Владимир Поляков - Моя сто девяностая школа
РЕЛИГИЯ И ЖИЗНЬ
В Ленинграде, вернее, на его окраине, в Старой Деревне, пропив парка культуры и отдыха, на берегу Невы, находился буддийский храм. Этот храм был построен императором Николаем Вторым, и это, кажется, единственный буддийский храм в Европе. Его настоятелем был буддийский монах, почему-то по фамилии Теннисон, ходивший с красной бородой и гигантской палкой по городу. В храме стоял (вернее, сидел) огромный Будда с жемчужиной во лбу. Сюда приезжали монахи из Японии, Китая, Монголии и Тибета и совершали службу, ударяя в гонги и тряся колокольчиками. Но это бывало редко, а в остальное время храм пустовал.
Я и Миша Гохштейн увлекались естествознанием и каждое воскресенье с сачками отправлялись на пруды Каменноостровского парка ловить жуков-плавунцов, водяных паучков, улиток и зеленых лягушек, завезенных сюда еще во времена Екатерины. И однажды, возвращаясь со своим уловом из парка, мы зашли в буддийский храм.
Нам в нем очень понравилось Понравилась тишина храма, огромный Будда и статуи маленьких Будд, гонги, запах каких-то благовоний. Что мы знали о буддизме? Почти ничего, кроме того, что буддисты стремились к состоянию нирваны, в котором они пребывали в полном покое, ни о чем не думая, наслаждаясь этим состоянием.
К нам подошел Теннисон. Очень странно, но он был не японец, не китаец, не монгол, никогда не бывал в Тибете, а вот стал буддистом и даже жил при храме. Он и рассказал нам об этой религии.
И мы с Мишей решили стать буддистами. Ведь это же действительно здорово – ни о чем не думать, не готовить уроки, не слушать нотации родителей и педагогов. Мы давно.стремились к нирване.
Во дворе храма мы нашли два куска мрамора и унесли их с собой.
В понедельник, придя в школу, мы легли в классе, подложив под головы эти куски мрамора.
– Встать! – крикнул староста класса Лебедев.
Но мы лежали не шелохнувшись. В класс вошла преподавательница истории Ольга Ефимовна.
– Что с Гохштейном и Поляковым? – спросила она испуганно.
Класс молчал. Никто ведь не знал, в чем дело.
– Вам плохо? – спросила она.
– Нам хорошо, – ответил я. – Мы находимся сейчас в нирване.
– Что это значит?
– Это значит, что с сегодняшнего дня мы буддисты, – оказал Миша.
– Мы имеем право на свободу вероисповедания, – сказал я.
– Встаньте и выйдите из класса, – сказала Ольга Ефимовна.
Мы подобрали свой мрамор и вышли.
Назавтра вызвали наших родителей. Пришел Мишин отец и моя мама.
Разговаривала с ними Ольга Ефимовна. Не знаю, что она им говорила, но вечером отец пришел ко мне в комнату и оказал:
– Ты живешь в трудовой семье. Твои отец и мать всю жизнь работают, чтобы принести пользу людям. Государство тратит большие деньги на образование таких оболтусов, как ты. Оно это делает для того, чтобы ты чему-то научился и стал человеком, чтобы ты не жил как инфузория, а что-то делал для людей, для своей родины. А вы с Мишей захотели стать тунеядцами – ни черта не делать и жить на шее у своих родителей.
Буддизм – это философия. Я не верю в нее, но знаю, что буддисты учатся, и работают, и слушают своих родителей и учителей. Я не знаю, как поступают в этом случае у буддистов, но в кино ты на этой неделе не пойдешь. И в гости к Вержбинокому тоже. Ты будешь сидеть дома и (готовить уроки.
Не знаю, что оказал Мишин отец, но знаю, что Мише почему-то два дня было (больно сидеть.
КРАСНАЯ ШАПОЧКА И СЕРЫЙ ВОЛК
Любовь Аркадьевна задумала поставить силами нашего класса спектакль для младших классов. Было решено взять сюжет "Красный Шапочки" – сказки Перро.
Сказку инсценировал Ваня Лебедев. У него был литературный талант, и надо сказать, что получилась вполне приличная пьеса.
Бстал вопрос о распределении ролей.
– Красную Шапочку будет играть Аня Труфанова, – сказала Любовь Аркадьевна, и все согласились.
– Ее маму я бы дала сыграть Ире Кричинской.
– Мне еще рано играть маму, – сказала Ира.
– Но ты очень подходишь, – заявил Навяжский. – У тебя и рост годящийся, и голос серьезный.
Уговорили.
– А кто же бабушка?
– Мне кажется, что бабушку может сыграть Нюра Безрукова, – сказал Старицкий.
– Какая же я бабушка?! – возмутилась Нюра. – Сам ты бабушка!
– Очень хорошо, – сказал Старицкий, – я с удовольствием сыграю бабушку.
– Какая же ты бабушка?! – закричал Штейдинг. – У тебя же мужской голос.
