Виктор Никитин - Легенда дьявольского перекрестка
Однако люди все-таки не беззащитны. Ваше единственное оружие против дьявола - это исключительно ваша вера в свет и добро, ваше внутреннее убеждение, что с божьей помощью вы можете совладать с кознями абсолютного зла.
Глава сорок третья
- Своей встречи с дьяволом я не помнил до того момента, пока ангел смерти не сказал, что каждый из нас помнить об этом должен, - признался Хорст Келлер и, несколько смущенно улыбнувшись, добавил: - Сказать по чести, я был бы рад никогда не вспоминать о том столкновении, и прямо-таки счастлив, что в свое время все позабыл. Воспоминания такого рода и зацикливание на них ни к чему хорошему не приводят. В лучшем случае меня бы пугали чужаки и мельницы.
- А в худшем? - вкрадчиво уточнил Виллем-писарь, когда Хорст смолк, не продолжив своей мысли.
Мельник помрачнел, помедлил, и все-таки ответил:
- В худшем я бы тронулся рассудком и рано или поздно свел счеты со столь пугающей жизнью.
- Вы все-таки решились поведать нам историю о Бруно Остерманне? - спросил Малах Га-Мавет. - Отлично.
Хорст сразу приступил к своему рассказу, проигнорировав ангела смерти:
- Я родился и долгое время прожил с семьей в Дорвине, что лежит на западе Мекленбургского княжества. Там мой отец владел ветряной мельницей, обслуживавшей не один лишь Дорвин, а всю большую округу. Мне едва исполнилось двенадцать, когда отца задавила лошадь, и мы с матерью потеряли кормильца. Сперва мельницу взял в управление один из старых помощников отца, но он оказался нечист на руку: все время плакался, что работает себе в убыток, задерживал плату за пользование мельницей или вовсе не платил. Под конец года он потребовал, чтобы мы возместили ему якобы произведенную замену жерновов и ремонт коробов под зерно. Терпение матери закончилось, и помощнику отказали в управлении мельницей. Разразившийся спор тогда едва не довел нас до суда, но тут появился Бруно Остерманн - переселенец откуда-то с востока. Он уладил конфликт и за баснословную сумму купил у матери мельницу целиком и без остатка. Свой щедрый жест он объяснил вполне логичными мотивами: желанием побыстрее и полегче сойтись с местными жителями, а кому это проще сделать, если не мельнику, снабжающему людей мукой.
Неподалеку от мельницы он возвел для себя отличный дом с рядом надворных построек, причем строительство заняло недели полторы-две, что восхитило жителей Дорвина. Я же только сейчас осознал, что тогда следовало не изумляться, а задуматься об истинной сущности того, кто способен построить дом за столь короткий срок.
У Остерманна было двое своих работников, прибывших в Дорвин вместе с ним, поэтому нанимать кого-то в помощь он не стал. По старой памяти я частенько бывал на мельнице, и Остерманн приветливо меня встречал, показывал свои владения, хвалился действительно новыми жерновами и ларями для хранения зерна и муки. Мы всякий раз мило беседовали, он забавно шутил и иногда учил меня премудростям искусства мельника.
Когда мы затрудняемся с определением характера человека, не считая его образцом для подражания, но и не смея назвать плохим, то говорим, что данный человек своеобразен. Так может быть охарактеризован и мой отец. Не плохой, по своей сути, а своеобразный: он любил меня всем сердцем, но был довольно жестким, скупым на похвалу. Еще он считал меня слишком тяжелым в обучении. Этим всем отец разительно отличался от господина Остерманна и нисколько не удивительно, что, поссорившись однажды с матерью, я убежал на мельницу, где ожидал обязательно встретить понимание, сочувствие и поддержку.
Причина конфликта с мамой была такой мелкой и дурацкой, что мне стыдно говорить вам о ней. Добираясь к Бруно Остерманну, я успел как следует остыть и непременно повернул бы обратно к дому, если бы не заметил, что на мельнице кто-то есть. Это не могло не привлечь моего внимания, не могло не озадачить, ведь уже был настолько поздний вечер, что я опасался разбудить господина Остерманна.
Совершенно не таясь, я вошел внутрь готовый поклониться и поздороваться с хозяином, однако меня никто не ждал и моего присутствия не обнаруживал. Я же напротив видел все, что творилось в главном помещении мельницы. Работники Остерманна, слегка покачиваясь и тупо глядя себе под ноги, стояли у жерновов, изредка оживали, чтобы смести в горку золотые монеты, выпадавшие из-под вращавшихся камней. Увиденное заставило меня спрятаться.
Один работник за чем-то наклонился, перегнулся через жернов и тут же выпрямился, недоуменно глядя на оторванную кисть, державшуюся на тонкой, как пергамент, полоске кожи. Прежде я никогда не видел таких серьезных травм, однако представлял себе реакцию раненого совершенно иначе. Работник же просто рассматривал болтавшуюся кисть, и когда она оторвалась окончательно, перевел взгляд на нечто за жерновом и полез левой, еще неповрежденной рукой. Отчетливо раздался хруст ломаемых костей, и жернова заклинило. Второй работник даже не замечал абсурдной ситуации, происходившей в паре шагов от него.
В помещение ворвался Остерманн и, как вихрь, подлетел к работникам. Образ доброжелательного горожанина был отброшен им за ненадобностью, и я узнал его только по одежде и голосу. Лицо Бруно Остерманна стало темным, будто у мавра, приобрело резкие черты, которые сами по себе вселяли леденящий душу ужас.
Первому работнику он отвесил звонкий подзатыльник, второго освободил от жернова и встряхнул. А потом он излил на бедолагу поток настолько грязных ругательств, что они вызвали бы оторопь и у солдат, привыкших к крепким словечкам командиров.
Мельник что-то произнес невнятно, и на миг мне показалось, что оба работника неживые. Мне почудилось, что это мертвецы, кожа на лицах которых походила на серую ткань, плотно обтянувшую черепа. И я на короткий отрезок времени ясно ощутил запах падали.
Оторванные кисти безразлично пялившегося перед собой работника приросли сразу же, как только Остерманн приставил их к подобающим местам и еле слышно произнес заклинание. Уже спустя минуту оба мертвеца вернулись к сгребанию золотых монет из оживших жерновов, а я решил, что увидел достаточно, и стал спиной пробираться к двери.
Я не забыл о мешках с мукой около ступеней и аккуратно переступил через них, даже не глядя. Так же не глядя, обошел скрипучие доски, но стоило мне повернуться, как я со всего маху врезался во что-то лбом. Это был старый ручной фонарь, который по вечерам вешали недалеко от входа. Он слетел с крючка, бухнулся на пол и загрохотал, скатываясь по ступеням.
- Взять! - зычно взревел Бруно Остерманн.
Мертвецы с необычайной легкостью и быстротой очутились у двери, преградив мне путь к отступлению. Впрочем, мешкал я недолго, ведь животный страх толкал меня к рискованным и опасным поступкам. Я побежал к шаткой приставной лестнице, ведущей на крышу мельницы. Мертвецы преследовали меня и почти догнали, когда я выбирался наружу. Я оттолкнул лестницу и опустил крышку люка на голову своего преследователя, уцепившегося за край крыши. Мельничные крылья крутились медленно, и я, ни секунды не раздумывая, прыгнул на лопасть, проплывавшую мимо меня.
