Неправильный разведчик Забабашкин (СИ) - Арх Максим

— Ну?

Собеседник подошёл ближе.

— Алексей, ситуация сложная. Но давайте попробуем в ней разобраться. Вы согласны, что мы с вами друзья и не хотим причинять друг другу ни хлопот, ни вреда?

— Полностью согласен.

— Тогда давайте поступим вот как. Всё, что вы мне рассказали, просто оказалось удивительным. Об этом я должен доложить наверх. И если они не сочтут меня сумасшедшим, пришлют свои инструкции и директивы. Вы меня понимаете?

— Понимаю, — заявил я и тут же добавил: — Господин Шульц, раз уж вы будете связываться с Центром, то могу вас попросить кое-что им передать, и кое о чём у них узнать?

— Конечно, Алексей. Что мне нужно им сообщить?

— Спросите, пожалуйста, долетел ли к ним самолет с остатками дивизии. И поинтересуйтесь, пожалуйста, о самочувствии бойцов, командиров и медперсонала. А еще попросите их, если у них есть связь с подпольем Троекуровска, или какие-то другие возможности, то пусть поищут юго-западнее аэродрома, в болотах, лейтенанта государственной безопасности Воронцова.

— Этот лейтенант госбезопасности осведомлён об архивах в вагоне? — тут же вспомнил о своём визави.

В этот момент я понял, что сейчас мне нужно было сразу же обеспечить алиби Воронцову, если, конечно, он жив. А потому заявил:

— Да откуда? Он же в тот момент на станции не был, когда вагоны взорвались. Архива он не видел. Я просто с ним при отступлении из города выходил. Он в болоте потерялся.

— Но вы рассказали о секретных документах?

— Нет, конечно.

— Почему? Вы посчитали это неважным?

— Вот именно! — Честно ответил я и пока явно беспокоящийся разведчик меня не перебил, продолжил: — Какой мне был прок от той информации? Ну вот сами подумайте. Вы просто не представляете, что там вокруг творилось в тот момент. Немчура со всех сторон летела, ехала и бежала в наступление. Разве в той обстановке меня могли интересовать какие-то бумажки?

— Но вы уверены, что вагон с бумагами уничтожен? — ещё раз затронул надоевшую тему визави.

— Сам видел! — уверенно сказал я, уже сто раз пожалев о придуманной истории. И чтобы разведчик перестал беспокоиться, более подробно поведал о том фрагменте боя. — Находясь на чердаке одного из зданий, я прикрывал отход отряда, работая в качестве ПВО. Но вражеских самолетов, задействованных в налёте, было так много, что всех я перестрелять не успел. К тому же авиационные бомбы, это я вам скажу, далеко не пушечные снаряды. Как бахнет, так половина огромного дома сложится, а то и весь. И вот все эти бомбы сыпались на город, на вокзал и депо. И, разумеется, всё это сыпалось и на железнодорожные вагоны. Так что не переживайте, насчёт архива — всё предано огню и пепел развеян. Однако, когда выйдете на связь с Центром, обязательно сообщите, чтобы Воронцова поискали. Возможно, он жив. Ведь не так уж много времени прошло с нашего расставания.

— Хорошо. Я запомнил. Ещё что-нибудь?

— Да, есть ещё кое-что важное. Передайте, пожалуйста, что среди выходящих из-под Новска войск было замечено достаточно большое количество предателей и шпионов. Многие из них были нами разоблачены и ликвидированы, но в суматохе и суете тех дней всё же кто-то мог ускользнуть от нашего внимания и просочиться к нам в тыл. Кроме этого, сообщите пожалуйста в Центр, что разоблачить шпионов у нас получалось из-за ржавой скрепки и квадратных гвоздей с шипами на сапогах.

— Скрепки? Гвозди? — удивился разведчик.

Пришлось в деталях рассказать ему о методе, с помощью которого мы сумели выявить как минимум двух предателей.

Одномоментно вываливая собеседнику столь большой объем информации, я надеялся на его память. Антон Фёдорович был профессиональным разведчиком и вряд ли мог бы успешно работать многие годы, если бы она у него не была развита.

На всякий случай уточнил:

— Вы запомнили?

— Да. Как свяжусь со своим начальством, обязательно доложу о вас, ваших просьбах и ваших идеях… гм… со скрепками и гвоздями.

— Поверьте, это довольно эффективный способ. И, конечно, его эффективность зависит от секретности.

