Семья - Тосон Симадзаки

Крыши соседних домов были мокрыми, по стеклам окон стекала вода. Сеял мелкий, почти невидимый дождик. Умолкая время от времени, все трое глядели в мутное, сырое небо, похожее на морское дно. Точно тени рыб, пролетали мимо намокшие птицы.

— Тоёсэ-сан, а как ты относишься к Мукодзима? — спросил вдруг Санкити.

— К Мукодзима? — упавшим голосом ответила Тоёсэ. — У меня все время такое чувство, что Сёта хочет бросить меня. Я с ума схожу от этой мысли...

— Глупышка.

— Вы, дядя, наверное, не знаете, а мне рассказывали, что, когда еще мы жили за рекой — я уезжала ненадолго в деревню, — Мукодзима приходила однажды в наш дом и под предлогом, что уже поздно, осталась у нас ночевать. Мне это рассказывала старуха, которая жила у нас прежде. Подумать, какая наглость, спать на моей постели! А один раз Сёта обещал сводить ее в театр. Он стал требовать у меня денег, будто ему нужно для дела. А я не дала, сказала, что мне даже слышать об этом противно. Муж пришел в ярость и вдруг он... ударил меня. А потом мне пришлось заложить мои новые кимоно...

Тоёсэ не могла больше говорить. Подняв элегантный рукав нижнего кимоно, она вытерла слезы.

— Дядя, научите меня, как понравиться мужу?

— Вот уж не знаю, что тебе и сказать на это, — не глядя на Тоёсэ, ответил Санкити.

— А вы, тетушка?..

— Я думаю, что самое лучшее для тебя — уйти от него, — сказал Санкити безнадежным тоном.

— А какие женщины вам нравятся, дядюшка?

— Как тебе сказать? — засмеялся Санкити. — Я до сих пор не встречал такой, про которую мог бы, не задумываясь, сказать — вот она! Однако если припомнить, какие стихи писали дамы в старину, то надо будет признать, что могут быть на свете интересные женщины... «В августе, постелив в тени узорчатую циновку, слегка припудрившись, лежу одна, в красивой одежде...» — прочитал он на память. — Вот такая женщина мне бы понравилась.

Тоёсэ и о-Юки переглянулись.

Внизу послышались голоса детей, которые о чем-то громко спорили. О-Юки и Тоёсэ спустились вниз и крикнули оттуда, что чай готов. Санкити присоединился к ним.

— Дурак! — вдруг крикнул Танэо отцу.

— Танэтян всех называет дураками, — рассмеялся Санкити, — и у него это так мило получается.

—- Услыхал где-то, и теперь только и слышишь от него. Стыдно перед гостями, — сказала о-Юки.

— Не хочешь ли закурить, Тоёсэ-сан? — спросил Санкити, доставая папиросы и с удовольствием закуривая.

— Пожалуй, — ответила Тоёсэ. — Вообще-то я курю редко, только когда рядом курят.

О-Юки тоже взяла у мужа папироску.

— Какой все-таки странный человек мой муж. Я никак его не пойму, — сказала Тоёсэ. — Перед отъездом в Нагою он целыми днями спал. Дядя ему, видите ли, как-то сказал, что спать полезно, вот он и валялся дни напролет...

— Это ему было необходимо. Он приходил ко мне совсем убитый, — защищал племянника Санкити.

— Да, он всегда говорил, что только у вас ему становится легче. Он так любил к вам ходить. Скажет, бывало: «Дядя Санкити — мой возлюбленный!»

Санкити от души рассмеялся. О-Юки стряхнула с папиросы пепел.

— Муж должен был больше работать, — задумчиво проговорила Тоёсэ. — А у него на уме вечно одни удовольствия были. Люди вроде него вырастают только в таких вот старинных семьях, как семья Хасимото... Да, да! Он знает и живопись, и музыку, и театр, как никто другой в нашей родне не знает, но серьезно работать его не заставишь. Бывает, что человек с большими способностями не может выполнять обыкновенную несложную работу, где требуются только постоянство и старание.

— Вы так считаете?

— Сёта — славный человек. Поэтому-то он так и нравится женщинам.

Тоёсэ улыбнулась. Улыбка у нее была счастливая и в то же время горькая.

В садике перед входом росли вечнозеленые деревья. Их яркая молодая листва блестела, мокрая от дождя, и казалась прозрачной. Ветви едва не касались стекол сёдзи, и в комнате от этого было как-то особенно уютно.

