Елена Колядина - Кто стрелял в президента
— Вася, беги! — закричала Люба, оттолкнула Васину двупалую руку и, вылетев с коляской на брусчатку, вывернула на одном колесе самый яростный смерч в своей жизни. Коляска взлетела вверх, перевернулась стремительным сальто.
Раздался сухой хлопок. Еще один.
Коляска вскрикнула.
Что-то ударило Любу в тощий зад. Потом она увидела, как высокий мужчина в черном пиджаке, с абсолютно гладкой головой и черным проводом, тянущимся в ухо, падает на президента и валит его на брусчатку, закрыв своим телом, а все остальные в рассыпную бросаются вон.
Люба встала и пошла. Она не чувствовала ног. И поэтому ей казалось, что она плывет над землей.
Где-то здесь должна быть река. Какая река? Наверное, Москва-река, ведь она, Люба — в Москве. На том берегу Москва-реки непременно должен быть большой, сияющий огнями, концертный зал.
И еще там ее ждет любовь. Коля, значит.
— Коля! — громко закричала Люба.
«Убили!» — громко закричала коляска.
— Убили! — громко закричали люди.
— Президента убили! — истерично завопила женщина в блестящем парике.
— Кто? Кто? — напирали сзади. — Кто убил?
— Президент! Президент! — информировали впереди. — Инвалидку убил.
— Да это она его! Пенсию по инвалидности не выплачивали давно, вот она и того — кокнула.
— Она хотела, — возбужденно поправляли свидетели, — Да ничего не вышло!
— Гарант сам ее шлепнул…
— …чтоб пенсию не платить!
— Как из калашникова очередью — р-раз!
На площадь с воплями въехали накачанные машины в черном камуфляже.
Невесть откуда взявшиеся телевизионные минивэны развернули спутниковые антенны. Журналисты поправили волосы, телефоны в ушах и микрофоны на воротниках.
Операторы взвалили на плечи камеры, завернутые в целлофан.
Из бронированного джипа без передних дверей выскочили двое мужчин с автоматами и Каллипигов.
Цепь крепких ребят принялась непреклонно выжимать зевак с площади, загоняя их в огороженный лентой круг.
Вася взахлеб плакал и с набега пытался прорвать живое ограждение.
— Уходи, мальчик, — сквозь зубы отвечали ему коротко стриженые сотрудники спецслужб. — Иди до мамки.
Сверху закружил вертолет.
— Убили! — понеслось над Красной площадью. — Всех поубивали! Все правительство!
— А Думу? Думу?!
— А этим ничего не сделалось. Отсиделись!
— Эх!
— Веня, снимай все на камеру, американцам за ихние доллары продадим!
— Американцы! Террористы!
— Спасайтесь, россияне!
— Запасайся водой и спичками!
Завывая, въехали машины «скорой».
— Где моя дочь? Пропустите!
— Среди убитых ищи! Их вон тамочки штабелями складывают!
В небе барражировали уже с десяток черных вертолетов.
— Люди, все в укрытие, сейчас будет новая атака!
— Экстренный выпуск, — деловито произнесли журналисты в камеры.
— Где укрытие? Где?
— Все — в мавзолей! Там есть бомбоубежище!
— В мавзолей!
— Граждане, коммунисты переворот сделали! Уже в мавзолее заседают.
— Ой, что будет?
— Колбаса по талонам, вот что!
— Я все видела, все! Этот, с сумкой, как закричит: за царя-батюшку! А глаза так и бегают!
— За какого царя?
— За Ельцина, за кого ж еще?
— Ельцина тоже убили?!
— Наповал! Успел только крикнуть: простите, дорогие россияне, за чубайсовскую приватизацию, за гайдаровские реформы! И повалился!
— Да приватизация при Горбачеве была. А Ельцин своей смертью умер!
— И Горбачев повалился! Рядышком!
— Одна шайка!
— Говорят, только Починок в живых и остался!
— Этот от любой пули увернется! Откуда хошь сухим выйдет!
— Березовский покушение устроил.
— Коммуняки!
— А я говорю — Березовский!
Вася бежал, не разбирая дороги, и размазывал слезы по чумазому лицу. Время от времени он останавливался, чтоб перевести дух, но тут же перед глазами вставала картина: Люба лежит на брусчатке в луже крови, коляска валяется в стороне, а с небес, из облаков, кто-то кричит ему: «Вася, беги!» И он вновь бежал, расталкивая прохожих.
Ребяты-ы! — завыл Вася, влетев в кухню. — Чавелы-ы! Ромалы-ы!
Инвалиды уставились на него.
Вася повалился на пол.
— Любку убили!
Паша прекратил плясать вприсядку и недоверчиво спросил:
— Кто убил?
— Президент, — выдохнул Вася и зарыдал, колотя двупалыми руками по полу.
Глава 12. Разыскивается опасная преступница
ДЛЯ чего нужна жизнь, в которой ни к чему плясать вприсядку?!
