Парагвайский вариант. Часть 2 (СИ) - Воля Олег
Это была победа.
Это была свобода.
Это был конец их страхам.
Через час к воротам, блестя примкнутыми штыками, подошла первая колонна в пятьсот солдат в привычных мундирах и киверах с красно-бело-красными помпонами. Впереди в окружении знаменосца, горниста и адъютантов, покачивался в седле пожилой генерал. Ворота распахнулись без малейших проволочек. На стенах и бастионах стояли толпы и рукоплескали усталым, испачканным землёй и кровью воинам.
Вся столичная верхушка вышла навстречу освободителям: сам верховный глава Перу Торрико; Диего де Медина — министр финансов; Хуан Мануэль Сильва — министр внутренних дел и юстиции; Педро Салинас и Гийярди — министр иностранных дел. И многие, многие другие отцы города.
Колонна втянулась в ворота и остановилась. Старый генерал устало слез с коня и сделал несколько шагов навстречу делегации, пытавшейся вспомнить, где они видели это лицо — откровенно индейское, с глубокими морщинами и холодным взглядом. Первым сомнения закрались в сердце министра внутренних дел. И они оправдались в ту же секунду, как генерал произнёс:
— Меня зовут Антонио Уачака Навала. Вы все низложены.
Глава четырнадцатая
Новая власть заявляет о себе жителям столицы, а потом весело празднует
С обороной Лимы было покончено быстро. Отряд Уачаки заранее знал свою задачу и стремительно бросился на стены, захватывая один бастион за другим. Он был одет в форму правительственных войск, и защитники не сразу сообразили, что происходит.
Впрочем, пушкарям, желавшим оказать сопротивление, было нечем это делать. Личного оружия у них не было, а большая часть ополчения и кадровых частей сейчас была сосредоточена близ тех ворот, в которые так нагло вошёл отряд Уачаки. Они готовились помогать прорыву деблокирующей армии. Никто не ожидал штурма стен в такой обстановке.
Тридцать четыре бастиона Лимы оказались в руках повстанцев в течение часа, и все шесть ворот были открыты настежь. Бойцы Уачаки остались на стенах, дабы случайно не подвергнуться «дружественному огню». А в город хлынули толпы в розовых и малиновых одеждах. Их командиры знали, что делать. Ключевые точки — казармы, мэрия, крупные монастыри — занимались поспешно и без суеты.
Обезглавливание обороны в этом очень помогло. Уачака и бойцы, что остались при нём, не церемонясь, повязали весь комитет по встрече. Отряды городской самообороны попытались было освободить пленников и закрыть ворота, но на помощь старому генералу в раскрытые ворота уже вливались драгуны Патиньо и конные упряжки с пушками. Один залп картечью по ополченцам разогнал выживших по домам.
Отчаянное сопротивление оказали только полицейские силы в кабильдо и часть ополчения и кадровых военных, запершихся в маленьком форте Санта-Каталина на восточной окраине города. Это было очень старое укрепление, построенное ещё до того, как возвели полноценные стены вокруг Лимы. Тем не менее построена она была по науке, и без серьёзной артиллерии её было не взять.
Не желая терять людей при штурме, Патиньо поручил проблему Маноло. А тот не долго думая, за пару дней собрал все тяжелые орудия со стен Лимы и после нескольких часов обстрела обрушил стену у этой крепости. Обороняющиеся выбросили белый флаг.
На этом с сопротивлением было покончено, и Лима полностью покорилась.
* * *
— Жители Лимы! Бойцы! Камрады! — орал Патиньо, стоя на трибуне, установленной на Пласа Майор. Толпа была огромной, здесь собрался буквально весь город с окрестностями и почти вся повстанческая армия. И надо было орать, дабы донести свои слова до задних рядов.
— Сегодня величайший день в истории. Сегодня рождается новое, небывалое государство, в котором вся власть принадлежит народу. Именно простому народу. ВАМ! Труженикам, чьи руки испачканы землёй и загрубели от работы. Вам, чьим потом полита земля Перу. Отныне это «Tierra Libre» — Земля Свободы.
