Семья - Тосон Симадзаки

Сёта с женой вернулись с прогулки около четырех часов.

— Ты бы, Тоёсэ, сходила, купила чего-нибудь, — сказал Сёта и повел дядю в свою комнату. Держась за высокую стенку, Санкити поднялся по лестнице с ящичками под каждой ступенькой.

В комнате, выходившей окнами на улицу, было сумрачно. Дядя и племянник сели у окна и внимательно разглядывали друг друга. Сёта стал было рассказывать о своей неудаче на бирже.

— Хорошо, хорошо, мы это с тобой потом обсудим, — остановил его Санкити, заметив, что у Сёта и без того мрачное настроение. Санкити рассказывал племяннику о своем путешествии, когда вошла Тоёсэ.

— Мы так благодарны вам, дядя. Сколько вы для нас сделали, — тут же заговорила она. — А здесь нам живется, в общем, неплохо. Хозяйка у нас хорошая. Она мне как мать.

Сёта и его жена наперебой стали рассказывать дяде, какая прекрасная женщина их хозяйка, какая она умная и добрая. Ее очень огорчила неудача приемного сына. Потом Сёта подал жене знак, и она вышла из комнаты.

— Я должен сказать вам одну вещь, дядя, — сказал Сёта, опуская голову. — Я получил первое предупреждение от судьбы.

Санкити удивленно взглянул на племянника.

— На обратном пути из Ацута, куда я ездил отдыхать, — продолжал мрачно Сёта, — у меня два раза было кровохарканье.

— Так вот оно, дядюшка, как все повернулось, — продолжал Сёта окрепшим голосом. — Но, знаете, я намерен работать. Много работать. Я был у врача, он мне сказал, что в своей болезни виноват я сам. Все дело в нервном переутомлении. «Не следует, говорит, волноваться по пустякам, и можно прожить еще добрый десяток лет». Я спросил его, смогу ли работать. Он ответил, что, мол, сколько угодно. Тогда я решил трудиться, не покладая рук. Я знаю людей, кому их болезнь не мешала ворочать большими делами.

— Я рад слушать от тебя такие слова, Сёта. Отринь от себя все, чем ты жил до сих пор... Нечего размышлять бесплодно, почему именно ты получил в наследство эту тяжкую ношу. Вопреки всему надо трудиться, пока есть силы, верно ведь?

— Верно. Я тоже теперь так считаю. Между прочим, я слышал, на бирже поговаривали, что, мол, Тацуо-сан долго отсутствует, пора бы уж ему и вернуться.

— Мне было очень нелегко говорить с твоей матерью в этот раз. Мы не спали с ней три ночи. Я очень ругал ее. И ей наговорил кучу неприятностей, и Тацуо от меня тоже досталось. Почему, когда„он разорился и стали поговаривать о «красном кимоно», он испугался и бежал из дому, вместо того чтобы понести заслуженное наказание и отвести удар от жены и детей? Ну хорошо, он спас себя от тюрьмы, а кому от этого стало легче?

— Нет, дядя, никто серьезно и не собирался отправлять его в тюрьму. Это он выдумал. Когда я услыхал, что он говорит: «Не заставляйте меня идти в тюрьму», — я понял, что нашей семье пришел конец... Отец больше никогда не вернется.

Хотя Сёта и обвинял отца, но в тоне его голоса слышалась почтительность — так сильно было уважение к старшему.

Тоёсэ принесла обеденный столик. Пригласив дядю к столу, Сёта, покашливая и чему-то улыбаясь, принялся за еду.

— Я высказал сестре все, что я думаю о вашей семье. Ох, как она на меня рассердилась!..

— В нашем доме особа матери священна. Она привыкла к этому. А помните, дядя, как она живо описала старого Тадахиро Коидзуми?

И мать, и Косаку с женой, и бросивший семью отец — все вызывало у Сёта дорогие сердцу воспоминания.

— Не навестить ли нам дядюшку Морихико, — предложил на следующий день Сёта. — Он еще ничего не знает о моей болезни. И вообще никто, кроме вас и Тоёсэ, не знает. Мне бы не хотелось, чтобы узнала мать. А Тоёсэ — ей все равно приходится за мной ухаживать.

Сёта говорил чистым, звонким голосом, и было трудно поверить, что в груди у него свила гнездо смертельная болезнь. Бодрое настроение племянника несколько успокоило Санкити.

— Дядя Морихико тоже сейчас вовсю борется.

