Елена Колядина - Кто стрелял в президента
Обзор книги Елена Колядина - Кто стрелял в президента
Елена Колядина
Кто стрелял в президента
Пролог. Щипцы акушерские
Посвящается моему дорогому любимому отцу Чеснокову Владимиру Анатольевичу
ЛЮБОВЬ, огромная, как долг населения за услуги ЖКХ, никак не хотела покидать тела Надежды Клавдиевны. Застряла намертво. Ни тпру ни ну! Где застряла? Промеж ног — где же еще! Кабы между этажами, Надежда Клавдиевна и сама справилась, чай грамотная. Вызвала бы, как обычно на рыбзаводе полагалось, лифтера Лоэнгрина Белозерова, всего и делов. Лоэнгрин, даром что на пенсии, свое дело знает — будь здоров! Женщины в цехе не нарадуются, уж всегда выручит. Лоэнгрин — это имя такое. На рыбзаводе его, правда, Ландрином кличут. Темный народ! В общем, если б застревание произошло по вине Ландрина, и говорить не о чем. Но в страданиях Надежды Клавдиевны оказался повинен Геннадий Павлович Зефиров. Любовь, образно выражаясь, была его рук делом.
Надежда Клавдиевна мучилась уже несколько часов.
— Чего делать-то? Сил моих больше нет… — застонала она, завидев золовку Валентину.
— Тужься на задний проход, — посоветовала Валентина.
Надежда Клавдиевна тужилась. Любовь распирала, давила на печень, топталась по сердцу, но упорно не соглашалась покидать насиженное место — дураков нет из такого-то тепла души уходить.
— Гос-с-споди! — вскричала Надежда Клавдиевна с неизъяснимым в голосе страданием, какое обычно исторгается из груди ответственного квартиросъемщика при виде затопленной верхними соседями уборной.
— Давала, так не орала, — с сочувствием попеняла Надежде Клавдиевне золовка Валентина.
Любовь, заслышав такую грубую постановку вопроса, возмутилась: «Давала! Бескультурье какое… Вот хоть тресни, теперь никуда не уйду!»
Она расщеперилась поперек нежной утробы Надежды Клавдиевны, угнездившись поуютнее, блаженно прижалась щекой и плечом к влажному и горячему нутру и затихла. Любовь умела затаиваться, как птица в траве. Она чутко дремала, готовая в любой момент напомнить Надежде Клавдиевне о своем мучительном присутствии, когда поблизости ощутилось движение: кто-то осторожно, но уверенно, явно не раз хоженым путем, пробирался, тихонько клацая, позвякивая и чавкая шагами.
Любовь запрокинула голову и вгляделась во мрак.
Ничего не видать!
Внезапно она почувствовала ледяное прикосновение и испуганно вскрикнула: «Кто здесь?!»
От неожиданности гость вздрогнул: «Позвольте, а вы кто?»
«Любовь Зефирова».
«Чья, говоришь? Какого такого Зефирова?»
«Геннадия Павловича…»
«А что, позвольте спросить, любовь товарища Зефирова делает здесь в рабочее время? Перекурчики устраивает? Любовь должна быть в цехе, в поле, в конструкторском бюро, наконец. Вот где ее место!»
Любовь растерянно захлопала глазами: «Геннадий Павлович обычно здесь после трудовой смены отдыхает».
«Ах, по сменам работает? Рабочий класс, значит? Авангард? Что ж, отдохнуть можно, нужно даже. Но, опять же, не бездумно время провести, а сочетая, например, с учебой кружка политпросвещения, под знаком углубленного изучения важнейших проблем теории и практики коммунистического строительства, разработанных в решениях и материалах XXV съезда КПСС. Вот это будет содержательный отдых».
Любовь сделала умные глаза и согласно закивала — не навредить бы Геннадию Павловичу! Гость не унимался:
«Любовь, говоришь? А я так думаю — приспособленец ваш товарищ Зефиров, накипь! В теплом месте время великих строек пересидеть захотел?»
«Да нет, он не сидел», — робко вступилась Любовь.
«Любовь!.. — не слушая ее, громыхал гость. — Возьми, понимаешь, в цехе, на ферме покрепче в руки и люби с перекрыванием нормы!»
Любовь заинтересовалась:
«Что — в руки?»
«Как что?! Лопату, кайло, логарифмическую линейку, карандаш, в конце концов. Чем там еще Родину любить полагается?»
«Ломом, плугом», — предложила Любовь, каждый вечер слушавшая программу «Время».
«Верно! — голос гостя потеплел. — А звать-то тебя как, имя есть?»
«Так Любовь же меня зовут, а фамилия Зефирова».
«Ах, Любовь… — визитер смутился, сообразив, что слегка оплошал, но тут же вновь приосанился. — Что же это ты, Любовь, тормозишь процесс? Забыла, что завтра Первомай? Надежда Клавдиевна…»
«А вы-то сами кто будете? — перебила Любовь. — Что за елда?»
