Семья - Тосон Симадзаки
— А уж как матушка вас ждет, — приветливо сказала о-Сима. Эту молодую женщину несколько лет назад Морихико сосватал в жены Косаку. Разговор ее выдавал в ней горожанку.
— Вот и опять все вместе собрались, — сказала о-Сэн, радостно глядя на дядюшку.
Гостя усадили ужинать. Пока Санкити ел и рассказывал о путешествии, вернулись о-Танэ и Тоёсэ. Задув свой фонарик, о-Танэ тяжело опустилась на циновку возле очага, напротив Санкити. От усталости и волнения она не могла вымолвить ни слова.
— Как хорошо, что вы приехали, дядюшка, — обрадованно проговорила Тоёсэ. — Сэнтян, дай маме попить чего-нибудь горячего. Дядя приехал так неожиданно. Сегодня мы его не ждали. Матушка так разволновалась.
О-Танэ была немного бледна. Она отпила горячей воды и, привалившись спиной к столбу посреди комнаты и положив руки на колени, наконец проговорила:
— Я так рада, Санкити, так рада. У меня нет слов...
Санкити проснулся в старинной комнате в глубине дома. Под белым абажуром виднелась электрическая лампочка. Когда-то это была комната Тацуо. В ней стояла большая, кровать, блестели темным глянцем подпорки в нише. На старом месте, у обращенных к саду светлых сёдзи, стоял столик, покрытый потемневшей от времени тяжелой скатертью с желтыми узорами.
О-Танэ поднялась еще раньше брата, которому не спалось из-за нахлынувших впечатлений. Санкити вышел в сад. О-Танэ расчищала метлой дорожки между замшелыми камнями. Видно было, как она постарела.
— А я и не думал, что в такой глуши есть электричество, — сказал Санкити.
— Что там электричество! Пойдем, я тебе еще кое-что покажу.
С печальной улыбкой повела о-Танэ брата по саду к задней калитке. Они поднялись по каменным ступеням, которые вели прежде к амбарам, прошли немного, и у себя под ногами Санкити увидел глубокий котлован. Срезанный дерн, свежая красная глина, новенькие рельсы —
половины сада как не бывало. Исчезли кладовые с мисо, большой амбар, двухэтажная кладовая, где Санкити читал когда-то дневники Тацуо. Здесь в то время росли груши, виноград, был каменный колодец, куда о-Сэн ходила за водой. На противоположной стороне котлована виднелся лишь маленький сарайчик, прежде стоявший на усадьбе. По новому полотну шли рабочие с кирками на плечах.
Лицо о-Танэ исказил ужас, точно она увидела чудовище. Брат и сестра вернулись домой. Косаку рассказал, что надгробный камень получился хороший и его уже отправили в родную деревню Санкити. О-Танэ в присутствии Косаку держалась как-то отчужденно и холодно.
Завтракать все собрались у очага, как было издавна заведено в семье Хасимото. От хозяйки до прислуги все чинно уселись за столики спиной к навощенному до блеска буфету; сидевшая у очага служанка разливала суп. Все стали есть, а поев, каждый своей салфеткой вытер посуду — чашки, миски и палочки для еды и убрал столик. Весь этот ритуал в точности сохранился с тех времен, когда в этой столовой на почетном месте сидел Тацуо. Только фармацевты и приказчики, скромно сидевшие в дальнем углу, были теперь не на положении слуг. Они были служащими на жалованье.
— Спасибо, — хмуро проговорил сын давно умершего старшего приказчика Касукэ и вышел из-за своего столика. Он был приказчиком, как и Косаку, уже прошедшим срок ученичества. Косаку поглядел на него внимательно, точно хотел сказать: «Делай-ка, что тебе полагается».
В гостиной не слышно было веселого смеха. О-Танэ вздыхала и смотрела кругом так, будто все здесь раздражало ее. Она не притронулась к еде и сидела со всеми только ради дорогого гостя. Тоёсэ и о-Сэн ели, изредка обмениваясь тихими замечаниями.
— Мама, а вы почему же ничего не съели? — робко спросила о-Сима у свекрови.
— Я только что выпила молока. И ничего не хочу, — отрезала О-Танэ. Она быстро поднялась и ушла к себе.
После завтрака Санкити сидел возле очага, у которого он так давно не сиживал, и расспрашивал Косаку об одном старичке по имени Савада, который частенько бывал здесь двенадцать лет назад. Оказалось, он давно умер — последний приятель старого Тадахиро.
Санкити прислушался. Ему почудилось, что в передней, за стоявшими там рекламными щитами, кто-то всхлипывает. Похоже, что это была о-Сима.