— Я понимаю. Вы не беспокойтесь, всё передам. Посмотрим, что они скажут. А пока предлагаю мир, — вполне дружелюбно улыбнулся он.

Я прекрасно знал, что именно ответят из Москвы, но всё же улыбнулся в ответ и пожал протянутую руку.

— Мир, хотя мы, в общем-то, и не ссорились.

— Вот и хорошо, — уверенно пожал Живов мне руку. — Тогда пойдёмте в вашу новую квартиру? Тут недалеко.

Я покачал головой. Уже во время разговора, когда решил вопрос сотрудничества, я понял, что жить в его квартире не собираюсь.

Постарался донести до него эту мысль.

— Уважаемый Отто, дело в том, что ни вы, ни я не знаем, как в дальнейшем здесь сложится моя судьба. Я не профессиональный резидент, поэтому могу проколоться и засыпаться на чём-нибудь в любой момент. Одним словом, я не имею права подвергать вас риску. Если вдруг со мной что-нибудь случиться, то могут через вашу женщину, которая мне будет якобы сдавать жильё, выйти на вас. Поэтому спасибо за предложение и приглашение, но жить в той квартире я отказываюсь. Вы слишком ценны для нашей Родины, чтобы вами рисковать.

Говоря это, я абсолютно не врал. Его регулярно получаемые донесения Москва высоко оценит даже после войны. А это значит, что сведения, передаваемые им, очень важные и нужные.

Нельзя было его подставлять.

«Я человек горячий, мало ли что сотворю — и вся его работа пойдёт коту под хвост. К тому же и с документами у меня не всё гладко. Так что придётся поискать какое-то другое жильё».

Свои мысли я постарался донести до товарища разведчика. Я видел, что он с ними полностью согласен, но по какой-то причине, хотя и рад, отпустить меня не решается.

Наконец, внимательно дослушав приводимые мной аргументы, разведчик покачал головой.

— Нельзя вам самому искать жильё. Вы же сами сказали, что ваше лицо не похоже на фотографию в ваших документах. Хозяева квартиры могут что-то заподозрить и сразу доложат в полицию или гестапо. А если вас схватят, то вырваться оттуда будет невозможно.

— Но у вас я тоже не могу остановиться. Я же объяснил, почему.

— Гм… Ладно, тогда я могу вам предложить другую квартиру. Но она менее удобная и несколько шумная. Находится в Вустермарк. Это рядом. Соседний посёлок городского типа. Отсюда — одна станция на поезде. Но можно и пешком пройти — тут километра четыре.

— А на кого та квартира зарегистрирована?

— На одного офицера, который давно находится в отъезде. Но вы не волнуйтесь, он не будет против. Так как, согласны?

Я неопределённо пожал плечами. В общем-то, на первый взгляд, как мне показалось, данный вариант подходил больше. Но для полного прояснения ситуации, решил задать вопрос:

— А почему вы мне сразу её не предложили?

— Хотел поселить вас поближе к моему дому. Вы могли бы захаживать в гости к нам, пока якобы залечивали раны в отпуске по ранению. Мы бы с вами беседовали. Моя жена хорошо готовит, — пояснил он. — К тому же, та квартира, о которой идёт речь, она действительно не очень удачно расположена и правда очень шумная. Там ветки путей прямо под окнами проходят. Поезда часто следуют, к тому же составы там формируют. Вагоны прицепляют. Зачастую, очень громко там бывает.

— Ясно, — кивнул я, пытаясь вспомнить, а продаются ли в этом времени беруши.

«А то как спать-то по ночам, если там совсем уж громыхать будет?»

Но вспомнить не сумел, поэтому решил при случае зайти в аптеку и узнать о чем-то подобном. Если, конечно, слова и опасения разведчика подтвердятся.

Чтобы не терять времени на дорогу до вокзала и ожидание поезда, решили пройти пешком.

По дороге общались в основном о фронте. Немец наступал по всем направлениям, и у нас было о чём поговорить. Разумеется, резидента в первую очередь интересовало, как воспринимают войну красноармейцы и обычные советские люди.

От задаваемых вопросов я иногда впадал в ступор, сразу не зная, как ответить. Вот, например, что можно было ответить на вопрос: «А есть ли консервированные сосиски в Красной Армии?» Или: «А видел ли я советских граждан, радующихся приходу немцев?»