«Я?! — гость опешил. — Меня? Ну, знаете ли! Впрочем, я должен был предполагать, что у товарища Зефирова в быту не все в порядке. Яблоко так сказать от яблони. Я — Forseps Obstetrica»
«Форс… — Любовь запнулась. — А мама вас как зовет?»
«Чья мама?»
«Ваша».
Гость с сомнением взглянул на плод любовных трудов товарища Зефирова — уж не издевается ли?
Любовь ждала ответа, простодушно посапывая. Да нет, вроде не издевается.
«Щипцы акушерские».
«Щипцы?! Ой, мамочка!»
Любовь попыталась протиснуться назад, вглубь тела Надежды Клавдиевны. Щипцы возмущенно хмыкнули.
«А вы кого собирались встретить в лоне советской гражданки в разгар трудового дня?
«Да были тут», — безмятежно сообщила Любовь.
«Кто? — для большей острастки щипцы перешли на ты. — Не бойся, отвечай! Зефиров, небось? Вот же человек! Ну, решил провести выходной день не в университете марксизма-ленинизма, а во влагалище, так ты не прохлаждайся! Ты приведи сюда посланцев социалистических стран — вон их сколько на Первомай прибыло, представителей зарубежных профсоюзных и рабочих организаций, видных борцов за мир и дружбу между народами. Покажи иностранным гостям советские родовые пути, самые прямые пути в мире!»
«Это палец вроде был», — перебила заскучавшая Любовь.
«Чей? Зефирова?» — строго спросили щипцы.
«Нет».
«И давно был?»
«Схваток пять назад. В резиновой перчатке».
«А-а-а, — догадались щипцы. — Электрон Кимович, главный врач роддома. Проводит большую, кропотливую повседневную работу по постановке на партийно-комсомольский учет на время родов и снятию с учета при выписке, так что его палец сюда в порядке рабочего момента попал».
«А как это — поставить на учет?» — испугалась Любовь.
«Советская роженица должна быть охвачена партийно-комсомольской работой в такой ответственный для общества и для нее самой момент. Как говорится, рожать собирайся, а взносы плати! Нет, погоди-ка… Может это Ашота Вардановича палец?»
«А кто такой Ашот Варданович?»
«Заместитель главного врача по хозяйственной части».
«Не знаю. У него какой палец? Приметы особые есть?» — растерялась Любовь.
«Ну, точно, он! — воскликнули щипцы. — Простыни искал».
«Здесь?» — удивилась Любовь.
«Простыней в роддоме шесть штук пропало, пять подкладных, да клеенок четыре штуки. Хищение социалистической собственности в довольно крупных размерах. Ашот Варданович аж с лица спал. Ночь, говорит, в роддоме буду ночевать, в каждую щель залезу, а подкладные народу верну!»
«Да, наверное, это был он», — поразмышляв немного, согласилась Любовь.
«Нашел чего?» — испытующе взглянули щипцы.
«Нет», — виновато ответила Любовь.
«Ух! Воры, расхитители! Несуны, вредители! Точно, давешняя роженица, вчера которая выписалась, клеенки государственные похитила. Она мне сразу подозрительной показалась! Лежит, значит, на этом самом столе, рожает. Подходит Электрон Кимович поставить гражданку на временный партийно-комсомольский учет. «Месячные когда последние были?» — «В июле» — «Взносы за июль уплачены?» — «А я несоюзная молодежь!» С вызовом так это отвечает! Электрон Кимович на провокацию не реагирует. «В социалистическом соревновании, — спрашивает, — участвуете?» А та кричит: «Не могу больше!» Электрон Кимович аж отпрянул: «Как это не можете? Вы понимаете, что говорите?»
«А она?» — встревожилась Любовь.
«Терпеть, — говорит, — больше не могу!»
Электрон Кимович оглянулся — не слышал ли кто? — и начал роженицу убеждать. Мол, будьте активным участником социалистического соревнования. Оно сделает вашу жизнь интереснее, духовно богаче, поможет быстрее овладеть секретами мастерства».
«А она?»
«Ой, помру сейчас», — свое твердит. Электрон Кимович, как врач со стажем, советует: «Сперва давайте с соревнованием обозначимся». Роженица стонет: «Давайте! Как?» Прибежала Валентина, акушерка. «Тужься, — рекомендует, — на задний проход». «Через жопу что ли» Электрон Кимович рукой махнул, мол, пусть через жопу, лишь бы накал трудового соревнования. Между нами говоря, — щипцы понизили голос, — оно так чаще всего и делается, не хотят еще многие участники избавляться от формализма. Так вот! Хоть и неохваченная общественной работой, но та гражданка перекрыла норму в два раза — двойню родила: в последний момент, видать, совесть рабочая в ней проснулась. А взносы так и отказалась уплатить! «Отвяжитесь, — говорит. — У меня теперь каждая копейка на счету, кто мне двоих кормить будет, профсоюз?» И как с такими первородящими гражданками прийти к победе коммунистического труда? Я теперь даже не сомневаюсь, где простыни с клеенками лежат. Ну, ничего, ОБХСС живо найдет! Ашот Варданович, правда, пока их привлекать не хочет. «В ОБХСС, — говорит, — я всегда успею».
