Виктор Никитин - Легенда дьявольского перекрестка
Михаэль Бреверн хотел то ли что-то уточнить, то ли возразить, но сдержался и промолчал, отчего-то вспомнив Густава, своего умершего товарища, и его заливистый смех, который теперь стал казаться лицемерным и неприятным. Он только грустно покачал головой, продолжая:
- Как мне тогда показалось, получив ответ и удовлетворившись им, Лукас Зайдель решил, что его миссия выполнена, и потерял ко мне всякий интерес. Отправляясь в края, куда мне путь был заказан, он не попрощался со мной, не махнул рукой, хотя бы и безразлично, не удостоил кивком. Просто сел в карету и отбыл прочь в наилучшем расположении духа, оставив меня наедине с переживаниями и тягостными размышлениями.
А спустя некоторое время, за месяц до моего шестнадцатого дня рождения, в Бреверне появился францисканец по имени Матиас. Он прибыл в обществе двоих немногословных дурно одетых и грязных крестьян, по какой-то необходимости направлявшихся в ту же сторону, что и монах. Ни они, ни Матиас не имели за душой ни гроша и потому были вынуждены объединить свои усилия, поскольку в такой компании имели гораздо больше шансов найти у местного населения постой и получить кусок хлеба с кружкой кипятка. Кто-то наполнялся жалостью к бедным крестьянам, которых нелегкая доля погнала в дальнюю дорогу, а кто-то, глядя на них и брезгливо морщась, проникался сочувствием к нищему францисканцу, вынужденному путешествовать в неподобающем окружении.
Был вечер, и шел проливной дождь, а я сидел под дырявым навесом около конюшни, стремясь оттянуть момент, когда придется вернуться в дом. После отъезда старика Зайделя, я стал совершенно по-иному смотреть на семью Краузе. Меня очень и очень не скоро покинуло это невнятное смешанное чувство признательности и отвращения к своим опекунам. Горько это сознавать, но так оно и было.
Скрип крестьянской телеги я услышал издали, но не мог видеть ее из-за сплошной стены ливня. Потом она выплыла из пелены дождя, и первым, за что зацепился мой взгляд, было правое переднее колесо, мотавшееся из стороны в сторону с жутким звуком, способным вызвать зубную боль, и грозившее развалиться в следующей же дорожной выбоине. Я задумался, а доедет то колесо, если б случилось, в Вену? Рассуждал я вполне всерьез и в итоге решил, что доедет, а вот до Праги точно не доберется.
Телега остановилась на углу дома, из нее выбрался молодой человек в коричневом монашеском балахоне и мерным шагом, не обращая внимания на разверзшиеся небесные хляби, направился к крыльцу. По-видимому, Краузе услышали нежданных гостей, потому что Петер выглянул за дверь, приметил монаха и вышел к нему навстречу.
Меня особенно поразило, что в телеге, сильно смахивавшей тогда на полузатопленную рыбачью лодку, двое путников сидели неподвижно, пока их не окликнул первый гость и не велел поспешить в конюшню.
Не знаю, какой разговор состоялся между Матиасом и Петером, но Краузе согласились предоставить гостям приют. При чем монаху предложили отдельную комнату в доме, от которой тот не отказался, несмотря на свою принадлежность к нищенствующему церковному ордену. Вдобавок он попросил у Хельги пару дополнительных подушек и плед. Крестьяне все два дня отдыха провели в конюшне, куда монах изредка приносил еду. Сейчас я не уверен, что смогу вспомнить лица тех крестьян. Не отпечатались они в моей памяти.
Через день семья Краузе отправилась навестить старшую дочь, к тому времени уже успевшую выйти замуж и ожидавшую рождение первенца. Я не поехал с опекунами по вполне простительной причине, связанной с легким расстройством здоровья. В очередной раз возвращаясь со двора, я поднялся в свою комнату и остолбенел, успев полным недоумения голосом задать естественный вопрос:
- Извольте объяснить, что вы здесь делаете?
В центре комнаты спиной к двери стоял монах-францисканец, который, услышав мой вопрос, развернулся. Солнечный свет от окна мягко обнял фигуру, превратившись в свечение вокруг головы Матиаса. Не скрою, могло сложиться впечатление, что он сам был источником этого приятного глазу сияния. Когда Матиас развел руки в стороны, и расправились просторные рукава его балахона, он сделался похожим если не на ангела, то на птицу точно.
Монах приставил указательный палец к губам, велев мне замолчать, и прислушался.
- В доме никого нет, - отметил я. - Но работники заняты делами в сарае и окажутся тут сию секунду, стоит мне их позвать.
Матиас кивнул, а затем встал передо мной на колени, сложив руки у груди, будто готовясь к молитве, и сказал, не глядя на меня:
- Я не замышлял ничего дурного. Мое появление в этом доме отнюдь не случайно. Мне известна тайна вашего происхождения, открыто ваше подлинное имя. Церковь направила меня с миссией к одному из ваших братьев, дабы я служил ему, однако в пути мне было дано откровение свыше, согласно которому я ослушался церковного приказа и прибыл сюда, чтобы с этого дня верой и правдой служить вам, быть вам опорой, наставником, слугой и вечным другом.
Матиас назвал мое настоящее имя, продемонстрировал свои рекомендательные и сопроводительные письма, адресованные моему отцу, после чего не оставалось никаких сомнений в том, что он действительно посвящен в секрет моего рода и поведанное им является правдой. Мне пришлось выслушать утомительно долгий монолог монаха с заверениями в его самых благих намерениях по отношению ко мне, прежде чем он добрался до сути дела.
Он рассказал, что Церковь поручила ему стать духовным наставником юного герцога - одного из моих младших братьев. Незамедлительно монах отправился во владения моего отца и проделал довольно долгий путь, пока его не поразило странное недомогание. Еще немного, и он бы уже видел границы княжества, к которому стремился, но в один прекрасный день услышал голоса, повелевшие ему повернуть лошадь и направляться в Северный Пфальц. Якобы там его заждался истинный наследник имперского князя.
Поначалу Матиас принял это за шутку, которую решили с ним сыграть его попутчики. Короткое наблюдение за ними показало, что те не имеют причастности к голосам, продолжавшим отдавать приказы. Тогда это мое воображение, решил монах и чуть успокоился.
- Поезжай в Северный Пфальц! - не унимались голоса. - Не мешкай! Достигнув столицы, именуемой Гайденом, следуй точно на юг мимо деревни Нигель вдоль реки Шуони к городу Бреверн. Так велит тебе Господь!
Испуганный Матиас откровенно счел себя сумасшедшим, который настолько сильно переживал по поводу доверенной ему миссии, что создал собственную путаную иллюзию, где выдумал даже названия селений. Именно первый испуг подвигнул монаха спросить попутчиков о названиях, которых он раньше никогда не слышал. Ответы вызвали не просто вторую волну испуга, а настоящий ужас, ведь следовавшие с ним люди знали и Гайден, и Нигель с Бреверном, и даже речушку Шуони с ее небольшим водопадом. А кто-то из попутчиков даже бывал в тех местах, о которых Матиасу нашептывали голоса.
