Юзеф Хен - Останови часы в одиннадцать
— Я отрекомендовался графологом-хиромантом. Вы себе не представляете, как они клюют на это. Дала погадать по руке. Я нагадал, что она должна идти в мой номер. Она сказала, что если судьбе так угодно… А вы не считаете, что это рискованно?
— Что именно?
— А если она больна?
— Маловероятно.
— Посмотрите на нее и скажите, что вы о ней думаете.
— Я думаю, что она мила и очень женственна.
— Только бы чего-нибудь не подхватить!
— Теперь вам отступать некуда.
— Она вам нравится?
— Да. — Хенрик еще раз посмотрел на брюнетку: — Аппетитная.
— Пошлю немца за цибозолом, — решил Рудловский. — Вы не знаете, он профилактически действует?
— Не знаю. Спросите лучше доктора.
— Мелецкого? Спасибо, мне еще жизнь не надоела! Мелецкий такой же доктор, как я министр. Он всего лишь зубной техник.
— А диплом? — спросил Хенрик.
— Вам нужен диплом? Сколько? Три? Дюжина? Шеф вам устроит. Он большой ловкач. С ним не пропадешь. Привет, я отчаливаю.
Рудловский вернулся к брюнетке. Хенрик проводил его взглядом. Сплошные сенсации. Диплом фальшивый, с помощью фальшивого диплома ему удалось обмануть уполномоченного. Янка встала и подала Рудловскому руку. «До Хенрика донеслись его слова: «Здесь очень мило, не правда ли? Общество, музыка…» Они опять сели, Рудловский снял очки и начал что-то рассказывать. «Если я перетяну его на свою сторону, нас будет четверо, с Чесеком и Смулкой. Доктору останется Вияс. Доктор, доктор, вдвоем он не осмелится пойти против четверых». Тореадор перестал голосить, прервав свои жалобы на полуслове, пани Барбара встала из-за фортепьяно. Чесек пошел за нею, она что-то сказала Хенрику по-французски о Чесеке, что — Хенрик не понял, она громко засмеялась и откинулась назад, Чесек поддержал ее за талию, она перегнулась через его руку и снова засмеялась. Хенрик открыл им дверь в зал. «Опять выглядит старой», — подумал он. Она ему в матери годится, но, может быть, Чесеку мать и нужна? Он вспомнил девушку с распущенными волосами. Хорошо, что ее здесь нет.
— Надеюсь, вы не расстроились, — услышал он голос Анны.
— Нет, из-за чего? — ответил он, но не был уверен, что искренне.
Подошел Смулка.
— Сейчас буду говорить с шефом, — сказал он.
— Осторожно, ты много выпил, — предостерег Хенрик.
— Он тоже. Я сказал ему, что хочу с ним говорить. «Ладно, — сказал он, — жду тебя».
— Смотри не проговорись, что я что-то знаю, — напомнил Хенрик.
Анна спросила:
— Вы о чем? Смулка ответил:
— Ни о чем. — Он много выпил, это чувствовалось. — Хенрик не хочет, чтобы мы разбогатели. Он говорит, что бедных ждет царство небесное. Как тебя зовут? — обратился он к Анне.
Та не ответила. Смулка пошатнулся.
— Меня зовут Збышек. А ты Ханка, я знаю. Я с утра на тебя смотрю. Ты здесь, Ханка, самая красивая. Остальные лахудры, ты самая шикарная.
— Они не лахудры.
— Лахудры. И ты тоже.
— Вы пьяны.
— Нет. Могу взять какую захочу. Ну так я выбираю тебя. Шеф сказал, что тебе все равно и что ты согласишься.
Анна покраснела. Сначала краска залила ей шею, потом щеки и лоб. Хенрик отвернулся. Рудловский и брюнетка сидят в кресле. Вияс целует рыжую. Рыжая принимает поцелуи, как будто они не имеют к ней никакого отношения. Блондинка дремлет в кресле.
— Я уже говорила, что меня это не интересует, — услышал он дрожащий голос Анны. — Я сказала об этом утром, как только мы приехали.
Продолжая наблюдать за Виясом и рыжей, Хенрик спросил Анну:
— Когда вы говорили о цветах?
— Мы ни о каких цветах не говорили.
Хенрик посмотрел на Анну. На лбу у нее проступили капельки пота.
— Я не заставляю вас говорить правду, — заметил он, пожимая плечами.
— Ну тогда все в порядке, — сказал Смулка. — Если тебя это не интересует, значит, тебе все равно, и я тебе поклонюсь.
— Нет, — запротестовала Анна.
— Ну какого еще?..
— Мне не все равно.
Минуту у Смулки было такое выражение лица, как будто он получил пощечину. Потом он повернулся на каблуках и вышел из зала. «Я его потерял», — понял Хенрик. И выбежал вслед за Смулкой.
— Збышек! — крикнул он.
— Меня ждет шеф. Чего бросаешься? Я скажу ему то, что надо. Он не вывезет отсюда ни одной клизмы!
Хенрика охватило волнение.
— Послушай, — сказал он. — Что касается Анны…
— Я знаю, она на меня обиделась. Курва, а обижается! Я скажу шефу.
— Где он?
— Ждет у себя в номере.
