Семья - Тосон Симадзаки
Жена Косаку была из простой семьи, она понятия не имела о правилах жизни и обычаях старинных домов. Для о-Танэ сухой, практичный Косаку и его жена были людьми совсем иного мира, хотя они изо всех сил старались угодить старой женщине.
Санкити пошел посмотреть комнаты, в которых жили Косаку с женой. Когда-то он и Наоки провели здесь целое лето. Садик, куда выходили окна, совсем не изменился. Отсюда хорошо был слышен шум бежавшей в долине реки. На стене висела акварель, присланная Сёта. Косаку, как и его молодой хозяин, любил акварели.
— Позови старшую сестру, — сказал Косаку жене. Пришла Тоёсэ, видимо, удивленная.
— Сейчас очень удобное время поговорить, — объяснил ей Косаку.
Он от всей души желал успеха Сёта и постоянно посылал ему на его начинания деньги, скопленные немалым трудом.
— Только бы дела у Сёта-сан наладились. Я делаю для старшего брата все, что в моих силах. Если он добьется успеха, все у нас будет хорошо.
Санкити чувствовал, что и здесь ему не отдохнуть, выслушивая то сестру, то молодых супругов. Вечер он опять провел в гостиной о-Танэ, слушал ее сетования.
Она не отпускала его допоздна. Самой ей спать не хотелось.
— Я тебе очень советую, сестра, оставь ты их в покое.
— Я давно уже оставила их в покое, — раздраженно ответила о-Танэ. — Пусть делают что хотят.
Однако она то и дело срывалась. Новшества, заведенные Косаку, железная дорога, уничтожившая половину сада, и многое другое взвинчивало и без того натянутые до предела нервы о-Танэ.
Она смотрела в сторону гостиной, где сейчас был Косаку, вся подавшись плечами вперед, точно ожидала нападения врага.
— Все, что сделано мужем и мною, — все не так, все плохо. Они говорят, что мы только швыряли на ветер деньги. Знаешь, как они нападают на меня! Но я не сдамся. Пусть нападают.
В очаге весело горел огонь. На кухне собрались Тоёсэ, о-Сима и о-Сэн. Они пекли моти — блюдо, которым славились эти места. Санкити, погостив у сестры три дня, назавтра собирался уезжать. О-Танэ, доверив стряпать молодежи, присоединилась к брату.
Санкити бродил по внутреннему садику. Когда-то здесь фотографировалась вся большая семья Хасимото. Санкити подошел к большому рододендрону, под которым стоял тогда Тацуо.
— Помнишь, — сказал он сестре, — как Касукэ боялся, что у него на снимке будет блестеть лысина. — Он подошел к большому камню, возле которого стоял тогда сам, погладил его рукой и вдруг взобрался на него.
Для о-Танэ Санкити опять стал мальчишкой, ее младшим братцем.
— Знаешь, Санкити, — сказала она, — ты сейчас очень похож на Сёта.
О-Танэ показывала брату растения, которые вырастила сама. На диких лилиях, клубни которых были привезены из их старого дома в горах, висели красные кораллы бутонов. О-Танэ разводила цветы и берегла старый дом, ожидая возвращения мужа.
На веранду вышла о-Сэн. Она как две капли воды походила на отца — узкое, продолговатое лицо, большой лоб, чуть выпуклые брови. Она рассеянно, ни на чем не задерживаясь, оглядела сад и вернулась в дом.
Солнце, багровое, как осенние листья в их родном Кисодзи, лежало пятнами на тесовых крышах, на больших камнях, прижимавших кровли на случай сильных ветров. О-Танэ вспомнила родную деревню в горах и тихо проговорила:
— Как бы мне хотелось, Санкити, поехать вместе с тобой, повидать родные могилы. Но я не могу... Хозяина нет, дом не на кого оставить.
После обеда пришло письмо от о-Юки. Санкити прочитал его вместе с сестрой, расположившись в холодке на веранде. О-Танэ велела Косаку принести старинный фарфор, еще оставшийся в доме, и показать Санкити. Она любовно хранила старинные чайные чашечки, в которых подавали когда-то чай клиентам-оптовикам, и большую пиалу с благородным рисунком, из которой ел Тацуо.
— Дядя, посмотрите, — сказала Тоёсэ, показывая Санкити потемневшую павлониевую шкатулку. В ней были письма далеких предков своим детям, писанные перед смертью, рисунки старинного оружия и сбруи, планы военных походов и другие древние бумаги. Внимание Санкити привлек рисунок «черного корабля»: на листке рисовой бумаги был оттиснут с очень грубой гравюры европейский корабль, как он представлялся людям, впервые увидевшим его.