– У моей бабушки тоже мужской голос, – сказал Павка.
– Попробуем, – согласилась Любовь Аркадьевна. – А кто же будет у нас Волком?
– Было бы хорошо, если бы эту роль сыграл наш директор Александр Августович, – сказал Старицкий.
– Ты с ума сошел, Старицкий! – аж вскрикнула Любовь Аркадьевна. – Не можешь обойтись без своих неуместных шуток…
– Могу, – сказал Павка. – Пусть тогда Волка играет Поляков. У него волчий аппетит, он умеет щелкать зубами, и вообще он очень похож на волка.
– Чем это я похож? – возмутился я. – Что я – серый? Может быть, у меня есть морда? Может быть, я вою?
– Воешь, воешь, – сказал Павка. – Вспомни, как ты позавчера выл, когда получил "неуд" по математике.
– Перестань, Старицкий. Зачем обижать своих товарищей? – сказала Любовь Аркадьевна. – Поляков будет играть Волка, потому что это нужно для дела.
– Для дела я согласен, – сказал я.
– Ну, а в роли охотников выступят Навяжский и Гурьев.
Каждый вечер по два часа мы репетировали. И наконец состоялся спектакль. В актовом зале большую часть мест занимали ученики младших классов, на остальных местах сидели родители и родственники, учителя и незанятые в спектакле наши одноклассники.
Увертюру на рояле сыграла ученица младшего класса Ася Барон при участии Володьки Петухова (барабан).
Открылся занавес. Сцена изображала комнату мамы.
– Доченька, – сказала Ира, изображавшая мать в платье своей матери и в высокой (под взрослую) прическе, – пойди навести нашу бабусю. У нее скарлатина, и она одна в доме. Снеси ей пирог, который я испекла для нее.
– А где пирог? – спросила Аня (ей очень шла сшитая специально для спектакля красная шапочка).
– Действительно, где пирог? – спросила Ира.
Для спектакля Ирина мама испекла самый настоящий пирог с повидлом.
Красная Шапочка и ее мать обыскали всю сцену, но пирога не нашли.
– Без пирога играть я не буду, – оказала Аня.
И тут из-за кулис прозвучал громкий голос Штейдинга, который был у нас машинистом сцены и стоял у занавеса:
– Павлушка, негодяй, съел пирог.
В зрительном зале раздался смех.
– Тогда навести бабулю, – сказала Ира, – и скажи ей, что пирог я пришлю ей завтра. Будешь идти по лесу, будь осторожна. Не попадись навстречу Волку.
– Не беспокойся, мамочка, я буду осторожна, – сказала Аня.
Штейдинг опустил занавес, и оркестр исполнил музыкальную интермедию. Атмосфера нагнеталась. Громыхал барабан, и жалобно пел рояль. Тучи сгущались.
Открылся занавес. Сцена изображала лес. Это мы привезли несколько березок и одну елку и укрепили их в ведрах. Аня шла по лесу и пела свою песенку:
Я иду к своей бабусе,
Я иду, ничуть не труся.
Страшным лесом я иду,
На свою да на беду.
Стихи написал Бродский, он у нас считался поэтом.
Аня пела, а я в волчьей маске стоял за кулисой и смотрел на Аню. Я был по-прежнему в нее влюблен и не мог отвести от нее взгляда.
– Поляков, на выход! – шептала Любовь Аркадьевна. Но я ничего не слышал.
Тогда Павка что есть силы толкнул меня в спину, и я пробкой вылетел на сцену.
– Ай! – вскрикнула Аня.
– Здравствуй, Красная Шапочка, – сказал я и забыл все свои слова. Я стоял и смотрел на Аню.
– Вы, кажется, хотели спросить, куда я иду? – сказала Аня.
– Да, – сказал я – Хотел.. Очень хотел… спросить…
– Вы хотели спросить, не иду ли я к своей бабушке?
– Да, я хотел спросить, не идете ли вы к своей бабушке, – повторил я, пытаясь вспомнить дальнейший текст, но все вылетело из головы.
– А я иду к своей бабушке, – (сказала Аня, – она очень больна, и я иду ее навестить.
Я мучительно вспоминал свою роль, но это было бесполезно. Мы стояли на сцене и молчали. И тогда Аня сказала:
– Вы, кажется, хотели спросить, а где живет моя бабушка?
– Да! – радостно сказал я. – Я как раз хотел спросить: а где живет ваша бабушка?
– За лесом, в маленьком голубом домике, – сказала Аня. – Простите, я спешу.
И убежала.
И тогда я вспомнил вce слова и закричал:
– Я опережу ее! Она пошла по тропинке, а я прямиком сквозь чащу! Что-то у меня чешутся зубы!..
Я сделал немыслимый прыжок и умчался.
Опять Штейдинг опустил занавес, и опять оркестр заиграл музыку, в которой еще больше нарастала тревога.
Занавес открылся. Комната бабушки. В кровати лежит Павка Старицкий в очках и в чепце.