О-Юки вышла из комнаты и тут же вернулась с фотографией о-Сюн и ее мужа. Муж в хаори и хакама и жена в длинном кимоно стояли рядом.

— Говорят, что у о-Сюн хороший муж, —-заметила о-Юки, вместе с Тоёсэ склонившись над карточкой. — Можно позавидовать.

— Да, можно, — согласилась Тоёсэ.

— Почему? — спросил Санкити, поочередно глядя на женщин.

— Самое главное в семье — человеческие отношения. Чтобы всегда было просто, легко, — сказала о-Юки, поглядев значительно на Тоёсэ.

— Скоро и у о-Сюн, и у мужа ее не много будет времени для веселья, — лукаво заметил Санкити. Обе женщины не могли не улыбнуться.

Санкити посмотрел в окно. У него утихло наконец раздражение против жены. И любовь уже не так волновала сердце. Теперь он мог спокойно глядеть на тело своей жены, как он смотрел бы на статую. Они уже никогда не расстанутся. Они просто не могут расстаться. О-Юки стала его рабыней. Он стал ее рабом.

8

— Тетушка, я решила съездить домой, к матери Сёта. Он пишет, там что-то неладно, надо побыть около нее. Косаку-сан до женитьбы ничем, кажется, ее не раздражал... Как мне надоело мотаться то туда, то сюда. Никак нельзя спокойно пожить на одном месте. Может, и вы, дядя, приехали бы погостить? Поговорили бы с матерью. Вот было бы хорошо...

Этот разговор происходил в конце августа.

— Я послала письмо в Нагою, — добавила Тоёсэ, — и написала: «Здесь, в Комагата, красиво светит луна. А как у тебя? » Муж мне ответил: «Я выхожу на улицу, стою под шестом, на котором висит белье, и тоже любуюсь луной». И там сейчас тоже жарко, — беспокоилась Тоёсэ о муже. По пути к матери она решила заехать в Нагою. Дом она оставит на попечение старухи служанки. Торопливо попрощавшись, Тоёсэ ушла.

Санкити задумал привести в порядок могилы отца и матери, похороненных на родине. Он написал Косаку, чтобы тот заказал надгробную плиту и распорядился переправить ее на кладбище, где покоился их прах. Скоро пришел, ответ. Косаку описал размеры надгробья и до последнего гроша подсчитал все расходы. В конце сентября пришла открытка и от Тоёсэ.

«Я надеюсь, — было написано в ней бисерным почерком, — что дядя и тетя здоровы. Вот уже месяц как я в Кисо. Мне здесь не нравится. И я очень беспокоюсь о своем доме. Хочу скорее вернуться в Токио».

В конце осени Косаку сообщил, что надгробная плита готова. Санкити спешно собрался в дорогу. Его тревожило, что происходит в доме сестры. И он решил сперва заехать в Кисо, а на обратном пути побывать в Нагое, повидаться с Морихико и Сёта. О-Юки помогала мужу складывать вещи. Между делом супруги говорили о родне.

— Сестрица с мужем маялась, теперь с детьми мается. Уж кажется, хватит бы судьбе испытывать ее, — говорил Санкити. О-Юки сочувственно вздыхала.

Санкити вышел из дому и зашагал на вокзал Иидамати. Центральную железную дорогу ремонтировали, и надо было ехать кружным путем. Ему предстояло провести в дороге ночь. Потом перебраться через перевал, а там до Кисо на дилижансе.

Прошло около двенадцати лет, с тех пор как Санкити был последний раз в доме Хасимото, и четырнадцать, как он покинул родину.

Вечерело, когда дилижанс, везший Санкити, приблизился к Кисо. Городок был виден внизу, в долине реки. Сквозь густую зелень светились электрические фонари. «Один, второй...» — считал Санкити, сидя в дилижансе.

Наконец дилижанс остановился вблизи дома. Рожок возницы разнесся далеко в горном воздухе. Обитатели дома Хасимото вышли на улицу встретить гостя. Старинные ворота, вывеска «Лекарства» — все было как прежде. Санкити поднялся по знакомой лестнице. В очаге ярко горел огонь. В комнате были о-Сима — жена Косаку — и служанка.

— А где сестра? — спросил Санкити.

— Пошла в город. И Тоёсэ-сан с ней. Они скоро вернутся. За ними послали мальчика.

Косаку, вошедший вместе с Санкити, говорил, как всегда, спокойно и просто. В его речи не было и тени угодливости. Тоёсэ он называл не «молодая хозяйка», а «старшая сестра».