Вероника Кузнецова - Дневник штурмана
Утром всё было как обычно, только я снимала показания других приборов. На завтрак нас отправили вдвоём с бортинженером, и (что значит общество!) мне уже не чудилось напряжённое внимание чьих-то глаз. Напротив, я шла в твёрдой уверенности, что мы одни в нашем отсеке и ничто нам не угрожает. Теперь, по распоряжению командира, мы будем завтракать, обедать и ужинать по двое. В рубке нам тоже не разрешено оставаться поодиночке. Я по присущему мне, к сожалению, недомыслию в душе успела вознегодовать на такой взаимный контроль, потому что иногда хочется побыть одной, а не в компании выскочки-бортинженера, мужественного, но всё-таки очень вредного первого штурмана или сухаря-командира с поведением автомата, но теперь полностью согласна с разумностью такого решения.
Бортинженер был очень молчалив, но я допускаю вероятность своего влияния на наш скучный завтрак, потому что мне исполнительные служаки не нравятся, а подобное настроение не способствует беседе. Зато я заметила, что мистера Гюнтера очень отличает повар, а следовательно, и мисс Фелисити, но происходит это в пику мне или в знак уважения к отменному аппетиту, я не знаю.
Учёные готовились к выносу приборов и установке их в разных местах в радиусе десяти километров. Было как-то странно думать о цели их исследований и об угрозе, которую отныне они будут представлять друг для друга и для нас, остающихся на борту. В чём выражается эта таинственная болезнь? Будут ли они опасны лишь по одному, когда встретишься с ними без свидетелей, или они до такой степени теряют над собой контроль, что бросаются на первого попавшегося им на глаза, не соображая, что выдают себя? Не знала я и как сходят с ума: постепенно, день за днём, или мгновенно. Утром я обо всём этом спросила у мистера Уэнрайта, а этот механизм выдал мне очень краткий ответ: "По-разному, мисс. Нет общей схемы их поведения, поэтому надо соблюдать известную осторожность".
Теперь пора приступать к главному, но писать об этом не хочется. По пути из столовой в рубку мы встретили Сергееву. Как всегда, она стояла неподалёку от кают, и, похоже, предстоящая высадка её нисколько не волновала. Меня от её вида пробрала дрожь, и даже бортинженер заметно смутился.
— Жизнь и смерть ходят рядом, рука об руку, — бормотала Серафима Андреевна. — Смерть прикрывается личиной жизни, а жизнь скрывается под маской смерти. Жизнь ликует, но смерть всегда соберёт свою жатву. Почему меня никто не слышит? Сегодня великий день, и скоро я узнаю истину, но пока я здесь, я хочу взглянуть в лицо тому, кто откроет передо мной дверь, за которую предстоит шагнуть всем. Я почти ослепла от света, который меня зовёт, но я должна успеть сделать то единственное, что мне осталось. Когда я открою истину здесь, мне будет спокойнее там…
Я не решалась пройти мимо этой страшной женщины, которую уже не могу назвать безумной, хотя в тот момент думала о ней, как об опасной безумной. Я боялась, что она вцепится в меня своими ледяными пальцами. Мистер Гюнтер взял меня под руку и под своим прикрытием провёл к рубке. Просить её покинуть запретный отсек он, как видно, не решился.
В рубке дежурил мистер Форстер, а командир в это время распоряжался выгрузкой аппаратуры, хранящейся в грузовом отсеке.
— Сэр, у кают опять стоит эта женщина, — сообщил бортинженер.
— Что она делает, мистер Гюнтер?
— Говорит, сэр. Но очень тихо и по-русски.
— Вы её поняли, мисс Павлова?
— Почти не поняла, сэр. Она говорила о жизни и смерти, что жизнь скрывается под маской смерти и наоборот, удивлялась, что её никто не слышит, повторяла, что сегодня великий день и что скоро она узнает истину, но сначала хочет взглянуть в лицо того, кто перед ней откроет дверь, через которую пройдут все. Обычно так говорят о смерти, сэр. Ещё она сказала, что когда откроет истину здесь, то ей будет спокойнее там.
— Где?
— По-видимому, в мире ином. Она очень изменилась, сэр. Такое чувство, что она мертва.
— Вы тоже почувствовали себя прорицательницей, мисс? — немного насмешливо осведомился мистер Форстер.
— А вы посмотрите на неё сами, сэр.
— Придётся это сделать, мисс, потому что я не могу позволить постороннему лицу находиться в этом отсеке корабля.
Первый штурман вышел, а когда вернулся, то вид у него был усталый, если не измученный.
— Да, мисс, с ней очень трудно говорить. Я пожалел, что не пригласил вас в качестве переводчика. Она всё время говорит по-русски. Но потом она сказала по-английски, что желает видеть командира. Мне не хочется пользоваться сигналом, чтобы не привлекать внимание пассажиров. Мистер Гюнтер, будьте добры, позовите его. Я велел мисс Сергеевой отойти от кают и ждать его возле столовой.
— Я уже представила, как исполнительный штурман побежит за командиром, но тот вдруг вытянулся во весь рост и заявил:
— Не могу, сэр.
Мистер Форстер потерял дар речи от неожиданности.
— Что это значит, сэр?! — загремел он, опомнившись.
— Прошу прощения, сэр, но я выполняю приказ командира. Я не могу покинуть рубку.
— Рубку или мисс Павлову?
— Рубку, сэр, пока мисс Павлова находится в рубке.
— Понятно, — смягчился первый штурман. — Вы приставлены к мисс Павловой, чтобы защищать её от опасности, которую ей напророчила сумасшедшая. Ваша верность долгу весьма похвальна, мистер Гюнтер. Пока вы будете ходить за командиром, я заменю вас на вашем боевом посту.
— Сэр, мне дан приказ, и я не могу его нарушить.
— В таком случае, я не прошу, а приказываю вам передать мистеру Уэнрайту желание мисс Сергеевой его видеть.
— Сэр, командир дал мне чёткие указания, и я не могу их нарушить даже по вашему приказу, — стоял на своём бортинженер.
— Мне показалось, что мистера Форстера сейчас хватит удар, но, переведя дух, он сдался.
— Видно, мне самому придётся его позвать, — сказал он и вышел.
Я обдумывала услышанное. Выходит, командир, если и не совсем поверил пророчествам Серафимы Андреевны, но насторожился и связал странное поведение этой женщины в моей каюте с её настойчивыми расспросами о том, что же случится шестого февраля, и велел своему прихвостню не спускать с меня глаз, чтобы меня не убили, ведь кроме меня самой никто в моей каюте не мог оказаться. Да ещё я сама выдумала слова, что мне грозит смертельная опасность. Впрочем, скажи я прямо, что она мне посулила смерть, надзор за мной лишь усилился бы. Но только ли сегодня за мной наблюдали? Не было ли контроля и раньше, но не такого явного?
— Мистер Гюнтер, вы следили за мной и прежде? — спросила я исправного служаку.
— Я не следил за вами, мисс.
В тоне немца промелькнуло достоинство.
