Андреевна, впечатление смерти.
— А вдруг она… ей плохо? — сказала я, удержав слово «умерла».
— Скорее всего, она бродит по кораблю, — возразил первый штурман.
— Мистер Форстер и вы, мистер Гюнтер, если вас не затруднит, пройдите, пожалуйста, ещё раз по кораблю и поищите её. Если её не встретите, постучите в дверь её каюты.
— А если она не откроет, сэр? — спросил бортинженер.
— Тогда я отопру дверь запасным ключом.
Пока они ходили, я пыталась отвлечься от тревоги за мою несчастную соотечественницу, следя на экранах за действиями учёных, разбредающихся в разные стороны с тяжёлыми ящиками. Мне было известно, что отныне просматриваться будет круг радиусом в десять километров с кораблём в центре. Часть учёных, оставаясь внутри, будет постоянно следить за каждым движением коллег снаружи. Специальные датчики, закреплённые на "опытных образцах", то есть на тех людях, которые будут добровольно испытывать на себе действие планеты, отразят изменения в их психике. После возвращения на борт абсолютно все, покидавшие корабль, подвергнутся самому тщательному исследованию, а в необходимых случаях будет применяться даже гипноз.
— Сэр, её нигде нет, а в каюте никто не отзывается на стук.
Во мне усиливалось ощущение безнадёжности всех усилий её отыскать. Мне казалось, что мы могли бы перевернуть всё вверх дном, осмотреть все углы и отсеки, но нам не суждено найти эту женщину. Потом, когда время для этого наступит, она объявится сама.
— Мистер Гюнтер, останьтесь здесь, — приказал командир. — А вы, мисс Павлова, задержитесь, пожалуйста, на вахте.
— Есть, сэр, — почти одновременно отозвались мы.
— Мистер Форстер, пойдёмте.
Когда они ушли, я повернулась к бортинженеру.
— Вы уверены, что её нет на корабле? — спросила я.
— Да, мисс, мы заглянули в каждый угол.
— Сэр, пока вы разглядывали углы в грузовом отсеке, она могла быть в каюте, а когда вы прошли обратно, она могла выйти из каюты и пройти в грузовой отсек.
— Зачем ей от нас прятаться? — не понял тупоумный немец.
— Не знаю, — призналась я. — Но мне кажется, что она совсем рядом с нами и в эту минуту на нас смотрит.
Мистеру Гюнтеру не понравились мои фантазии. Он нахмурился и, пересев ближе к двери, решил не выпускать из виду вход в рубку. Я и сама готова была сделать подобное, с той лишь разницей, что отсела бы от двери подальше, если бы не помешал стыд. Мне вспоминалось, как Серафима Андреевна остановилась на пороге и сказала нам с первым штурманом: "Я вижу два лица рядом. Два мёртвых лица". Тогда у неё ещё не было облика мёртвой женщины, но её слова меня ужаснули. Если сейчас она войдёт и извергнет очередное безумное пророчество… Какое счастье, что рядом мистер Гюнтер!
— Она в каюте, сэр? — спросила я, увидев первого штурмана.
— Её там нет, мисс, — отозвался тот, и его голос выдал, как он встревожен.
— Может, она всё-таки вышла из корабля? — предположила я.
— Нет, мисс. Мы проверили: она не брала скафандр. Не думаю, что она настолько безумна, что вышла без скафандра, ведь был дан приказ без скафандра не выходить.
Очевидно, мистер Форстер, как человек долга, предполагал, что только безумные способны нарушить приказ.
— Вы свободны, мисс, — сказал командир, вошедший вслед за своим помощником. — Надеюсь, вам не надо повторять, чтобы вы соблюдали осторожность.
— Да, сэр.
Я не стала задерживаться в рубке и сделала это не от желания досадить приставленному ко мне сторожу. Мне надо было закрыться в своей каюте и подумать, чтобы освободиться от тревоги. Не знаю, называется ли такое состояние предчувствием несчастья или всему виной возбуждение от посадки на страшную планету и от болезни Сергеевой, но это было очень мучительное состояние души, и от него хотелось поскорее избавиться уговорами, хорошей книгой или, если не поможет, возвращением в рубку к своей работе над теорией взлётов.
Я шла по коридору и чувствовала за спиной дыхание сторожевого пса. Теперь требовалось его обмануть. Заметь он, что моя дверь не заперта — и он тут же побежит докладывать от этом командиру. А уж с мисс Фелисити я поговорю лично и без свидетелей. Я сделала вид, что вытащила из кармана ключ, вставила в замок и чуть нажала. Бортинженер должен был счесть, что дверь при этом отперлась. Я оглянулась и спросила:
— Мистер Гюнтер, вы так и будете стоять за дверью? Может, вам вынести стул?