Толпа заполнила площадь и боялась лишний раз вздохнуть, чтобы не пропустить ни единого слова. Разумеется, в толпе не было представителей высшего сословия, и некому было мешать оратору. «Петушиная арена» полностью обновила свой контингент, и теперь там томилось почти три тысячи хорошо одетых людей, испуганных и подавленных переменами. В их домах теперь встали отряды «гуанерос», а их семьи находились под домашним арестом.
Многочисленное духовенство во главе с архиепископом тоже загнали в монастырь Сан-Франсиско и посадили под охрану. Здесь же на площади собрались оставшиеся горожане обоих полов и всех цветов кожи. И конечно, здесь стояла вся объединённая армия Патиньо и Уачаки. Кроме китайцев и большей части негров, которые несли службу в Кальяо и на охране врагов народа. (Всё равно они испанского не понимали.)
— Эта земля отныне будет свободна от рабства, крепостничества, пеонажа. От тирании, диктата, принуждения. От долгов и кабальных обязательств. Отныне эта земля навсегда освобождена от помещиков и ростовщиков. На кечуа она будет называться «Кхапак Сую». Богатая, могущественная, великая, щедрая, благородная, процветающая. И мы с вами сделаем её такой. Для нас. Для наших детей. Для всех поколений тружеников, что будут жить тут после нас.
Настроение толпы с каждым словом менялось с настороженного на одобрительное. Это было слышно в шепотках. Это проявлялось в движении тел при словах оратора.
— Но не надейтесь, что нам дадут спокойно жить. Наш континент полон горя и насилия, приносящего баснословные богатства сеньорам и заокеанским мистерам. И ради этих богатств недобитые сеньоры пойдут на ещё большее насилие и горе. Все их раздоры и склоки между собой будут тут же забыты ради уничтожения Земли Свободы. И им обязательно помогут из-за океана. Ибо все наши местные сеньоры — это всего лишь ложка в руках прожорливых европейских монстров, правящих миром. И нам придётся с оружием в руках защищать наше право на свободу и мирный труд. Право на равные возможности для наших детей. Право на жизнь.
Толпа гулом отозвалась на эту реплику, сказанную с силой и экзальтацией. Патиньо смочил пересохший рот и продолжил орать.
— Поэтому для нашего новорождённого государства нет сейчас ничего важнее единства перед лицом внешней угрозы. Нет сейчас другой задачи, кроме укрепления нашей народной армии. Она наша опора. Наш залог. Наш символ воли и единства. А когда мы едины, мы непобедимы!
Крик Патиньо подхватили тысячи солдат.
¡Эль пуэбло унидо хамас сера венсидо!
¡Эль пуэбло унидо хамас сера венсидо!
Несколько человек ударили по струнам своих маленьких гитар-чаранго. Армейские барабаны подхватили ритм. А андские флейты вплели свои звуки в рождающуюся мелодию. Скандирование плавно перешло в песню, которая окончательно настроила город на новый лад.
Тревожный. Опасный. Но обещающий невиданную ещё счастливую жизнь для каждого.
* * *
Никогда ещё дворец вице-короля не видел в своих стенах такого количества столь низкого народа. Горцы кечуа, чернокожие рабы с плантаций, китайцы с гуановых островов, крестьяне — все, отметившиеся какими-то заслугами перед революцией, получили приглашение на торжественный пир. Само собой, и весь командный состав сидел за столом, непроизвольно разделившись на две группы — люди Патиньо и те, кто пошёл за Уачакой.
Прислуга, занятая привычным делом, с любопытством косилась на новых хозяев. Они, конечно, слышали всё, что было сказано на площади, но перемен боялись. А ну как новая власть будет придерживаться суровой аскезы, и всем бывшим слугам придётся искать себе работу на стройке. Поэтому продолжение привычного образа жизни вызвало у них энтузиазм, и они мухой носились от кухни и кладовых до парадной залы, посреди которой стоял стол на сотню персон. Оба вождя сидели рядом во главе этого стола, демонстрируя своё единение.
