Семья - Тосон Симадзаки
— Выгодным! Разве я старался ради выгоды? Разве для этого потратил я целых восемь лет? Знаешь, как мне порой бывало трудно. Тогда я шел поздно ночью к мосту Нидзюбаси и читал стихи. Читал и плакал.
У Морихико и сейчас текли по щекам слезы.
— Конечно, во всем виноват я сам. Такой уж у меня характер — раз начав что-нибудь, я не могу бросить на полдороге. Там, на родине, они не понимают меня. Они просто не в состоянии понять. И я не обижаюсь на них. Но я уверен, через сто лет люди будут с благодарностью вспоминать мое имя.
— Ну, если понимать дело таким образом, тогда ты обязан довести до конца эту историю с лесами. А как это практически осуществить, я просто не представляю себе...
— Я решил скопить денег. Мне придется очень много работать сейчас.
— Тебе будет трудно. Ты ведь не из тех, кто видит в работе только источник обогащения.
— Это верно. Но до сих пор я просто не думал о деньгах. Теперь я буду о них думать. И я уверен, что сумею скопить достаточно.
— Боюсь, как бы и ты не пошел по пути Минору. Я все время чувствую рядом присутствие отца. Что ни начнешь делать, чем ни займешься — он все время здесь. Ты никогда не чувствовал этого?
Морихико молча смотрел на брата.
— А я постоянно ощущаю этот гнет, — уныло продолжал Санкити. — Сестра Хасимото исстрадалась в одиночестве. Ты — живешь без семьи, год за годом торчишь в этой гостинице. Я — забился в доме под крышу, голова пухнет от работы, а толку никакого. Чем наша жизнь отличается от тюрьмы-чулана старого Тадахиро Коидзуми? Одряхлела семья — и повисла на наших плечах.
— Это верно.
— Я не хочу больше так жить. И тебе я собирался сказать...
— Подожди... Мне скоро пятьдесят. Если в пятьдесят лет окажется, что из моих планов ничего не вышло, я все брошу и уеду в деревню, куда угодно. А пока подожди...
— Да нет, ты не понял меня!
— Ну хорошо, перестанем об этом. Так ты, значит, не можешь мне сейчас помочь?
— Попробую что-нибудь придумать. Я тогда дам тебе знать.
— Мне нужно знать сейчас, могу я рассчитывать на твою помощь или нет, — твердо сказал Морихико и, переменив тон, добавил: — Ты пришел сегодня ко мне, чтобы поучить меня уму-разуму? Вот ведь забавно, а?
Морихико громко рассмеялся.
Санкити ушел от брата в девятом часу. Всю дорогу домой он думал о Морихико. Беря у мужа пальто и шляпу, о-Юки спросила:
— О чем же вы так долго говорили?
— О деньгах, о чем же еще?
— Прав был отец. Знаешь, что он сказал про тебя: «Слишком твой муж печется о своих братьях».
Дождь, ливший с полуночи, утром сменился легким снежком.
Днем Танэо и Синкити водили в баню. Потом о-Юки вымыла Гиндзо. Она вернулась из бани последняя, шла по мокрой дороге одна,’под зонтиком. Со светлого неба белым пухом медленно падали снежинки. О-Юки была одета легко. Но тело ее после горячей ванны приятно горело, и она с наслаждением вдыхала свежий, пахнущий весной воздух. Снег падал на сухую, горячую кожу, приятно холодил ее. Кое-где белели мокрые крыши.
— Долго же ты мылась, — проворчала мать.
— Я ведь и детей вымыла, — возразила о-Юки и прошла на кухню.
Она смочила холодной водой разгоряченное лицо. Посмотрелась в большое зеркало на комоде, воткнула в волосы над ушами тонкие самшитовые гребни.
— Вы только что из бани, тетушка? — раздался голос Сёта. Не останавливаясь, он поднялся по лестнице наверх. О-Юки и не заметила, как он вошел.
— Вот и отлично, что заглянул, — встретил Санкити племянника.
— Мне, кроме вас, не к кому и пойти.
Сёта, не снимая длинного голубого шарфа, сел перед Санкити. В застекленные сёдзи были видны мокрые стены домов, улица. Вечерело. У Сёта было то выражение лица, какое появлялось у него, когда его тянуло к Мукодзима.
— А снег-то сегодня весенний, — заметил Сёта.
— Знаешь, я вчера был у Морихико. Мы с ним долго говорили о всякой всячине. И, между прочим, о деньгах. Я попробовал намекнуть, что ему лучше вернуться в деревню. Мы говорили с ним с трех часов до восьми...
