Парагвайский вариант. Часть 2 (СИ) - Воля Олег
Верховный глава Перу, отцы города и офицеры гарнизона не могли поверить своим глазам и подзорным трубам, но у повстанцев действительно откуда-то появилось множество орудий на полевых лафетах с зарядными ящиками и с расчётами при каждом. В городе по этому поводу воцарилась форменная паника. Откуда у крестьян могла оказаться артиллерия в таком количестве⁈ Многие высказывались, что это обманки, но в подзорные трубы прекрасно был виден металлический бронзовый блеск.
Как лесной пожар, город облетел слух: что это Чили прислало негодяю Патиньо свою артиллерию, деньги, оружие и даже офицеров. Никто не задавался вопросом, в чём здесь логика. Все помнили о том, как чилийцы уже брали Лиму три года назад. Тогда под ударами этого агрессивного соседа развалилась попытка создания Боливийско-Перуанской конфедерации. Поэтому объяснение казалось логичным и правдоподобным.
С юга, запада и востока к укреплениям повстанцы близко не подходили. На расстоянии в две мили, против всех шести действующих въездов в город, они возвели редуты, ощетинившиеся пушками, и принялись ждать.
Но иначе обстояли дела на севере.
Река Римак отделяла Лиму от её пригорода — района Риачуэло. Богатые лименьёс с презрением называли Риачуэло «низким городом». Это был район ремесленников, водовозов, прачек, слуг, мелких торговцев и крестьян. Именно там разрешалось работать кузнецам, медникам, кожевенникам, красильщикам и прочим шумным и вонючим мастерским, обеспечивающим уют и комфорт столицы. Поэтому в Риачуэло обитал практически весь пролетариат столицы.
Вот в этот район и вошли с развёрнутыми знамёнами и под барабанный бой босяки в розовой простонародной одежде, но с мушкетами. Народ встречал их приветственными криками. А вот представители власти, духовенство и прочие социально-чуждые для мятежников элементы побежали из Риачуэло в панике.
Защищать этот район никто даже не думал. Там не было укреплений. Более того — там нечего было защищать по мнению тех, кто решал судьбу города. Кроме пороховой мельницы, о которой в панике просто забыли.
Для острастки со стен города по Риачуэло дали несколько залпов. Ядра наделали бед в скученных постройках, но ни одного из воинов не задели. В ответ гуанерос несколько раз выстрелили прямо в ворота напротив моста, дав знать, что вылазки будут пресекаться.
Установилось напряжённое ожидание.
Блокада была полной — за одним загадочным исключением. В Лиму по-прежнему допускались торговцы льдом. Его каждый день доставляли из Кордильер на мулах, покрыв глыбы травой, чтобы они не таяли по дороге. Этим уже много поколений занималась одна и та же община кечуа, больше ничем не промышлявшая. И вот эти индейцы-погонщики на глазах изумлённых защитников города прошли сквозь блокаду, словно война их совсем не касалась.
Разумеется, их сразу заподозрили в передаче информации для «пятой колонны». Полиция до нитки обыскала потрясённых таким приёмом индейцев и даже расколола глыбы льда в мелкую крошку, предполагая, что в сердцевинах спрятано послание. Но ничего не нашли.
Самое любопытное, что тщательный досмотр повторился и на блокпосту. Повстанцы с той же дотошностью обыскали караван на предмет посланий из города и отпустили. В чём смысл этого исключения — никто не понимал. Но через несколько дней привыкли: лёд стал единственным, что можно было получить сквозь кольцо окружения. Слухи поговаривали, что злодей Патиньо сам безумно любил напитки со льдом — и лишь по причине этой своей слабости не разрушил бизнес кечуанской общины.
В осаждённом городе настроения метались между безудержным весельем и чёрной меланхолией. Это было следствием борьбы двух источников информации — слухов и официоза. Генерал Торрико, сначала ввёл цензуру для всех печатных изданий, а затем решительно закрыл их все, оставив лишь «Ежедневный бюллетень», издававшийся мэрией. Само собой, бюллетень был преисполнен оптимизма — там сулили скорый приход армии из Куско, которая освободит город. А слухи твердили совсем иное: войско деблокады попало в засаду и было уничтожено на одном из горных перевалов.
