Кубинец. Том II (СИ) - Вязовский Алексей

Как она могла так думать? Единственный человеком, с которым я мог быть самим собой.

— Люсия, — сказал я, осторожно взяв её за руку. — Ты никогда не сможешь мне надоесть. Зачем ты такое говоришь?

Она покачала головой, её глаза увлажнились.

— Но я чувствую это. Мне кажется, твои мысли не со мной. Мое присутствие тяготит тебя? Если так, то готова уйти. Я найду себе место. Ты не обязан…

— Не говори глупостей, Люсия! — я прервал её, голос мой прозвучал резче, чем я хотел. — Ты не мешаешь. Никогда не мешала. И не будешь мешать.

Я сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Как объяснить ей то, что я не могу объяснить? Как рассказать о предстоящей миссии, не нарушая секрета?

— Послушай, Люсия, — начал я, стараясь говорить как можно более мягко и убедительно. — У меня сейчас очень сложный период. Много работы, важных дел. К сожалению, не все могу раскрыть — ты же знаешь, на какой я службе. Но это вовсе не значит, что ты мне надоела. Наоборот. Ты, твое присутствие именно сейчас важны для меня.

Готовые сорваться первые слезы скопились в уголках ее глаз.

— Скоро, возможно, я надолго уеду, — продолжил я, чувствуя, как слова даются мне с трудом. — Это будет очень долгая командировка. Скорее всего, опасная.

Её рука сжала мою. Её взгляд стал испуганным.

— Куда ты уедешь, Луис? Почему опасная?

— Я не могу сказать, — ответил я, качая головой. — Но я хочу, чтобы ты знала: пока меня не будет, этот дом — твой. Ты можешь жить здесь столько, сколько нужно. Не думай о деньгах, я оставлю всё, что смогу. Просто живи здесь, заботься о себе. И жди меня.

Плакать Люсия всё же начала, надеюсь, это были слёзы облегчения и благодарности. Она прижалась ко мне, и я почувствовал её дрожь.

— Я буду ждать тебя, Луис, — прошептала она едва слышно. — Сколько угодно.

В голове мелькнула мысль о завещании. Пусть ей достанется дом. Всё равно у меня никого нет, если не вернусь, хоть Люсии будет легче. Но что если к власти придут коммунисты, которые национализируют все? Включая дома. Хотя нет, частные домики оставят, по крайней мере в Союзе так было. Тут надо крепко думать.

От вызовов в кабинет Пиньейро я уже давно не ждал ничего хорошего. Хоть бы в этот раз не решил, что мне пора подучить азы наружного наблюдения. Карлос, специалист по слежке, выглядел так, будто способен гонять меня по улицам до упаду. Лучше уж Франциско.

— Луис, мы едем к Герцогу. Их специалист готов с нами познакомиться.

Я почувствовал прилив энергии. Наконец-то. Хоть что-то сдвинулось с мёртвой точки. Мы вышли из штаб-квартиры, и Пиньейро, как всегда, повёл меня к своему джипу. Мы ехали по знакомым улицам Марьянао, и вскоре остановились у того самого дома, где жил Герцог. Ничего не изменилось. Консьерж никуда не делся, сидел на своем месте.

Герцог дверь открыл быстро, будто стоял и ждал, когда мы позвоним. Такой же бесстрастный взгляд, словно к нему не первый человек кубинской разведки пришел, а курьер пакет доставил. Он кивком пригласил нас пройти в свой кабинет.

Наверняка Эфраим шторы здесь не трогает. Кажется, ему удобнее полумрак. Но дефицит света не скрыл от нас гостя. Лет тридцати, невысокий, тощий и сутулый. Волосы коротко острижены, а черты лица — резкие, почти угловатые. В отличие от Герцога, одет без элегантности: просторная серая рубашка с закатанными до локтей рукавами, брюки и тяжёлые ботинки.

— Здравствуйте, — поздоровался я.

— Ола, — сказала она в ответ.

Да, сказала! Потому что это не мужик! Да, голос низкий, хрипловат, но женский! Ну точно, кадыка нет! Значит, у нас не гость, а гостья! Мужеподобная. Некрасивая. Глаза, глубоко посаженные, смотрели прямо и цепко, без намёка на смущение.

Я внутренне поморщился. Женщина… В такой операции. Это же немыслимо. Что она сможет сделать? Только создать лишние проблемы.

Герцог, заметив мой взгляд, слегка усмехнулся. Он, кажется, читал мои мысли.

— Луис, — начал он ровным голосом, будто лекцию студентам читал, — это Соня. Будь уверен — она наш лучший специалист. На ее счету десятки ликвидированных врагов Израиля.

