Донна Тартт - Маленький друг
Юджин, похоже, растерялся.
– Во время двух моих последних посещений мне было отказано в доступе в арендуемое тобой помещение. Скажи-ка мне, Юджин, – он вскинул руку, не дав Юджину и слова вымолвить, – что происходит? Как нам исправить сложившуюся ситуацию?
– Мистер Дайал, вы уж простите любезно, я не понимаю, о чем это вы.
– Я думаю, Юджин, мне не стоит тебе напоминать о том, что как твой арендодатель я имею право осматривать помещение, когда сочту нужным. Давай-ка пойдем друг другу навстречу, хорошо?
Он поднимался по лестнице. Юный Лойал Риз, казалось, перепугался еще сильнее и потихоньку, пятясь, отступал в квартиру.
– Мистер Дайал, хоть увольте, не пойму, в чем проблема! Если я чего не так сделал.
– Юджин, буду с тобой откровенен. Соседи жалуются на неприятный запах. Я тут на днях заходил и сам этот запах почуял.
– Так вы, может, хотите зайти, мистер Дайал, осмотреться?
– Я и впрямь, Юджин, очень хочу зайти и осмотреться, если ты не против. Сам понимаешь. У меня перед всеми моими жильцами имеются определенные обязательства.
– Гат!
Гарриет дернулась. Кертис, пошатываясь, закрыв глаза, махал ей рукой.
– Слепой! – крикнул он ей.
Мистер Дайал обернулся на полпути.
– А, привет-привет, Кертис. Поосторожнее там, – бодро сказал он и отошел подальше, скривившись от отвращения.
Кертис развернулся и, топая что было мочи, зашлепал по направлению к Гарриет, вытянув перед собой руки с болтающимися ладонями, будто чудище Франкенштейна.
– Чудоиссе, – пробулькал он. – Уууу, чудоиссе.
Гарриет чуть со стыда не сгорела. Но мистер Дайал ее не заметил. Он отвернулся и, продолжая что-то говорить (“Нет, Юджин, ты погоди, я правда хочу, чтоб ты понял, в каком я нахожусь положении…”), весьма решительно взбежал по лестнице, надвигаясь на испуганно пятившихся мужчин.
Кертис подошел к Гарриет. Не успела она ничего сказать, как он открыл глаза:
– Завяжи мне шнурки, – потребовал он.
– Они завязаны, Кертис.
Обычный разговор. Кертис не умел завязывать шнурки и вечно просил детей на игровой площадке их ему завязать. Теперь же он начинал с этого любой разговор, неважно – завязаны у него шнурки или нет.
Безо всякого предупреждения Кертис вдруг ухватил Гарриет за запястье.
– Паймаааал, – радостно пробубнил он.
Гарриет и опомниться не успела, а Кертис уже тащил ее через дорогу.
– А ну стой! – сердито крикнула она и попыталась высвободиться. – Отпусти!
Но Кертис ломил вперед. Он был очень сильный. Спотыкаясь, Гарриет волоклась за ним.
– Стой! – закричала она и что было сил стукнула его по лодыжке. Кертис остановился. Разжал влажную мясистую лапу. Выражение лица у него было абсолютно бессмысленное и даже, пожалуй, недоброе, но тут он вытянул руку и погладил ее по голове – пошлепал со всего размаху растопыренной ладонью, словно младенец, который пытается погладить котенка.
– Ты сильная, Гат, – сказал он.
Гарриет отошла от него, потерла запястье.
– И больше так не делай, – пробурчала она. – Нельзя так людей хватать.
– Я хорошее чудоиссе, Гат, – хрипло проревел Кертис, изображая чудовище. – Я дружу! – Он похлопал себя по животу. – Ем только печенье!
Оказалось, что Кертис протащил ее через всю дорогу, прямо к съезду за грузовиком. Он мирно сложил огромные лапы под подбородком, поболтал ими, изображая Коржика, чудище-печеньку из “Улицы Сезам”, затем, пошатываясь, подошел к грузовику и приподнял брезент.
– Гляди, Гат!
– Не хочу, – надувшись, сказала Гарриет, но едва она отвернулась, как из кузова донесся сухой, яростный треск.
Змеи. Гарриет заморгала от изумления. Весь кузов был заставлен сетчатыми ящиками, а в ящиках были гремучие, мокасиновые, медноголовые – змеи, большие и маленькие, свившиеся в огромные крапчатые узлы, из которых то там, то сям, словно языки пламени, выскальзывали чешуйчатые белые рыльца, долбились в стены ящиков, потом заостренные головки втягивались обратно, скручивались в пружину и выстреливали в сетку, в доски, друг в друга, а потом снова сворачивались и – безучастно, зорко – скользили по дну ящиков, пряча белесые горлышки, сплетаясь в гибкую загогулину… тик, тик, тик… и вдруг снова напрыгивали на стенку и снова с шипением тонули в общем клубке.