Официальная версия утверждала, что жителям Лимы хватит продовольствия на два месяца. Верховный глава Перу ввёл нормирование и заморозку цен, а за неисполнение указа десятки спекулянтов были брошены в застенки. Слухи же шептали: еды хватит на два месяца — но только богатым. Бедноту скоро начнут выгонять за стены, чтобы она не посягала на скудные запасы. А поскольку «гуанерос» уже опустошили окрестности, изгнанным грозила голодная смерть вдали от дома.
И так день за днём.
Полиция зверела, выискивая источники слухов. Арестовывали всех подряд: старых скандалистов на рынках, выживших из ума старух, болтливых торговок, которые по привычке трещали обо всём на свете и яростно открещивались от всего при допросах.
Тюрьма при кабильдо давно переполнилась. Теперь там содержали только важных персон. Всех прочих арестантов гнали на площадь Пласа-де-Торос-де-Ачо, в «Петушиный колизей» — обширную арену для петушиных боёв. Любимейшее место развлечений всех социальных слоёв столицы превратилось в ужасающую тюрьму под открытым небом, где прямо на земле сидели сотни голодных, страдающих людей. Надсмотрщики развлекались тем, что кидали им еду с трибун и хохотали, наблюдая драки за кусок хлеба.
Но как ни свирепствовало следствие — найти корень слухов они так и не сумели.
Прошла неделя. Генерал Хуан Крисостомо Торрико, не в силах терпеть обвинения в пассивности, решил поднять боевой дух войска — организовать вылазку и проверить: настоящие ли пушки на редутах или всё-таки муляжи.
В самый тёмный час, безлунной ночью, ворота под названием Пуэрта де Марабельяс отворились. Пять сотен лучших бойцов и двести всадников двинулись к одному из равелинов, расположенному у деревни Вальдивиесо. На той самой дороге, по которой ходили ледяные караваны.
Но уже на подходе к редутам отряд, двигавшийся осторожно и почти бесшумно, был встречен картечным залпом, а затем — яростной атакой многократно превосходящих сил с копьями наперевес.
Убегающую кавалерию гуанерос перехватить не смогли — их конница оказалась для этого слаба. Но пехоте отступать не дали. Почти две сотни человек пали в ту ночь, остальные оказались в плену. Вылазка показала: при невыявленном гнезде изменников никакой внезапности не получится, а пушки на редутах — самые настоящие.
Наутро перед воротами Пуэрта де Марабельяс крестьяне с ближайших селений стали сгружать с телег тяжело раненых и трупы, раздетые до исподнего. Испуганные возчики объяснили опешившей охране, что, дескать, лечить сеньоров гуанерос не собираются и закапывать их им тоже лень. Разбирайтесь, дескать, сами.
Город погрузился в депрессию. А вскоре, вместе с группой специально для этого отпущенных пленников, пришла новость: Кальяо пал.
Нервозность горожан вылилась в невероятное по масштабу религиозное шествие в Вербное воскресенье, 17 апреля. Весь город пришёл на центральную площадь, держа пальмовые ветви, плача, целуя иконы. Толпа перед храмом была столь густой, что несколько подростков задавили насмерть, и этого даже не заметили — столь громко и воодушевлённо тысячи глоток вопили гимны Господу.
Во всех церквях Лимы царила духота от толп, набившихся под своды, и от сотен горящих свечей. Ящики для пожертвований переполнились уже к полудню. У исповедален стояли многометровые очереди. Религиозное рвение, пахнущее безумием, захлестнуло город.
Но оказалось, Господь услышал молитвы.
На следующий день ледяные караванщики принесли благую весть: к городу из Куско движется армия Хуана Франсиско де Видаля. Каждый день караванщики приносили новости о продвижении армии. И вот, наконец, 22 апреля 1842 года, из-за склона горы Святого Бартоломея показались ровные, чёткие колонны войск. На редутах развернули орудия. Несколько дополнительных батарей сопровождало и многотысячную толпу гуанерос, которая вышла навстречу правительственным войскам.
Загрохотали пушки с обеих сторон. Поле у деревни Вальдивиесо заволокло пороховым дымом от ружейных залпов. Канонада и яростная стрельба и манёвры людских масс длились почти час. Потом мятежники начали отступать — сначала поодиночке и малыми группами, потом целыми толпами, по сто и более человек, бросая оружие, рассыпаясь в панике. Над равелином взметнулся флаг республики. Лименьос на стенах взревели от радости.
