Виктор Никитин - Легенда дьявольского перекрестка
Монах шел, потом плелся, и молитвы перестали придавать ему сил. И все же он был услышан: Матиас встретил крестьян, ехавших по своим делам через Северный Пфальц, к которым присоединился. Если бы сбитые в кровь донельзя уставшие ноги монаха обрели вдруг собственный разум и голос, то в скрипучей и шаткой телеге крестьян они бы громко исполнили небесам дюжину панегириков.
- Изложенное Матиасом не оставляло оснований для сомнений в том, что он самым серьезным образом посвящен в тайну, ставшую не так давно известной и мне, - говорил Михаэль Бреверн внимательно слушавшим его путникам. - Тем не менее рассказ совершенно незнакомого францисканца вызывал во мне крайнюю внутреннюю напряженность. Ему было откровение, он пережил предупреждение о грядущем, но что следовало делать мне? Мне-то не слышался гремящий голос Метатрона, ангелы не нашептывали подсказок, куда идти и как поступать. В тот период я смутно представлял себе, где находится княжество моего отца, и тем более не имел никакого собственного суждения о том, как должен заявить о себе и принадлежащих мне правах. Вместе с тем я ведь дал слово, что раз и навсегда забуду о своем происхождении, тихо-мирно переберусь в далекие края, где превращусь для всех в состоятельного незнакомца, не торопящегося слиться с обществом и стать своим человеком для местных жителей.
Я детально описал Матиасу причины своих колебаний, ход мыслей и услышал в ответ:
- Мой юный господин, вы тревожитесь над решением ложной дилеммы, когда задаетесь вопросом: соблюсти веление Господа или выполнить обещанное людям. Чтобы разобраться, просто задумайтесь, что главнее в этой ситуации: слово, данное предателю вашего отца, или воля нашего Господа?
- Воля Господа, - не мешкая, заявил я. - Тогда объясните, какую роль определил Он для меня, и что нас ожидает впереди.
- Последнее, что поведали мне голоса тысяч ангелов, было требованием заставить вас покинуть это место, этот приют, давным-давно обернувшийся тюремной камерой, ни от кого не защищающей и в первую очередь не защищающей от тюремщиков. По дороге на север, к вашим владениям, мой юный господин, мы должны поведать вашу историю всем, кого только встретим.
- И нас обоих сочтут сумасшедшими, - перебил я монаха. - Причем весьма опасными сумасшедшими, подбивающими народ на бунт.
- О нет! - протянул Матиас. - В ниспосланных мне снах я видел, как великое множество народа, от простолюдинов до людей в высшей степени благородных, на городских площадях и лесных полянах внимают вашему рассказу о себе, внимают моей истории о божественном откровении, а затем следуют за нами, чтобы одолеть вероломного Дитмара.
- Тогда объясните, должен я лишь спасти княжество своего отца и герцогство моего младшего брата от лжи, измены, разорения и посягательств извне, либо должен прийти туда, чтобы стать новым князем? Что вам говорили ангелы об этом?
Матиас взял мои ладони в свои и улыбнулся:
- Оставьте эти мысли ненадолго. Просто помолитесь вместе со мной, чтобы и вам открылся божий замысел. Из моих уст вам стало многое известно, но куда больше вы узнаете сегодня ночью, а по утру, мой юный господин, вы проснетесь без тени сомнений и непременно осознаете тот путь, что предначертан Всевышним.
Я встал на колени и беззвучно молился рядом с францисканцем, путая слова, забывая выражения, потому что мысли мои витали далеко, голову занимали думы об иных местах, о людях и ангелах, о сне, в котором придет уяснение происходящего и понимание предначертанного.
Мы молились до тех пор, пока домой не вернулись Петер и Хельга Краузе. Сказавшись сильно приболевшим, я запер дверь, расправил постель и нырнул под одеяло, несмотря на достаточно ранний час. Мне хотелось поскорее заснуть, чтобы проснуться уже наделенным знаниями. Я обманулся в своих ожиданиях. Сон никак не шел. Чуть позже в доме стало спокойно и тихо, весь мир за окном комнаты понемногу погрузился в ночную темень и смолк, только мне не спалось, хотя я и перебрал все известные способы борьбы с бессонницей.
Когда я уже отчаялся поймать хотя бы дремоту, намеревался встать и, дождавшись пробуждения Матиаса, сообщить ему, что получил откровение и согласен следовать вместе с ним на север, меня неожиданно сморило.
Все дальнейшее я с самого начала воспринимал как сон, но видение казалось куда более реальным, чем даже дневной разговор с Матиасом.
Я стоял на высоком холме, будучи не в силах сопротивляться изрядной усталости, истомившей тело, и был не просто изможден, а опустошен внутренне, как, должно быть, священник после проникновенной проповеди, в которую вложил всю душу. Слева от меня стоял Матиас и указывал вперед, где медленно вырастала туча пыли. В той стороне пока не было заметно ничего, кроме этой серой пыльной массы, но я прекрасно знал, что так надвигается бесчисленное войско свирепого Дитмара, которое скоро заполнит собой большие пространства от горизонта до горизонта.
Усталость покинула тело, и решимость наполнила сердце, стоило мне обернуться и увидеть позади себя безраздельно преданную армию из уверовавших в меня солдат, еще вчера торговавших на рынках или пахавших землю, развозивших дорогие товары по богатым городам, служивших не ради интересов господ, а исключительно ради жалования. И в ту минуту каждый из них был готов отдать за меня свою жизнь, погибнуть в схватке с умелым и беспощадным противником во имя торжества истины.
Потом я участвовал в бою, сражался наравне со всеми, и не один воин пал, защищая меня собой от разящего удара сверкающего клинка, от пули и картечи. Мое воинство редело, однако никто не дрогнул, не отступил, не пустился наутек. Никто не преувеличил тяжесть своих ран, чтобы выйти из битвы. Я наблюдал, как бьется лишившийся руки, и как бросается на неприятеля ослепший на оба глаза.
Мысли о поражении накатывали на меня волнами, и, стараясь отыскать среди трупов то, за что следует продолжать смертоубийство, я увидел монаха-францисканца, сражавшегося бок о бок со мной. Его лицо было рассечено до кости, дыра в щеке обнажала красные от крови зубы, и при этом монах заразительно смеялся.
- Взгляни на север, мой юный господин! - крикнул он.
Я перевел взгляд туда, где к нам мчалась конница. Всадники стреляли и тут же обнажали клинки. Первым гнал крупного боевого коня мой отец, спешащий мне на подмогу.
Далее следовала череда оживших картинок: поверженный и скованный Дитмар, разрубленный на части Лукас Зайдель, обнимающий меня отец, не способный удержать своих слез, ссылка моих младших братьев и провозглашение меня наследником объединенного княжества. Я помню людей, восставших против Дитмара, доверившихся мне и Матиасу. Они ликовали на площади и несли нас на руках, в запредельном восторге целуя наши сапоги.