— Ого, вам вчера досталось. Я-то знаю, что такое говорить с дядей Морихико подряд пять часов.
— Удивительное дело, мы на многие вещи смотрим по-разному. Я стараюсь его убедить, но мои слова просто не доходят до его сознания. Очевидно, я не умею ясно выразить свою мысль. Из всего разговора он понял только, что я хочу, чтобы он уехал из Токио и поселился в деревне.
— Ишь чего захотели! Дядя Морихико всегда будет жить в первоклассной гостинице, да еще в самом дорогом номере. Ходить в сандалиях, копаться в земле и на досуге размышлять о бренности бытия — нет, этим его не заманишь в деревню.
— Да, внешне он кажется совсем простым, а приглядись к нему — аристократ до мозга костей. Впрочем, удивительного ничего нет — ведь он родился в знатной семье. Все замашки у него такие. Стоит кому-нибудь рядом попасть в трудное положение, он, конечно, тут же скажет: что, мол, в том за беда, я как-нибудь помогу... Вылитый предок.
Дядя и племянник вдруг поняли, что все сказанное о Морихико относится в не меньшей степени к ним самим. Им даже почудился в комнате запах тления, ветхой старины, как бывает в домах, где ютятся осколки древности.
— Морихико просил, чтобы я достал ему двести иен, — вернулся Санкити к главной теме разговора. — Если бы это чему-нибудь помогло, я бы, разумеется, постарался достать эти деньги. Но я боюсь, что и эта история добром не кончится. Да и двести иен — не такие уж малые деньги.
Санкити прислушался — внизу по-стариковски долго кашлял отец Натура.
— Нагура смотрит, как я помогаю родне, и ждет, что я вот-вот разорюсь. Молчит и наблюдает. Твердый старик и упрямый. Кое в чем он помогал мне, но чтобы предложить денег — никогда. Да я у него и не просил.
Хлопнула входная дверь — кто-то пришел. Внизу сразу стало шумно.
— Кажется, Ямана-сан пожаловал.
Не успел Санкити проговорить этих слов, как вошла о-Юки и сказала, что приехал Цутому. Санкити спустился вниз. Старик Нагура, его жена и гость сидели вокруг жаровни.
— Опять в Токио, добро пожаловать! Все торговые дела по свету носят? — приветливо поздоровался с Цутому Санкити.
— Раз-другой в год обязательно приходится, — ответил Цутому. — Да, Коидзуми-сан, братец Маруна сказал, что скоро приедет и привезет вам служанку.
— Это хорошо! Ну, как он поживает? Как его магазин?
— Очень много хлопот.
Санкити поручил гостя попечению о-Юки, а сам вернулся к Сёта.
— Это муж Фукутян. Деловой человек, каких среди нашей родни не сыщешь. В тех краях все купцы очень напоминают осакских торговцев.
Сёта все еще не мог найти работу по душе. Впрочем, он не очень утруждал себя поисками. Но вид у него был осунувшийся и несчастный. Поговорив с Санкити о музыкальном вечере, о любимых блюдах, о выставке одного художника — обо всем, о чем говорят, когда за окном идет снег, Сёта отправился домой.
Санкити все думал о Морихико, о его двух дочерях, которым еще долго надо учиться. Он чувствовал, что не может не помочь брату, и решил найти для него деньги, ничего не сказав старикам Нагура.
К тому времени, когда матушка Нагура уехала с Маруна домой, Санкити уже не ограничивался молчаливым раздумьем, лицо его все чаще и чаще хмурилось. «Какой суровый вид у папочки», — говорила в такие минуты о-Юки.
Время от времени Санкити, тяжело ступая, спускался вниз и вдруг спрашивал жену:
— Как ты думаешь, о-Юки, кто из нас первый умрет?
— Наверное, ты, папочка, — отвечала о-Юки. — Что я тогда буду делать? Как одной поднимать детей? Если даже твои книжки напечатают, еще неизвестно, сколько за них дадут денег. Тут любая жена призадумается. Быть учительницей мне не нравится. Придется, видно, идти в парикмахерши.
Старик Нагура остался гостить у дочери. Он был еще крепок здоровьем и любил много ходить пешком. Он вставал спозаранку и отправлялся бродить по городу, знакомясь с улицами, новыми мостами, домами, каналами, стройками. Гуляя по городу, он не знал усталости. «Весь Токио осмотрел», — хвастался детям старик.