Не нужна больше жизнь безрукому Паше!
— А-а! — закричал Паша, испытавший горе женщины, через девять месяцев надежды родившей мертвого ребенка.
Он медленно пошел прочь из кухни, продолжая подламывать ноги в коленях — память тела норовила повторить кренделя присядки.
— А-а! — завыла глухонемая Анжела, страшно, как ветер на чердаке.
— А-а! — обиженно заплакала Кристина-даун.
Она, Кристина, в этой ситуации пострадала больше всех. Ведь у нее теперь никогда не будет голубого серебристого платья с каскадами ткани на груди и туфель на высоком каблуке.
Можно отобрать у человека дом, бессвязно думал безрукий Паша, лишившийся квартиры в результате аферы риэлтеров, но нельзя отбирать у человека мечту. Нельзя отбирать у человека голубое серебристое платье. Потому что тогда он остается совсем уж ни с чем. И как тогда человеку жить? Для чего? Не для чего! И поэтому сейчас он, безрукий Паша, пойдет туда, где убили Любовь и их мечту, и разорвет убийцу зубами на части! И после этого уйдет из жизни сам! Вприсядку!
И глухонемая Анжела тоже пойдет. И скажет убийце все, что о нем думает! И Кристина-даун пойдет. И потребует вернуть ей ее платье и туфли на высоком каблуке.
И двупалый Вася пойдет. За компанию.
Ой, что сейчас будет!
А может, это — только сон? Может он, Паша, спит?
Паша тряхнул головой, чтобы удостовериться: нет, не сон. Снилось безрукому Паше всегда одно и тоже: у него есть руки, и он ласкает ими женщину. А глухонемой Анжеле снится, что она слышит. Какие такие звуки окружают человека, она, конечно, не представляла, поэтому ее сны были наполнены странным свистом, какой издают дельфины и рыбы. Сон Кристины тоже известен — каждую ночь она видит красивых алкашей, мужчину и женщину, которые улыбаются ей, Кристине, потому что это мама и папа. Что ее мама и папа — кудрявые добрые алкаши, Кристина узнала в детдоме, когда нянька, поливая ее в ванной из шланга, ласково сказала: «От какого ж дебила тебя мамка нагуляла? От алкаша, видать. Да и сама, небось, алкашка была». Ну а двупалому Васе снился велосипед.
Но ни велосипеда, ни странного свиста в кухне не было. Значит, убийство Любы — не сон.
— Паша, ты куда? — позвала Кристина.
— Туда, — страстно ответил Паша.
— Я с тобой, — горячо выкрикнула руками Анжела.
— И я, — подскочил горбун Федя.
— Я тоже.
— Меня подождите! — завопил Вася и вскочил с пола.
Компания решительно вышла из дома.
— Наших убивают, — мрачно бросил Паша сидевшему у порога магазина молодому парню с завернутой за пояс пустой камуфляжной штаниной.
Одноногий зло сплюнул и решительно поднялся на одну ногу.
— Кто? — на ходу спросил он.
— Президент, — коротко ответил Паша.
— Какое они имеют право инвалидов убивать? — возмущенно жестикулировала Анжела.
— Наших бьют! — неслось над переулками, подворотнями, окошками подвалов и чердаков.
— Президент Любку-колясочницу в сортире замочил!
— За что он ее? — не раздумывая, присоединялись и спрашивали слепые, колченогие, косоротые и безрукие.
— А ни за что! — кидал бомж на инвалидной коляске. На бомже был надет истертый пиджак. На лацканах пиджака плясали цыганочку ордена и медали различных достоинств.
— Как убил-то? — горячо интересовались присоединявшиеся.
— Из именного оружия, — авторитетно пояснял бомж-орденоносец. — Ему по должности оружие полагается.
— Что же это творится? — охали женщины-инвалиды. — Что она ему сделала?
А ничего не сделала, — шумели в толпе. — Правду сказала, вот и все.
— Правду-то никто не любит.
— Сами живут, как сыр в масле катаются, да еще и слова им не скажи.
— …ну он ее карате и вдарил! Президент-то карате занимается.
— Да не карате, а палкой лыжной он Любку зашиб.
— Какой палкой?.. Какой палкой?..
— А такой! От горных лыж. У них в кабинете в углу завсегда лыжи наготове навострены. Чуть что, они лыжи в руки, и в Сочи.
Никто не руководил этим походом, никто не указывал, на какую улицу сворачивать — инвалиды шли к Кремлю сами собой, не задумываясь, как река течет к устью, как жизнь идет к смерти, как мошенник — к бюджетным деньгам. Инвалиды сыпались из прорех города и вскоре их толпа запрудила улицы. Машины приветственно и покаянно сигналили им: какой-то запорожец пустил слух, что безногие — жертвы автокатастроф. Продавщицы ларьков совали сигареты и стаканчики с кофе — от хозяина проклятого не убудет! А будет ругаться, так уволюсь, и все дела — пусть сам на жаре в палатке вкалывает.