Соня кивнула, её взгляд на мгновение задержался на моём лице, словно она пыталась оценить меня, взвесить мои возможности и недостатки. А я не мог скрыть своего разочарования. Хотя ее движения выдавали готовность в любую секунду реагировать — по крайней мере, увидеть у соперника намерение действовать бокс меня научил.

— Соня — одна из лучших оперативников, — продолжил рекламировать Герцог, его голос звучал гордо.

Я всё ещё не мог поверить своим ушам.

Пиньейро положил руку мне на плечо.

— Луис, — тихо, но серьёзно произнёс он. — Ты не прав. Соня действительно лучшая. Нам просто невероятно повезло, что она согласилась ехать в Аргентину. Соня не только знает эту страну, как свои пять пальцев, но и говорит на нескольких языках, обладает феноменальной памятью, и, что немаловажно, её навыки владения оружием не уступают любому мужчине.

«Вот тебе и команда, Луис, — подумал я, бросая ещё один взгляд на Соню. — Бывший тюремщик и женщина-солдат. Так победим».

Глава 6

Где-то в душе еще бурлил протест против включения Сони в группу. Почему-то вспомнилась песня про разбойника Разина, которого соратники укоряли словами «Нас на бабу променял», заставив невольно усмехнуться. То-то господин Герцог удивился бы, спой я это, причем безо всякого акцента. Весь мой предыдущий опыт восставал наперекор участию Сони.

Но разум глушил возражение рекомендациями, которые я только что услышал: «лучший специалист», «десятки ликвидированных врагов», «феноменальная память», «знание Аргентины», «навыки владения оружием». Понятно, что израильтяне действуют не в открытую, но тогда тем более абы кого не послали бы. Им голова Менгеле нужна, даже если добудут ее с нарушением законов другой страны.

Пиньейро молчал, показывая пример олимпийского спокойствия, а Герцог, напротив, казался почти удовлетворённым моей реакцией. Если бы не опыт дипломатической работы — точно улыбался бы. Словно он намеренно подстроил эту сцену, чтобы увидеть, насколько глубоко укоренились во мне предубеждения. Я попытался улыбнуться, но уголки губ, разбитые в недавнем финальном бою, отозвались болью. Пришлось изобразить лишь лёгкую гримасу. Соня продолжала смотреть на меня без единой эмоции, словно она прекрасно понимала все мои мысли. Видимо, такое недоверие оперативница встречала не первый раз.

Обсуждение деталей предстоящей операции, начавшийся сразу после знакомства, занял ещё добрый час. Говорил в основном Герцог, излагая общие принципы взаимодействия между нашими службами. Пиньейро лишь изредка вставлял свои комментарии, подтверждая или уточняя что-то. Соня молчала, иногда кивая или делая какие-то пометки в небольшом блокноте, который она достала из внутреннего кармана своей просторной рубашки. Я же следовал правилу «если говорят умные люди, лучше в их разговор не встревать», но мои мысли постоянно возвращались к этой хрупкой на вид, но, по словам Герцога, смертоносной женщине.

Когда всё оговорили, и встреча подошла к концу, мы поднялись из-за стола. Герцог, как всегда, оставался корректен. Он попрощался с Пиньейро лёгким кивком, а затем повернулся ко мне.

— Луис, — произнес он, протягивая руку. — Надеюсь, вы проявите себя.

Я пожал его руку. Она оказалась сухой и тонкой, с длинными пальцами. Затем Соня шагнула вперёд. Она тоже протянула мне руку, и я, застигнутый врасплох, ответил на рукопожатие. Её ладонь оказалась крепкой, почти мужской, с сильными, жилистыми пальцами. Тут её рукав чуть задрался, и я увидел их. Три цифры. Набитые синей краской, они располагались на внутренней стороне предплечья, чуть выше запястья. Пятерка, двойка, и четверка. Они выглядели растянутыми, словно набивались на совсем маленькой руке, которая потом росла вместе со своей хозяйкой. Теперь цифры смотрелись не такими чёткими.

Мой взгляд невольно задержался на татуировке. Лагерный номер. Символ братства ходячих трупов. Отголосок кошмара, который не мог себе представить ни один нормальный человек. Я понял, что предубеждения относительно её пола, роли в команде — всё это выглядит ничтожно на фоне пережитого ею. Соня почувствовала мой взгляд. Её глаза, до этого бесстрастные, на мгновение встретились с моими. В них осталась лишь какая-то холодная отстранённость. Оперативница ничего не сказала, просто медленно убрала руку. Я тоже промолчал, чувствуя, как внутри меня что-то переворачивается.