Анатолий Арамисов - Французская защита
И она набрала номер частного детектива.
Через полчаса сыщик был в кабинете Женевьевы.
— Расскажи, чем занималась эта Симона, когда прилетела из Лондона?
— Как обычно, была дома, потом видно, встречала его после игры, — пробормотал Паскаль.
— А почему она отсутствует на партиях? Как думаешь?
— Мне сказал этот… Леня, что шахматисты часто верят в приметы, и нередко оставляют жен дома. Вроде как женщина на корабле у моряков.
— А о чем они говорят по дороге домой? После партий?
— Не знаю, они едут в машине, мы не можем это слышать… — пробормотал Фите, чувствуя, что сейчас последует взрыв ярости со стороны заказчицы.
— А почему? — зловеще проговорила Женевьева. — Почему вы не установили жучки в ее машине?
— Я думал, что будет достаточно той информации, что идет с бульвара Пого, — оправдательным тоном произнес детектив.
— Пока что недостаточно!! — засверкала глазами женщина. — И ваш трюк с проституткой, похоже, стал холостым выстрелом!
— Ну а как же, сейчас такой шум в прессе… скандал…
— Да мне плевать на этот скандал!! — закричала начальник тюрьмы. — Цель, которая поставлена перед вами, недостигнута! Они снова вместе!! Фите злобно подумал: «Против такой любви бессильны все скандалы…», но смолчал, хмуро глядя на вздрагивающие руки француженки.
— Я спрашиваю, что еще вы можете сделать вообще!!
— Поставим и в машину… — ответил сыщик, — только вряд ли что узнаем нового.
— Так надо узнать! Хотя бы информацию о подготовке к игре! Почему я не слышу в записях обсуждения планов на предстоящую партию? Паскаль пожал плечами и промолчал.
«Она совсем свихнулась на этом русском… Пора, чувствую, выходить из дела.»
«Кстати, если удастся добыть сведения о дебютных заготовках Одинцова, то можно сорвать приличный куш с Леконта. Там наверняка будут рады получать такую информацию… Странно, что до сих пор я не слышу обсуждения игры… хотя… тренера, в принципе, у него и нет».
Матч стремительно катился к завершению.
С каждой партией публики в зале было все меньше и меньше: Леконт проигрывал. Газетная шумиха вокруг скандальной фотографии поутихла и в прессе все чаще стали раздаваться нотки восхищения самообладанием русского игрока.
Наконец, наступила последняя партия противостояния. Одинцову достаточно было сделать ничью, чтобы выйти на главный матч — с чемпионом мира.
В зале собрались все друзья Одинцова, игроки команды, незнакомые русские эмигранты. Пришли и самые верные болельщики француза.
Патрик Леконт, сделав двадцать дебютных ходов, вялым голосом произнес:
— Remis?
Одинцов услышал в наушниках возбужденный голос Симоны:
— Можешь согласиться, а можешь двадцать первым — на король аш восемь продолжить конь бэ пять! У тебя решающее преимущество спустя пять ходов!
— Согласен! — Одинцов протянул французу руку, и в зале раздались аплодисменты.
На следующий день состоялось закрытие матча и банкет. Опять были речи, тосты, но не такие торжественные, как в начале его. Победитель терпеливо ждал, когда все это закончится, чтобы получить конверт с чеком и официальное подтверждение о результатах финала претендентов.
Уже перед самым окончанием банкета случился эпизод, на который никто не обратил внимания.
— Мои поздравления! — услышал Виктор знакомый голос.
Он повернул голову.
Женевьева улыбалась бывшему заключенному.
— Спасибо! — кивнул Виктор. — Мне приятно…
— И мне тоже. Тем более, что у тебя остался всего лишь один, главный поединок…
— С чемпионом мира, ты имеешь в виду? — рассеянно спросил русский шахматист. — Я не ошибся?
— Ошибся, — ответила француженка и пошла на выход.
«Что она хотела этим сказать? — недоуменно спросил себя Одинцов. — Так странно смотрела на меня!»
Если бы он знал…
Утром Женевьева сидела за столом в кабинете, перелистывая бумаги, читая свежие газеты. Тихим фоном шелестели магнитофонные записи, принесенные поздно вечером Паскалем Фите. Она почти не обращала внимания на звуки, доносившиеся из маленьких динамиков.
Отдельные реплики, шум движущейся машины, какой-то неясный шепот. Начальник Seine Saint Denis собралась было выйти к заключенным, завтракающим в столовой, как ее внимание привлек вскрик Симоны. Женевьева прислушалась.