По дороге домой, возвращаясь от Морихико, Сёта рассказывал о нагойских гейшах, о музыкальных вечерах, о местной архитектуре. Они вошли в дом. Все было тихо, только с хозяйской половины дома доносился молодой мужской голос, читавший сутры. Санкити и Сёта поднялись к себе.

Скоро пришла Тоёсэ. Лицо у нее было тревожное.

— Что ты собираешься делать дальше, Тоёсэ-сан? — спросил Санкити.

— Сама еще не знаю. И уехать я сейчас не могу, и дом в Токио жалко.

— Уменье быстро и правильно выбрать — важная добродетель, — уколол жену Сёта. — У меня такое чувство, — вздохнул он, — что Тоёсэ все время хочет со мной поссориться. Впрочем, у нее есть основания... Что это за муж, который чуть не до седых волос дожил, а не может прокормить жену.

Тоёсэ промолчала.

— Посоветуйтесь с Морихико, — предложил Санкити. — Старуха в Комагато хорошо смотрит за домом. В комнатах чисто, в саду все полито. Я без вас туда заглядывал, так она говорит мне: «Эти деревья поручил мне хозяин. Можно ли допустить, чтоб они засохли!» Что и говорить — человек она преданный.

— Помните, дядя, — вдруг улыбнулся Сёта, — я этим летом послал вам открытку из Гифу. На ней была изображена ловля форелей с бакланами. Ваш ответ я храню.

— А что я тогда ответил?

— Разве вы не помните? У меня в открытке была строчка: «На шесть-семь ри я спустился вниз по реке...» А вы в своем ответе продолжили: «Летние травы в такую жару особенно сильно пахнут».

— А, помню, помню. Ты писал, что вспоминаешь Кисодзи, когда плывешь по Нагарагава. И я сразу вообразил, какая в тех местах жара.

Сёта глубоко вздохнул.

Санкити решил ехать вечерним поездом. Сёта пошел его провожать. Ехали в трамвае. До отхода поезда было еще время, и дядя с племянником медленно прогуливались вдоль здания вокзала. В городе уже начали загораться огни.

— Дядя, а ведь и ваша супруга, и моя жена — обе они сейчас в расцвете лет...

Это прозвучало неожиданно. Голос у Сёта был какой-то подавленный.

Санкити сел в поезд. За окном, сжав в кулаке перронный билет, стоял Сёта. Было видно, что душа у него не на месте: все как-то не устроено... Кондуктор засвистел. Сёта подался вперед. Санкити, ссутулившись, стоял у окна.

— Тетушке поклон, — громко сказал Сёта. Поезд тронулся.

Огни вокзала, смутные лица людей проплывали в окне вагона и исчезали. Санкити представил себе Сёта, как он возвращается, домой, угрюмый, одинокий. Он посоветовал племяннику поехать в деревню, подлечиться. Сёта ответил, что, может быть, и стоит поехать. Воли к борьбе он не утратил. Санкити думал, что вот никто из близких еще не знает ни о последней неудаче Сёта, ни о его болезни. Все они там, в Кисо, еще продолжают надеяться на него.

— Бедный, бедный, — тихо проговорил Санкити и долго еще стоял у окна.

9

Пришла весна. Тоёсэ со старухой служанкой уже четыре месяца жили вдвоем в токийском доме без Сёта. Тоёсэ вернулась домой в конце ноября. Новый год она встретила невесело. Никуда не пошла. Весь вечер провела со старухой. За окнами падал снег. Все кругом оделось белой пеленой.

Всю зиму учительница пения, снимавшая второй этаж и жившая там с молодым человеком, которого она объявила младшим братом, собиралась съехать с квартиры, но так и не съехала. Хозяин дома вдруг стал требовать, чтобы Тоёсэ освободила дом. В таких волнениях и прошла зима. Наконец-то потеплело, и вокруг дома начала пробиваться зеленая поросль.

И Тоёсэ решила уехать. Расходы были непомерно велики. То и дело к ней приходили женщины, называвшиеся то служанками чайных домиков, то хозяйками «веселых домов», и требовали, требовали денег, которые задолжал Сёта. Тоёсэ устала от бесконечных извинений. Переводы из Нагои почти прекратились. Она задолжала за квартиру. Даже жалованье служанке приходилось задерживать.

Но она никак не могла решиться разрушить гнездо. «Надо распродать обстановку, расплатиться с главными долгами», — говорила она себе, расхаживая по дому. Но сможет ли она снова когда-нибудь обзавестись всем этим? И у нее опускались руки.