«Вот тебе на!..» — сказал себе Санкити, проходя через маленькую комнатушку, ведшую в комнату сестры.
В середине комнаты стоял лакированный столик из папье-маше, давным-давно сделанный Сёта. За столом, спиной к старинной картине, сидела о-Танэ. На этом месте прежде всегда сидел Тацуо. Всем своим видом она показывала, что теперь бразды правления перешли к ней. Тоёсэ достала чайную посуду и расставила на столике.
Санкити успел осмотреть гардеробные, новые комнаты. Мебели в доме было теперь гораздо меньше. И просторный дом казался еще просторнее.
— Я не ожидал, что увижу старые вещи. Думал, от прошлых времен совсем ничего не осталось.
— Это я оставила. Помнишь, когда супруг мой уехал... Я вернулась от тебя... Грустно у нас стало, да? — Плечи о-Танэ затряслись.
— Тацуо-сан, кажется, уехал в Маньчжурию?
— Да, уехал.
— Ты не думаешь, сестра, что Тацуо никогда больше сюда не вернется?
— Пока он жил в Кобэ, я все надеялась. А теперь вот уехал в Маньчжурию... Когда я узнала об этом, то в первый раз подумала, что он навсегда бросил меня, и я уже никогда больше его не увижу. Все, видно, кончено...
— Ты должна забыть о нем.
— Тебе легко говорить. Нет, не идет он у меня из памяти.
О-Танэ улыбнулась жалкой, беспомощной улыбкой. За окном загрохотали груженные камнем вагонетки. О-Танэ с болезненной миной слушала грохот, пока он не утих вдали. Заговорили о Сёта. Качая головой, о-Танэ повторяла: «Если бы только у него все пошло хорошо!»
Тоёсэ принесла чай. Пришла о-Сэн, клеившая пакетики в соседней комнате, Тоёсэ пошла позвать Косаку с женой.
Когда появился приемный сын с невесткой, о-Танэ вдруг сразу подобралась и посуровела. Косаку сказал, что приходили от человека, подделывавшего лекарства фирмы Хасимото. Он просил прощения и послал в знак дружбы сладости. Косаку поставил на столик коробку.
— Давайте попробуем, что преподнес нам этот разбойник, — засмеялся Косаку.
— Ты, о-Сима, ешь побольше, ты ведь любишь сладкое, — кольнув взглядом невестку, проговорила о-Танэ.
— Спасибо, я ем.
— Вижу, вижу... От радости за обе щеки уписываешь, — неестественно засмеялась свекровь.
Молодые посидели недолго. Когда они ушли, Санкити спросил сестру:
— Почему это у тебя лицо такое суровое?
— Правда? — О-Танэ провела рукой по лбу. — Что ж, с годами и у женщины лицо суровеет... Я и так сдерживаюсь. Стараюсь быть поровнее. Каждый день брови свои разглаживаю — вот так.
— И такая ирония у тебя в голосе... Ты, конечно, много горя видела в жизни и, может быть, не замечаешь, какой стала. Но тем, кто живет рядом с тобой, нелегко...
— Неужели мои слова были такие злые?
— Еще бы не злые! «Вижу, вижу, от радости за обе щеки уписываешь...» Да после этого кусок в горле застрянет.
Тоёсэ и о-Сэн рассмеялись, о-Танэ усмехнулась.
— Ты все ругаешь меня, Санкити. А взгляни, какой я стала.
О-Танэ распахнула верхние полы кимоно. Иссохшие старческие груди ее свисали к животу. Санкити ужаснулся, будто единым взглядом охватил всю горькую жизнь сестры.
— Теперь ты видишь. — О-Танэ чуть не со слезами посмотрела на свое тело и запахнулась. На журнальном столике лежало письмо от Минору. Она встала за письмом и неожиданно громко, на весь дом, зевнула.
Косаку сидел, склонившись над бухгалтерскими книгами. Теперь дело вел не элегантный, веселый аристократ с головы до ног, а молодой предприимчивый делец, думающий более всего о прибыли. Помня о неудачах Тацуо, он ввел много нового: урезал расходы на ведение дома, сократил число работников. Его не волновало, что у очага перестал слышаться веселый смех. Его целью было неуклонно и быстро расширять продажу лекарств. «При старом хозяине сколько держали народу, а и половины не продавали того, что мы продаем сейчас. Чем же все эти люди занимались? Женщины только и знали, что стряпать на всю эту ораву бездельников. А работники? » — размышлял сам с собой Косаку. Дом, который был наполнен для о-Танэ дорогими ее сердцу воспоминаниями, был для Косаку местом, где можно было с большими или меньшими удобствами жить.
