Виктор Никитин - Легенда дьявольского перекрестка
Я окружил себя игрушками и всевозможными предметами для развлечений, ходил на рыбалку, бегал по лесу. Зима и слякотная осень обошли этот мир стороной, его безопасность была безусловной, и все потому, что он находился целиком в моем воображении, полностью ему подчинялся. Я решал, чему быть в этой сказке, а чему нет. Однако в мире сна были и ограничения. Так я не мог создать себе друзей, не мог провести туда свою маму или любого другого человека. Я пытался создать иллюзию людей, но ничего не получалось, поскольку каждый раз выходили копии меня самого, стиравшиеся мной без всякой жалости. Только то могло появиться внутри иллюзии, что не составляло для меня никакой загадки, укладывалось в мое восприятие и отвечало моим представлениям. Например, как ни старался, я не смог сотворить увлекательную книгу с потрясающими иллюстрациями, ведь для этого мне обязательно следовало увидеть ее и прочесть в реальности.
Чем дольше я находился в этом воображении, тем больше ненавидел созданный собой мир, все чаще замечая его отличия от живого.
Рыба из реки и ягоды из леса не насыщали тело, чистая и холодная вода из ручья у дома не утоляла жажду. Для того чтобы питаться, мне приходилось два-три раза в сутки возвращаться в действительность, где я лежал на скомканной постели обездвиженным и бессильным существом, и матушка ухаживала за мной, участливо расспрашивая, как я провел время в своей иллюзии. Делясь с ней впечатлениями, по большей части выдуманными, я по-разному бодрился, но внутри меня либо душила отчаянная боль, либо томило уныние, вместе с которым появлялось ощущение, что мама чувствует мои страдания, переживая их даже сильнее меня.
Я видел, как она быстро состарилась, замкнулась вокруг меня, порвав все связи с родными и близкими. У нас перестали появляться гости, и понемногу моя ненавистная иллюзия в лесу у тихой речки перестала чем-то существенно отличаться от реальности. Однажды я понял, что когда матушка умрет, тогда и та незначительная разница между миром реальным и призрачным, что еще оставалась, исчезнет окончательно, и я стану молить кого угодно, чтобы мое одиночество, мои мучения наконец-то прекратились.
Вторым вариантом будущего оказался мир, где в моем теле, высушенном наподобие святых мощей, едва теплилась жизнь. Ее огонька было достаточно только для того, чтобы поддерживать созданный в границах Дорвина мираж. Благодаря иллюзии для всех я был Хорстом Келлером, выросшим в высокого и красивого молодого мужчину, активным и деятельным, но по какой-то причине не покидавшим родной город. Все оттого, что на самом деле Хорст Келлер живым трупом лежал в потаенной комнатке родительского дома, обложенный солью и спеленатый хорошо выдубленными кожами - это предотвращало разложение, а также посягательства мышей и крыс, успевших ранее отгрызть мне мочку левого уха и кончик носа. Вид этого был так неприятен, что я стер его из восприятия собственной матери, едва овладев искусством воздействовать на разум людей.
Во мне был открыт талант творить химеры для окружающих, порождать фантомы и навязывать ложные представления, которые люди легко принимали за свое давнее и глубоко личное мнение. И все так же я был привязан к телу, потому что мое воздействие ограничивалось им.
Я мог придавать камням вид золотых самородков, однако в этом не было смысла, ведь стоило их вывезти за пределы Дорвина, как иллюзия рассеивалась, и золото оборачивалось в серые камни. Я мог превращать обыденные блюда в изысканные яства, и мои гости полагали бы подгоревшее жаркое каким-то деликатесом, о котором знали по далеким слухам, но горелое мясо вызывало у моих знакомых проблемы с животами. Я мог бы выбрать себе в жены самую прекрасную из женщин, искажением реального задурив голову всем и каждому, однако вряд ли из меня, не обладающего плотью, получился бы стоящий супруг. И хуже всего было то, что я сам являлся иллюзией, фантомом, прекрасно понимающим свою неспособность создать что-то собственными руками, обычным человеком жить в материальном мире с его поражениями и победами.
Направляясь по делам, поднимая в веселой компании кружку пива и целуя маму, я вспоминал, что в этот самый момент настоящий Хорст Келлер лежит в холодной комнатке, ставшей ему гробом, и весь Дорвин для него - опостылевший склеп. Все чаще мне казалось, что действительность - сон, и он завершится очень скоро, стоит допустить до моего тела губительный влажный воздух и мышей с крысами. То и дело я ловил себя на мысли, что когда-нибудь не стану запирать потаенную комнату, устало сяду перед домом в кресле и буду ожидать, когда реальность, как ей и положено, поглотит обман, без остатка разрушив воздушные замки и меня вместе с ними.
Моим проводником в третьем мире стал сам Бруно Остерманн, показывая таким образом, что этот вариант сложнее, и именно его он мне рекомендует. Эта иллюзия отличалась от предыдущей моим реальным существованием, где темная магия смогла вернуть мне возможность в облике уродливого хромого горбуна ходить на своих ногах. Там я создал для себя образ молодого человека без малейшего изъяна. Там я жил в красивом особняке, за строительство которого заплатил немалые деньги, и деньги эти были самыми что ни на есть настоящими, потому что дьявол обучил меня не просто создавать иллюзии, но и встраивать их в материю реальности.
Как-то дом показался мне достойным хорошей веранды с высокими окнами, и я свалил кучу камней у западной стены. Мне было достаточно пожелать, чтобы они сложились, соединились между собой, образовав пристройку. Во всем этом самым непростым было повлиять на сознание моей матери, убеждая ее, что строительство велось месяц и вот наконец закончилось.
Драгоценности, еду и питье, да все, что угодно, я мог уверенно творить из мусора и грязи, не опасаясь, что они когда-нибудь рассыпятся пожухлой листвой, деревянной трухой или разольются протухшей водой. Материя по моему желанию изменялась, чтобы уже никогда не принять прежнюю форму.
И при таком могуществе я оказался не в состоянии изменить собственное ущербное тело. Для этого мне требовалось очень много сил, которых нельзя ни накопить, ни взять в долг. Разве что я мог за неприемлемую цену купить эти силы у дьявола, научившего меня вводить в наш мир тени реального, миражи и обманки.
Мои глаза со временем отчего-то сделались черными от центра зрачка до края радужки и острой резью реагировали на яркий свет. Вместе с этим я видел, как изменяюсь внутренне, готовясь однажды призвать к себе Бруно Остерманна и обратиться к нему с просьбой дать мне добротное тело.
- Вы действительно ничего не потребуете взамен? - спросил я дьявола, вернувшись из его иллюзии на шестой день.