Тишина.
«Может, показалось?»
Она встала, потянулась к магнитофону и остановила пленку. Отмотала чуть назад.
Женский, хорошо знакомый голос:
«Можешь согласиться, а можешь двадцать первым — на король аш восемь продолжить конь бэ пять! У тебя решающее преимущество спустя пять ходов!»
Женевьева, как подброшенная катапультой, дернулась, резко вздрогнув, и отошла назад.
Буквально за пять минут перед этим прочла похожий комментарий к последней партии матча Одинцов — Леконт. Сотрудник спортивного отдела, мастер Гийон написал:
«Белые могли на последний ход Леконта королем на аш восемь продолжить давление ходом коня на в5. Но русскому было достаточно ничьей, и он принял её».
Француженка замерла.
Она снова открутила пленку назад, потом еще и еще.
Раз за разом вслушиваясь в голос подруги Одинцова, она лихорадочно метала взгляд на страницу спортивной хроники.
Догадка молнией пронзила ее ум!
Женевьева откинулась в кресле и вытерла платком пот со лба.
«Это… это… фантастика!! Вот почему она никогда не была в зрительном зале!! Она помогает ему играть!! Но как? Неужели???
Точно!!!
Она великолепная программистка, как сказал однажды Гельфанд. И… и…?? Шахматный компьютер?? Или секретная супер-программа?? Скорее второе!! Значит?? Боже, как гениально! И как просто!! Вот почему у него изменилась прическа!! Он стал похож на битла в последний год! И это она говорила из своей машины! Наверняка припаркованной недалеко от места игры! Тааак…
А Фите слушал?? Это важно!! Сейчас узнаю».
И женщина дрожащими руками набрала номер телефона частного детектива.
— Аллё-о! — мужской, сонный голос.
— Паскаль, это я, — стараясь скрыть возбуждение, проговорила Женевьева, — как самочувствие?
— Мерси, хорошо, — пораженный Фите мгновенно проснулся.
«Она спрашивает о моем здоровье?? Это что-то небывалое!»
— Ты записи прослушивал вчерашние? — деланное безразличие в голосе.
— Пардон, мадмуазель, не успел, к сожалению, — нотки оправдания прозвучали для начальницы тюрьмы необыкновенно-желанной музыкой. Как свадебный марш Мендельсона для невесты. Как гимн страны для коронующейся особы.
— Ладно, я уже сама слушаю и снова ничего интересного! — пробурчала женщина. — Аревуар, приятных утренних снов!
— Мерси! — ответил Паскаль и упал головой на подушку.
Он даже близко не мог предположить, что вчера подарил своей заказчице долгожданную жемчужину удачи.
Женевьева стремительно перебирала в голове варианты действий. «Прийти на закрытие матча и в качестве доказательства нечестной игры русского предъявить эту запись?
Нет, вряд ли сработает… Почему? Шум, конечно, поднимется… Но, что я добьюсь этим? Максимум — признают победителем Леконта, Виктора дисквалифицируют. И что? Он разве будет моим? Месть, и ничего больше? И еще неясно — можно ли считать доказательством несколько слов на пленке. Скажут, что повторяла слова комментатора в пресс-центре. И главное — мы незаконно прослушиваем машину и квартиру! Так и самим можно угодить под суд…
Нет… я так не хочу… А как?? Как??»
И она, расхаживая взад-вперед по кабинету, искала выгодный для нее вариант использования козыря, который Провидение вложило в ее руки. Пару раз секретарша пыталась обратиться к ней по поводу посетителей, но начальница рявкала:
— Меня нет!! И не будет!!
Наконец, Женевьева пулей вылетела из кабинета. Блондинка проводила ее взглядом, полным изумления: она никогда не видела «эту мегеру» в таком возбужденно-радостном состоянии.
«Я придумала!! Я нашла безукоризненный вариант! Он наверняка примет мои условия. Потому что деваться ему — некуда!»
* * *Виктора Одинцова не покидало ощущение тревоги.
Зная Женевьеву, он понимал, что та никогда не говорит ничего не значащие слова.
Он, словно пленку на видео, прокручивал раз за разом их последнюю, короткую встречу. В глазах француженки промелькнуло нечто такое, что заставляло Виктора насторожиться.
Что она задумала на этот раз?
Есть категория женщин, от которых можно ожидать все, что угодно. Женевьева как раз была из этой породы людей.
Но прошла неделя после окончания матча с Леконтом, все было тихо, и Виктор успокоился. Как ни странно, теперь главной проблемой становилось навязчивое внимание к его персоне.