Смулка вынул из светильника свечу и, пошатываясь, стал подниматься. Хенрик вернулся в ресторан. Анны не было. Свечи в светильниках догорали. Рудловский сидел в кресле с Янкой и рассказывал ей о своих приключениях в масонской ложе. «Проблема психической гигиены», — услышал Хенрик. Шаффер поставил поднос перед Виясом. Рыжая выпила молча. Хонората проснулась и стала звать шефа. Куда делся Юзек? Вдруг Хенрик услышал знакомый кашель. Анна была где-то здесь. Он нашел ее сидящей за пианино. Голова лежала на клавиатуре. Анна почувствовала его присутствие и открыла глаза.
— Вы огорчены? — спросила она с иронией.
— Нет.
— Неправда. Огорчены.
— Если вы на этом настаиваете.
— Лгали мне тогда, да?
— Нет. — Он удивился, что так легко соврал.
— Действительно не выдумывали?
— Нет.
— Подожду его здесь. Я поступила как свинья.
— Почему?
— Я позволяла ему обманываться. А это самое большое свинство, какое человек может сделать человеку.
«Я знаю большее, — подумал Хенрик. — И она тоже. Хотя, может быть, и это правда. Может быть, все начинается с одного — с неверности».
— Допустим, — ответил он. — И все-таки вы не должны отдаваться сразу. Только для того, чтобы быть верной.
— О! — воскликнула она. И рассмеялась сухо, искусственно. — Жертвовать телом, — попробовала она засмеяться снова, и это вышло у нее так же искусственно, как и перед этим.
Они замолчали. Блондинка продолжала дремать. «У Смулки с шефом будет длинный разговор. Я мог бы смыться и попробовать включить телефон. Позвоню уполномоченному и все ему расскажу».
— Холодно, — пожаловалась Анна и опять закашлялась. — Простудилась в вагоне.
Хенрик подозвал Шаффера. Немец подошел, он был растроган.
— Прекрасный бал, настоящий дипломатический прием, не правда ли?
— Пани просит аспирин, Шаффер.
— К вашим услугам.
— Где находится центральная телефонная станция? На почте?
— Вы уже сказали сами, мой дорогой, — ответил немец.
— Где это?
— На Почтовой.
— Логично, но где она?
— За памятником Фридриху Великому, узенькая улочка направо.
— Куда вы идете? — спросила Анна.
— На Почтовую.
— Я пойду с вами.
— Нет, подождите Смулку. Я хотел бы, чтобы мой уход не был замечен.
Когда Хенрик вышел в сквер, в пахнущую увядающей травой ночь, и оказался возле деревьев, в листьях которых дрожали капельки серебра, он вспомнил об ожидающем его задании, и на минуту ему стало легко. Волнение, охватившее его теперь, было совершенно иного рода: оно делало его сильным и независимым.
10
Ночь была светлая, луна круглая и знакомая, луна из любовных серенад и чувствительных шлягеров, ночь романтических пар. «Забудь об этом, это декорация, истрепанная и убогая, я должен найти почту, оповестить власти, а потом пусть произойдет то, что должно произойти. Опередить Мелецкого, только это и важно. Мне не нужно полнолуние, чтобы любить девушку, мне не нужны ни декорации, ни реквизит, я видел одну вчера в телячьем вагоне, помню ее волосы, помню взгляд, мне не нужны возбуждающие средства, я должен опередить Мелецкого. Направо от памятника Фридриху находилась узенькая улочка — это Почтовая, надо искать здесь, люблю такие старые улочки, ей, наверно, лет триста». Свет луны сюда не проникал, улочка была черная и зловещая, уходящая в черную пропасть. И все-таки почту он нашел без труда. Шаффер был прав, желтые ящики — точный ориентир. Хенрик толкнул дверь, дверь открылась, он оказался в полной темноте. Зажег спичку: лестницы, надписи, двери. Его опять окружила темнота, но она уже не была загадочной, прямо — лестница, наверху-телеграф, телефонный узел. Хенрик чиркнул спичкой, увидел все, что запечатлела память, направо дверь к телефонам, он толкнул ее, она поддалась. Хенрик снова зажег спичку. Увидел два стола, коммутатор, корзину с бумагами; придвинул стул к аппаратуре, сел и при свете спички стал рассматривать блестящие кнопки, переключатели, розетки, вилки, пальцы то погружались в темноту, то снова появлялись из нее. Он надел наушники, коммутатор молчал. Было темно, в ушах звенело. Хенрик чиркнул спичкой. «Всуну-ка я эту вилку в розетку». Коммутатор молчал. Снова стало темно. «Черт, ничего не получается».
Хенрик решил разжечь за окном костер. Он вынес стул и корзину с бумагами. Разломал стул, потом поджег бумагу и плетеную корзину — вспыхнуло пламя, и стекла окна на первом этаже окрасились в красный цвет. Внутри должно быть уже светло — теперь спокойно можно пробовать. Он старательно сложил костер из обломков стула. Плетеное сиденье занялось сразу, и в небо взметнулось высокое и горячее пламя. Хенрик взбежал по лестнице. Свет костра заглядывал через окно в комнату и бросал красные блики на стены. Он приложил трубку к уху. Тишина. Затрещало. Сигнал! Длинный плачущий гудок, знак связи с миром.
