Анатолий Арамисов - Французская защита
— Который час, месье? — спросил его Виктор.
Тот испуганно-удивленно вытаращился на него и проворно обошел стороной, спустя пять шагов пробурчав:
— Понаехали тут, эмигранты проклятые, напьются ночью и пристают к людям…
…Струя холодной воды била в голову Одинцова, но облегчения не было. Он с трудом вылез из ванной комнаты, надел халат и, заглянув в бар, плеснул в стакан немного коньяка.
Алкоголь приятно согрел застывшее тело, и боль постепенно стала отступать.
— Ну почему она не звонит? Что с телефоном? — в который раз спрашивал себя мужчина, набирая номер любимой.
В трубке лишь слышался металлический голос оператора: «Связь невозможна, абонент недоступен».
Тревога в душе Одинцова нарастала. Он связался с Жоржем и рассказал о ночном ограблении.
Потом спросил:
— А с вами из Лондона Симона не связывалась по работе?
— Нет, в последние дни мы ничего не получали от нее, — недоуменно проговорил Гиршманн, — а что случилось?
— Не отвечает телефон, и она сама не звонит два дня уже. Такого не было раньше.
— Я свяжусь с ее шефом и узнаю в чем дело!
— Спасибо! Перезвони сразу, хорошо?
— Конечно.
Жорж положил трубку и задумчиво почесал в затылке. Не нравились ему последние события вокруг лидера его команды.
Женевьева злорадно улыбнулась и нажала кнопку вызова секретарши. Та мгновенно показалась в дверях.
— Соедини меня с Паскалем Фите!
Виктор Одинцов метался по комнате.
Новости были самые неутешительные: никаких известий о Симоне из Лондона не поступало. Ее шеф сообщил, что она была у них в офисе, отчиталась за проделанную работу и обещала зайти еще на следующий день.
Но почему-то не появилась.
«Ехать в Лондон? Искать ее? Безумство! Я никогда там не был, практически не знаю английского языка, а главное — у меня нет визы! Но что, что делать? Боже мой! Куда она пропала??»
Никакая другая мысль, как кроме о любимой, не проникала в мозг Виктора в этот зловещий день, потом в бессонную ночь и тяжелое утро.
Нервы его были напряжены до предела. Звенели обнаженной струной по всему организму. Он смотрел на телефон и боялся, что сейчас раздастся звонок и сухой официальный голос сообщит о непоправимом.
Но вместе с тем иногда мелькала странная мысль: уж лучше любое известие, чем изматывающая неизвестность.
Одинцов, обхватив голову руками, мучительно перебирал варианты причин, по которым Симона могла не давать знать о себе вот уже почти три дня, как внезапно из-за двери раздался мальчишечий голос:
— Вам почта!
Виктор ринулся к выходу. Он быстро открыл дверь, посмотрел вниз на лестницу, но шагов по ней слышно не было. Отыскав ключ от почтового ящика, спустился вниз и открыл его.
Большой белый конверт.
Виктор нервным движением разорвал его и вытащил несколько фотографий.
— Боже мой! — вырвалось из груди.
— Бонжур, месье! — это мадам этажом выше, проходя мимо, как обычно, приветливо поздоровалась с новым соседом.
Виктор не ответил, его расширенные глаза с ужасом смотрели на фотографии.
Мадам обиженно поджала губы и зацокала каблуками по мостовой.
— Этот прыщ с ней! Боже, неужели…??
На снимках Симона сидела за столом в каком-то английском пабе с Леней Гельфандом. Улыбалась на втором снимке, когда тот положил свою кисть на ее ладонь.
Виктор как-то раз и навсегда отбил охоту у Лени звонить на квартиру к Симоне. Взяв трубку и услышав в очередной раз его голос, он нежно сообщил на другой конец провода:
— Вам Симона просила кое-что передать, давайте встретимся у выхода из метро Одеон, скажите, как Вы будете выглядеть?
— На мне будет желтая куртка с капюшоном, такого же цвета кепи и темные брюки, — томным голосом ответил Гельфанд.
— Замечательно! Через два часа устроит?
— Вполне…
Леня хватал ртом воздух, испуганно глядя на высокорослого блондина. Виктор, тяжело положив ему руку на плечо, не спеша, втолковывал:
— Еще раз пригласишь ее на свидание — пеняй на себя! Я приду вместо нее, и одно ухо у тебя будет в два раза больше второго! Осознал? Программист испуганно закивал головой.
— Будь здоров, приятель!
И Одинцов по ступенькам перехода направился к поезду метро.
И вот теперь!
На третьем снимке было видно, как Симона лежит, уткнувшись головой в пепельницу на столе, а Леня Гельфанд как будто гладит рукой по спине девушки.
