Вильям Козлов - Поцелуй сатаны
— Алиска пересолила… Видно, и впрямь в тебя влюбилась! Перебираешься, женишок, в уютное гнездышко?
— Ревнуешь? — усмехнулся Николай. Он уселся на верхней ступеньке и поглядывал на брата.
— Сама выбрала… сказал Геннадий, — Чего уж тут ревновать… Только надолго ли это кукушкино счастье?
— Почему кукушкино?
— Не похожа она на примерную подругу жизни… — продолжал брат, — Думается, из тех, кто откладывает яйцо в чужое гнездо. Снесет и улетит в дальние края.
— Поживем — увидим, — уронил Николай. Он был не согласен с братом, Алиса — не кукушка. И про какие это он яйца толкует?..
Алиса ушла к озеру с мешком за травой для кроликов. Сказала, чтобы Геннадий доварил щи, а Николай нащипал на грядке укропа, зеленого лука и сварил два яйца вкрутую. Иногда ей надоедало стоять у плиты и она переключалась на другую работу. Особенно ей нравилось кормить кроликов травой. Просовывала через сетку пучок и смотрела, как голубовато-дымчатые с печальными глазами кролики задумчиво пережевывают сочную зелень.
— Это я так… — помолчав, заметил Геннадий, — Может, у вас и получится. Это мне не везет с бабами. И потом, видно, дурная слава пошла по городу: шарахаются, как от чумы, стервы! Даже на замужество не клюют. Восьми сделал предложение, и ни одна не согласилась. Моя-то бывшая, говнюха, на весь Новгород ославила меня.
— Положим, ославил ты сам себя, — вставил Николай. Он крошил на дощечке длинным столовым ножом лук. В кипящей алюминиевой чашке со стуком варились яйца. В окно тыкался жужжащий шмель. Николай не поленился, взял кухонное полотенце и, поймав в него рыжего шмеля, выпустил на волю.
— Худая слава, как ржа, долго держится, — вздохнул брат. Он присел на табуретку и закурил. Николая раздражала его привычка курить самые дешевые, вонючие сигареты, запах которых даже комары не выносили, но дымить брат не бросил. Говорил, что это для него труднее чем даже бросить пить. Когда весной он взял три десятка инкубаторных цыплят и первые дни держал их в корзинке у печки, то вскоре один за другим протянули тонкие ножки двадцать штук. Геннадий и Коляндрик не могли понять, в чем дело, лишь проконсультировавшись у совхозного ветеринара, узнали, что цыплят погубил сигаретный дым. Теперь они в избе старались не курить.
Пришла Алиса. Оживленная, в хорошем настроении. На ней короткий сарафан на тонких лямках. Босоногая, густые золотистые волосы стянула на затылке черной резинкой. Маленький нос у нее облупился и алел, как выпавший из печки уголек.
— Мальчики, что я видела! — затараторила она. — На большущую коричневую птицу с круглой головой напали три маленьких. Она летит себе и не обращает внимания, а те так и налетают на нее и кричат при этом.
— Наверное, коршун, — заметил Геннадий.
— Ой, уже третий час! — спохватилась она, взглянув на будильник, стоявший на подоконнике. — Зовите Чебурана, будем обедать!
— Он уже несколько раз сюда заглядывал, — усмехнулся Геннадий — Коляндрик и без часов время обеда знает, у него будильник в брюхе.
— Это точно, — ухмыляющийся Чебуран просунул в сени свою черную голову. — Обед ладно, а вот выпивку я за версту чую.
После обеда Николай поднялся на чердак, комната Алисы уже стала их общей: вторая койка стояла впритык к деревянному на козлах столу, за которым он правил рукописи и писал на них рецензии. Уланов уже две зарплаты получил по 400 рублей. Вячеслав Селезнев обещал после выхода книги Сергея Строкова, которую уже сдали в производство, начислить Уланову потиражные, а вот это будет около тысячи рублей. Правда, попенял, моя, некоторые авторы хотели бы почаще с ним встречаться, чем раз в месяц. Но это так, к слову. Вячеслав Андреевич не был формалистом, главное, чтобы работа шла, а Уланов с ней неплохо справлялся и рукописи сдавал в срок.
Он уже несколько раз слышал легкие шаги по лестнице, шуршание страниц, негромкое хмыканье, но и вида не подавал, что чувствует на чердаке присутствие Алисы. Она сидит у пыльного окна на деревянном ящике со стеклянными банками и листает номера «Литературки», которую уже много лет выписывает брат. Вот послышался тихий смех: что-то смешное обнаружила. Уланов эту газету редко брал в руки, очень уж она тенденциозная: хвалит только «своих» из «Апреля» и злобно поносит «чужих» из «Нашего современника», «Молодой гвардии». Николай на цыпочках, стараясь не скрипнуть крашенными половицами, вышел из комнаты: Алиса сидела к нему спиной, на коленях у нее разложен еженедельник. Солнечный зайчик, пробившийся в щель на крыше, играл с ее вспыхивающими в чердачном полумраке волосами. Под самым коньком гудела оса, тут много было налеплено их серых округлых домиков, напоминающих застывшие клубочки дыма. Самый большой Гена вечером ножом отлепил от стропилины в ведро с водой и вывалил за баней. Обнаглевшие осы дважды ужалили Алису, когда она проходила по чердаку в свою комнату.
— Как ты меня напугал! — воскликнула она, когда Николай, подкравшись сзади, обнял ее за плечи. От волос девушки пахло черемухой, золотистые плечи были горячими.
— Шуршишь тут, как мышь, — сказал он.
— Я могу уйти, — сделала она слабую попытку подняться. Он увлек ее в комнату, закрыл дверь на крючок, который сам сюда еще месяц назад приладил. Казалось, ее ситцевый сарафан сам соскользнул с загорелого тела. Бюстгальтер Алиса не носила, разве только когда купалась с ними на озере. Стройная, изящная, она навзничь вытянулась на кровати, ничуть не стесняясь его. Лишь две белые узкие полоски на ровно загорелом девичьем теле — это на груди и бедрах. Кожа у нее нежная, гладкая. Когда она одета, то кажется худенькой, а обнаженная не производит такого впечатления: узкие округлые плечи, твердая, мячиками, грудь, выпуклые бедра, в меру полные икры. Широко распахнутые ее голубые глаза с нежностью смотрели на Николая. По сравнению с ней он казался огромным, хотя лишнего ничего в нем не было. Широкие плечи, выпуклая грудь, отчетливо обозначенные мышцы делали его таким. Девушка сама стащила с него голубую безрукавку, закинула руки и, обхватив за шею, притянула к себе.
— Ты почувствовал, что я тебя хочу? — шепотом спросила она — Я сидела на чердаке и думала о тебе, а ты все шуршал там бумагами… Ну почему вы, мужчины, такие деловые?
— Какая у тебя грудь… — так же тихо сказал он.
— Какая? — подзадорила она. — Ну что, язык отнялся? Я уже заметила, что сильные, уверенные в себе мужчины всегда немногословны в постели и не любят произносить ласковых, нежных слов.
— И много у тебя было… сильных, уверенных мужчин? — спросил он, зная, что ей это не понравится.
