Семья - Тосон Симадзаки

Братья поговорили еще о Минору, уехавшем в далекую Маньчжурию, о предстоящем замужестве о-Сюн. И Санкити ушел.

Сёта был у себя в конторе на Кабуто-тё. Служащие, устав от дневной суеты, сидели вокруг стола, у сейфов, болтали о вечерних спектаклях, смаковали закулисные истории, и усталость мало-помалу проходила. В углах по стенам висели, покачиваясь, беловатые кольца табачного дыма.

Рядом с кладовой была большая светлая комната. Там сидел за столом Сёта и пил чай. Рассыльный принес письмо. Оно было от Санкити. Недоумевая, зачем дядя послал ему письмо в контору, а не домой, Сёта распечатал конверт. Внутри оказался талисман храма покровителей моряков.

Сёта понял, что это значило. Он сжал кулак и ударил по столу, так что подскочил чернильный прибор.

— Хасимото, что-нибудь стряслось? — спросил один из управляющих.

— Нет, — усмехнулся Сёта, кусая нижнюю губу. — Вчера мне позвонил один из моих дядей. «Заходи, говорит, есть дело». По дороге домой я и зашел. А он мне такой разнос устроил, что вспоминать тошно. И все о том же. Ну, думаю, жди теперь нагоняя от другого дяди. А он, вместо нагоняя, вон что прислал.

— Веселый у тебя дядюшка! А как это понять?

— Смотри, мол, не утони!

— Ну, тут всяко толковать можно.

Все расхохотались.

Самые разнообразные чувства обуревали Сёта в тот день. Суть ответа, который он послал дяде, была в следующем: «Я как-никак мужчина, и я должен добиться намеченной цели».

Поспешно закончив работу, Сёта через боковую решетчатую дверь вышел из конторы. На углу узкой улочки стояла тележка торговца горячим молоком. Сёта выпил стакан молока и поехал к Санкити.

Когда он вошел к дяде, вся семья собралась вокруг жаровни. Была здесь и Тоёсэ.

— Признайся, дружок, здорово тебя удивило мое послание? — рассмеялся Санкити. И тут же перевел разговор на другое. Тоёсэ встала со своего места, перевернула подушку, на которой сидела, и предложила мужу.

— Я получил ваше письмо, дядя, — с деланным спокойствием ответил Сёта. — И отправил вам ответ. Вы, должно быть, его еще не получили.

Тоёсэ, переведя взгляд с мужа на невестку, проговорила:

— Я давно уже здесь. Знаете, тетушка, о чем бы я ни спросила у мужа, он на все отвечает: «Пойди к дядюшке Санкити, он тебе объяснит».

Она замолчала. Потом взяла у мужа папиросу, и оба дружно задымили.

— А ну-ка иди ко мне! — состроил смешную гримасу Санкити, протягивая руки Танэо, подбежавшему к отцу.

— Ах, если бы у меня были дети... — вздохнула Тоёсэ. — Как я мечтаю о ребенке!

— Это было бы так хорошо! Ну хотя бы только один ребеночек, — сказала о-Юки, разливая чай.

— Я уж и не надеюсь, — уныло проговорила Тоёсэ.

— Может, показаться врачу? — заметил Санкити, усаживая сына на колени.

— Муж говорит, это я виновата. Но это еще неизвестно.

— А по-моему, без детей лучше, — заявил Сёта.

— Что же еще остается говорить, — засмеялась Тоёсэ, а вслед за ней и о-Юки.

Тоёсэ уехала домой. Сёта с Санкити поднялись на второй этаж. Племянник поблагодарил дядю за письмо. Потом сказал:

— Тяжело мне дома. Тоёсэ не понимает меня... А гейши ведь разные бывают. Конечно, есть среди них и легкомысленные. Но есть очень хорошие, совсем не такие, какими их представляет тот, кто никогда не бывал в их обществе. У них свой мир, своя жизнь, свои отношения. И все это совсем неплохо, иначе кто бы проводил с ними время, оставив жену, к тому же умную и образованную?..

— Я ведь не ругаю тебя, Сёта. Я только хочу напомнить, что для тебя прошло время, когда ты скитался по чужим углам, без работы...

— Благодарю, дядюшка. Я спрятал вашего «хранителя» в бумажник и буду беречь его.

Сёта был не в меру возбужден. Пожалуй, он и сам не понимал, всерьез он говорит или шутит.

— Считается, что гейши слишком чувственны. А по-моему, и у так называемых порядочных женщин чувственности хоть отбавляй. — Сёта усмехнулся.