– Не дружат, Гат, – раздался у нее за спиной бас Кертиса. – Нельзя трогать.
Каждый ящик закрывала посаженная на петли крышка с металлической сеткой, с боков были прикручены ручки. Большинство ящиков были выкрашены – в белый, черный цвет или кирпично-красный, как стены у деревенских амбаров, кое-где на стенках мелким шрифтом, вкривь и вкось были выбиты стихи из Библии, кое-где медные головки гвоздей складывались в рисунки: кресты, черепа, звезды Давида, солнце с луной, рыбы. Другие ящики были украшены пробками от пивных бутылок, пуговицами, осколками и даже фотографиями: выцветшими полароидными снимками гробов, неулыбчивых семейств, деревенских парней с выпученными глазами, которые воздевали к небу гремучих змей, а за спинами у них пылали огромные костры.
На одной поблекшей, призрачной фотографии была изображена красивая девушка: волосы у нее были зачесаны назад, она жмурилась, воздев живое хорошенькое личико к небесам. Кончиками пальцев она придерживала у висков толстенную, злющую полосатую гремучую гадюку, которая свернулась у нее на голове, а хвост обвила вокруг шеи. Над фотографией были прилеплены разномастные пожелтевшие буквы, вырезанные из газет:
УПокОй ИИсУС
РИзи фОрд
1935-52
За спиной у нее Кертис еле слышно прохрипел что-то вроде “Жуть!”
Разглядывая нагромождение коробок – разнообразных, ярких, усеянных буквами, – Гарриет вдруг наткнулась на нечто совершенно невероятное. Поначалу она даже не поверила своим глазам. В высоком ящике, как в одиночной камере, величественно покачивалась королевская кобра. Внизу, под петлями, там, где крепилась к ящику дверь, красными чертежными кнопками были выколоты слова: ГОСПОДЬ НАШ ИИСУС. Кобра была не такая, какую повстречал Маугли в Холодных Логовищах, не белая, а черная: черная, как Наг и его жена Нагайна, которых насмерть закусал Рикки-Тикки-Тави в саду большого бунгало в поселке Сигаули, защищая мальчика Тедди.
Молчание. Кобра раздула капюшон. Кобра вытянулась перед Гарриет и спокойно глядела на нее, беззвучно, плавно покачиваясь туда-сюда, туда-сюда – словно бы в такт ее дыханию. Смотри и страшись. Ее крохотные красные глазки были немигающими глазами бога: в них отражались джунгли, жестокость, бунты и церемонии, мудрость. Гарриет знала, что у кобры сзади на капюшоне метка в виде очков, и меткой этой великий бог Брахма одарил весь род кобры, когда самая первая кобра нависла над богом Брахмой и укрыла его своим капюшоном, когда тот спал.
Из дома послышался какой-то шум – хлопнула дверь. Гарриет подняла голову и только тут обратила внимание, что окна на втором этаже посверкивают матовым, металлическим отблеском, потому что залеплены фольгой. Пока Гарриет их разглядывала (а окна выглядели жутковато, нагоняли страху не хуже змей), Кертис сложил пальцы ковшиком и принялся трясти рукой у Гарриет под носом. Медленно, очень медленно он разводил полусогнутые пальцы в сторону, будто пасть.
– Чудоиссе, – прошептал он и схлопнул пальцы: ам, ам. – Жалют.
Наверху опять хлопнула дверь. Гарриет отошла от грузовика, внимательно прислушалась. Кто-то – еле слышным, но явно разобиженным тоном – прервал собеседника: мистер Дайал так и торчал там, за этими серебристыми окнами, и в кои-то веки Гарриет была рада услышать его голос.
И тут же Кертис вцепился ей в руку и потащил к лестнице. От неожиданности Гарриет поначалу даже не сопротивлялась, но потом увидела, куда он ее тащит, и стала вырываться: пнула его, уперлась в землю пятками.
– Нет, Кертис, – завопила она, – я туда не хочу, стой, ну пожалуйста…
Она уже хотела было цапнуть его за руку, но вовремя заметила его белый кед.
– Кертис, эй, Кертис, у тебя шнурок развязался, – сказала она. Кертис остановился, прихлопнул рот рукой.
– Ой-ей, – разволновавшись, он быстро нагнулся к кедам, и Гарриет со всех ног бросилась бежать.
– Они из передвижного парка аттракционов, – сказал Хили: была у него раздражающая манера говорить так, будто он все на свете знает.
Они с Гарриет закрылись у Хили в комнате и сидели у него на кровати, на нижнем ярусе. Почти все в комнате у Хили было или черного, или золотого цвета, в честь “Новоорлеанских святых” – его любимой футбольной команды.
– Мне так не кажется, – сказала Гарриет, ковыряя ногтем ниточки бахромы, торчащие из покрывала.
Из комнаты Пембертона в другом конце коридора неслось глухое уханье басов.
– В Гремучем Ранчо на зданиях картинки нарисованы и всякие такие штуки.