Немец чуть покраснел, но кроме этого ничем не выдал своего замешательства.
— Мисс, я всего лишь выполняю приказ, — ответил он.
— И как вы его будете выполнять: стоя или сидя?
— Чтобы решить этот сложный вопрос, мисс, требуется мужская логика. У меня в запасе много времени для раздумий.
— Ну так не тратьте его даром, сэр, — посоветовала я.
Я распахнула дверь и замерла. На меня смотрели широко раскрытые мёртвые глаза Серафимы Андреевны. Её обезглавленное тело лежало возле стола, а голова, с двух сторон подпёртая стопками книг, стояла на столе. И всюду: на полу, на столе, на стене, была кровь. Как она говорила? "Кровь! Всюду кровь! Как много крови!"
— Что вы сказали, мисс? — откуда-то издалека донёсся голос немца. — Что с вами?!
— Она здесь, — сказала я голосом, показавшимся мне странным. — Позовите командира. Нет, не ходите сюда: здесь всюду кровь.
Какой-то промежуток времени выпал из моего сознания, хотя внешне я воспринимала происходящее очень отчётливо. Мистер Гюнтер заглянул в мою каюту, побледнел, отодвинул меня подальше от открытой двери, открыл свою каюту, нажал на кнопку и сообщил, что мисс Сергеева мертва. Командир и первый штурман пришли сразу же. Что они там смотрели, я не знаю. Я стояла у стены и думала… ни о ч ём не думала. Передо мной вставали отрывки виденного, в ушах раздавались голоса. Я не раз встречалась со смертью и видела её отталкивающие обличья, но с хладнокровным убийством столкнулась впервые. Кто-то из учёных успел заразиться опасным вирусом, выследил Сергееву, убил и, получив удовлетворение, спокойно отправился выносить и устанавливать аппаратуру. Кто-то захотел пролить кровь, очень много крови, а в итоге Серафима Андреевна лежит на полу, а её отрезанная голова смотрит с моего стола. И убийца оказался настолько циничен, что подпёр голову, чтобы она не упала и не скатилась со стола. Голову русской ясновидящей поддерживали Достоевский, Толстой, Шелер-Михайлов, Некрасов… Ах, нет, Толстого я с собой не взяла, потому что порядком устала от его неудовлетворённой жизнью Анны Карениной… Убийца методично доставал из ящиков моего стола книги, делая подставку для головы… Серафима Андреевна хотела успеть взглянуть в лицо тому, кто откроет перед ней дверь, за которую предстоит шагнуть всем. Успела она увидеть лицо своего убийцы? "Когда я открою истину здесь, мне будет спокойнее там". Какую истину она открыла, и открыла ли она свою истину? С каким чувством смотрит сейчас её душа на нас? Ждёт, чтобы мы произнесли имя её убийцы, или с состраданием ждёт свершения того, что предназначено нам? Блажен тот, кто не знает своей судьбы. Она её знала и шла навстречу смерти с редким достоинством. Мне она тоже предсказала смерть. Всегда я считала себя очень сильной, не думая, что проверка моего мужества состоится так скоро. Приложу все силы к тому, чтобы выжить, если же нет, то делом чести для меня станет спокойное ожидание неизбежного. Сколько поговорок наш народ выдумал для таких случаев: "Двум смертям не бывать, а одной не миновать", "Смерти бояться — на свете не жить", "Смерть придёт и на печи найдёт", "Смерть не разбирает чина", "Смерть никого не обойдёт". "Смерть лучше бесчестья", "Смерть злым, а добрым вечная память" и вовсе уж безнадёжную "Все там будем", добавив при этом "но каждый в свой срок". И выдумывали их люди для того, чтобы подбодрить себя и других, многие — идя на гибель. Безвестный герой улыбнулся друзьям перед атакой и пошутил: "Двум смертям не бывать, а одной не миновать", — и…, может быть, погиб, а слова его вошли в поговорку. От меня не требуется поддержки боевого духа в товарищах. Я лишь должна сохранять спокойствие и не показывать, что меня гложет страх перед внезапной насильственной и, возможно, мучительной смертью… А как погибла Серафима Андреевна? Сразу, безболезненно, или долго мучилась, прежде чем умереть?