— Сёта, почему ты у всех всегда вызываешь беспокойство?

— Никогда об этом не думал, дядюшка.

— Ведь есть же люди, которые творят бог знает что, и никого это не тревожит. И в голову никому не придет пристыдить их. Ты же — как бельмо на глазу. Такие всем доставляешь волнения.

— Мне и в конторе то же самое говорят. Значит, есть, дядюшка, нечто, внушающее людям это чувство. Хорошо, я подумаю.

Вошла о-Юки.

— Папочка, Ямана пришел.

Санкити и Сёта вышли к гостю.

— Это — муж госпожи о-Фуку, — представил Санкити племяннику приехавшего по торговым делам Цутому.

Гость приехал в Токио ненадолго. Он привез о-Юки гостинцы от матери: вяленую рыбу и селедочную икру.

Был день всеобщей городской уборки. Мимо дома Санкити проезжали телеги с мусором. По всему кварталу выбивали циновки. Даже самые солидные его обитатели, повязав голову полотенцем, деловито выколачивали платье, очищали домашнюю утварь от грязи и копоти. Полицейские наклеивали на двери домов ярлыки с надписью «проверено».

День был холодный. Стемнело рано. О-Юки, сняв грязный халат, с детьми и служанкой пошла мыться в ванную. Санкити на чистых, совсем как новых, циновках принимал редкого гостя — старшего приказчика из аптеки Хасимото.

— Я только что встретил молодую хозяйку, госпожу Тоёсэ. Она шла за покупками и проводила меня к вам. Я ведь не часто бываю в Токио. И вечно плутаю по незнакомым улицам.

Приказчик держал себя скромно, верный традициям дома Хасимото. Он сидел на циновке, на коленях у него был передник. Это был Косаку. Когда-то он работал под началом старого приказчика Касукэ, которого теперь уже не было в живых. Он был моложе Сёта, но один вел все дело. Старый дом Хасимото еще существовал только благодаря его стараниям.

Глазами, привыкшими к лоснившемуся от времени столбу очага в гостиной дома Хасимото, оглядывал он убранство тесного городского дома. Зашел разговор о старом хозяине. Потом вспомнили о-Танэ, — старшую сестру Санкити. Она так и жила в провинции, хранила очаг старого дома.

— Совсем закручинилась хозяйка, — говорил Ко-саку. — Ждет не дождется мужа. Ума не приложу, как развлечь ее, чем успокоить.

Санкити слушал толкового приказчика и все больше понимал, что тот говорит не по должности, а от всего сердца.

— Так ты говоришь, сестрица все еще ждет своего супруга? — спросил Санкити. Его беспокоила судьба сестры. Он хотел знать все подробности ее жизни.

— Ждет. А тут еще здоровье у нее совсем стало плохое. Только встанет с постели и опять сляжет.

— Плохие вести ты принес...

— У меня руки опускаются. Хозяина-то ведь не позовешь.

— Если бы Тацуо-сан и пожелал вернуться, никто ему этого не позволит. Мне его тоже жалко. Согласись, что и у него положение нелегкое. Но если сейчас пожалеть его, то только навредишь.

— И я так думаю. Не мешает, чтобы Тацуо-сан хлебнул немного горя. Может, это его исправит. Само собой, если он заболеет или что другое, тогда уж и разговор особый... А хозяйка, вы сами знаете, какая она...

— А нельзя ли сделать так, чтобы хозяйка помогала тебе составлять лекарства? Может, это ее отвлечет?

— Это было бы хорошо, да как ее заставишь?

— Вот что, когда вернешься, скажи сестре так. Если Тацуо вернется домой только потому, что ему уж совсем плохо стало на стороне, пусть сестра ни в коем случае не пускает его и скажет, что дома у него больше нет. Если же он вернется, потому что понял наконец, как недостойно его поведение, и попросит у сестры прощения, тогда пусть сестра примет его и опять отдаст бразды правления.

Косаку глубоко вздохнул.

— Как все на свете странно! Уж кому, как не мне, надо быть твердым. Я и стараюсь храбриться перед хозяйкой. А как лягу спать — вижу во сне: стоит хозяин, прислонившись к столбу очага в гостиной, и зовет меня: «Коса-ку! Косаку!» Я часто вижу этот сон. Неспроста это... А как проснусь, так, кажется, случись тут хоть самая что ни на есть несуразная история, — ничему удивляться не стану.

Вернулась из ванны о-Юки.