Четвертое фото заставило Одинцова побагроветь.
Этот дохляк, приподняв голову его любимой, своими слюнявыми губами как будто пытается поцеловать ее!
А она — не сопротивляется!
Виктор пулей взлетел на свой этаж и быстро набрал номер Жоржа.
— Да?
— Я получил по почте снимки… — голос мужчины чуть дрожал, — там она… и вместе с Гельфандом! Но как-то странно, такое впечатление, что она была сильно пьяна. Этот прыщик уезжал от вас в Лондон?
— Быстро скопируй на сканер и пришли снимки по электронной почте! Да, Гельфанд уехал в Англию сразу за Симоной!
— Нет у меня ноутбука, она забрала с собой!
— Тогда давай лети ко мне!
Спустя два часа шеф фирмы, где работала девушка, поднимал на ноги Скотланд-Ярд.
В ожидании известий из Лондона прошли еще мучительные сутки. Наконец, раздался звонок, и Жорж быстро заговорил в трубку:
— Её нашли! В одной лондонской больнице! Доставлена по вызову из того самого паба, что был на снимках.
Гельфанд божится, что именно он вызвал скорую помощь, когда Симоне стало плохо. Но бармен показывает обратное — он заподозрил, что что-то не так: девушка лежала лицом вниз одна за столиком, и тут же вызвал врачей.
Те говорят: странное пищевое отравление, сейчас она уже в сознании!
— А позвонить не могли раньше по ее телефону!! — заорал в трубку Виктор.
— Не было у нее с собой телефона! Я сам спрашивал об этом! Слава Всевышнему, что так обошлось, — Гиршманн перевел дыхание, — ты крепись, сказали, что самое плохое позади…
Одинцов выронил трубку и опустился на пол.
Слезы облегчения стремительно катились у него по щекам…
«Она жива!!»
До начала матча Виктора Одинцова с Патриком Леконтом оставалось три дня, а Симона по-прежнему находилась в столице Англии.
Они перезванивались ежедневно по нескольку раз.
— Меня не отпускают! — жаловалась девушка. — Врачи никак не могут определить, чем же я отравилась!
— Анализ того, что ты ела и пила в том пабе — делали?
— Не знаю, но я слышала, как врачи сказали, что стакан, из которого я пила сок, куда-то пропал.
— Как ты сейчас себя чувствуешь?
— Хорошо, но есть небольшая слабость и головокружение.
— Зачем ты встречалась с Гельфандом? — Виктор не удержался и задал мучавший его вопрос.
— Он попросил меня прийти туда. Сказал, что есть недоработки в программе, и он отдаст мне материалы, указывающие на них.
— Ну и отдал?
— Мы стали разговаривать сначала о другом, а потом я ничего не помню… — тихо прошептала Симона.
— Прости, милая, я не хотел тебя обидеть, — Виктор явственно представил ее лицо в эту секунду.
— Я не обиделась. Это ты прости, что у тебя уже в субботу начинается игра, а я все здесь.
— Люблю тебя.
— И я тоже…
Виктор отрешенно смотрел в угол сцены, пока один деятель за другим забирались на нее к микрофону и произносили торжественные речи по случаю открытия матча Леконт — Одинцов.
Накануне он не спал.
Он мучительно думал — кому же надо было выбить его из душевного равновесия перед таким ответственным соревнованием? И логика с неумолимой ясностью подсказывала: тем, кто заинтересован в его поражении. А именно — французам.
Других объяснений он не находил. Интуиция подсказывала ему, что в этом деле замешан Леня Гельфанд. Но найти программиста и «тряхнуть» на предмет признательного лепета у Виктора не было времени. К тому же он опасался провокации и скандала перед игрой.
С ненавистью глядя на этих деятелей, Одинцов проникся одновременно этим чувством и к Леконту: гладкому брюнету, невысокого роста с синевой на свежевыбритой шее. Тот снисходительно слушал оды в свою честь и слегка кивал головой очередному оратору.
Болельщиков Одинцова в зале практически не было.
Наэлектризованная аудитория требовала одного: победы своего соотечественника! И это сыграло на руку русскому шахматисту: француз, несмотря на свою внешне кажущуюся флегматичность, «перегорел».
Он с первых ходов ринулся в атаку на позиции противника.
Виктор играл самостоятельно, без помощи Симоны:
…«Так… молодец, молодец, как ты хочешь поставить мне мат! Я тебе скоро поставлю кое-что! Ну, давай, что задумался? Или уже видишь издалека мой укол? Я вам покажу, мать вашу — как пытаться выбить меня из колеи! Только спокойно, не торопись просчитывай! Спокойно! Рука, рука!»