— Какой странный рисунок, — сказал Санкити. — Не корабль, а призрак... От этого призрака, как я помню, наш отец и сошел с ума, — добавил он, немного подумав.
О-Танэ странно посмотрела на брата.
— А возьму-ка я, пожалуй, эту картинку себе, — сказал Санкити и положил рисунок рядом с письмом о-Юки.
Тоёсэ решила воспользоваться отъездом Санкити, чтобы уехать самой. Иначе ей было не выбраться отсюда.
— Дядюшка, возьмите меня с собой, — упрашивала она Санкити.
— Мне бы хотелось поехать одному, — с легкой досадой ответил Санкити. — С чужой женой ездить — одно беспокойство.
— Если ты считаешь, что это слишком хлопотно, так и не бери ее, — сказала о-Танэ.
— А я все равно с вами уеду, — донесся из гостиной голос Тоёсэ.
— Хорошо, я посажу тебя на поезд, — неохотно согласился Санкити.
В ночь перед отъездом брата о-Танэ совсем потеряла сон. Она постелила себе в комнате брата и почти всю ночь проговорила. Санкити хотел было спать, но, видя состояние сестры, взял папиросу и приготовился слушать. О-Танэ начала с о-Сэн. Вся ее жизнь сосредоточилась теперь на дочери. Она была рада, что научила о-Сэн клеить пакетики. Это было самое подходящее для нее занятие, неутомительное и спокойное.
— Я только и жива ею, — сказала о-Танэ, подвинув к себе курительный прибор.
Тоёсэ и о-Сэн, улегшиеся в новой гостиной, уже давно спали. Санкити заговорил об отношениях в семье.
— Ты должна быть благодарна Косаку. Сёта ты дала жизнь, а ему ведь ты ничего не дала. А посмотри, сколько он делает для дома. Надо спокойнее относиться к недостаткам приемного сына и невестки. Ведь если уж говорить честно, то у Сёта их тоже немало.
Наступило молчание. И вдруг Санкити спросил:
—А сама-то ты как думаешь, отчего Тацуо ушел из дому?
О-Танэ резко села на постели.
— Ты что!.. Что ты хочешь сказать? Что я дурно вела себя? И во мне заключается причина несчастья, которое обрушилось на наш дом?..
В ярком свете электрической лампы было видно, как лицо ее исказилось. Ее жесткий взгляд — даже младший брат был сейчас для нее врагом — говорил: «Я всю жизнь хранила супружескую верность. Меня никто не может ни в чем упрекнуть!»
— Успокойся, сестра. Ты еще не дослушала, а уже все повернула по-своему. Я вовсе не хотел сказать того, что ты себе вообразила. Давай рассуждать спокойно, — сказал Санкити, тоже поднимаясь.
О-Танэ была так взволнована, что не могла говорить связно.
— А ты знаешь, что могло бы случиться самое худшее, что Тацуо могли бы забрать в тюрьму?
— Так, значит, он испугался арестантского халата?
— Да, испугался. И все от этого страдают. До нынешнего дня. Подумай, каково Сёта. Ну, что ты зеваешь? Как можно хотеть спать в такие минуты?!
— Понятно, понятно. Я как-то не думал об этом. Имея дело с молодыми, поневоле стушевываешься.
— Но не в этом же дело!
Скоро брат и сестра уже и сами не понимали, о чем идет речь.
— Ну хорошо, сестра, — наконец твердо сказал Санкити, — скажи, что ты считаешь для себя самым подходящим сейчас?
— Я бы хотела поехать к Сёта и жить со своими детьми, трудностей я не боюсь.
На этом и окончился разговор, оставив у обоих чувство какой-то растерянности и неудовлетворенности.
О-Танэ так и не уснула в эту ночь. Едва забрезжил рассвет, поднялась и Тоёсэ. Что-то со стуком упало. О-Танэ с лампой в руках вышла в гостиную.
— Тоёсэ, и ты меня оставляешь? — спросила о-Танэ.
— Вы, мама, всю ночь сегодня не спали, проговорили с дядей.
— Мы мешали тебе уснуть?
— Нет, я только вначале намного слышала, а потом заснула.
— Какая тоска, Тоёсэ. Никому я теперь не нужна во всем свете!
О-Сэн еще спала. О-Танэ вдруг разрыдалась у изголовья дочери.