Елена Колядина - Кто стрелял в президента
Вскоре в гуще первых рядов инвалидов оказались Жириновский и Зюганов.
Зюганов вручал калекам красные гвоздики и тревожился в телекамеры:
— Сегодняшний марш попавших под колеса, нет, под молох перестройки… Руками этих людей, — вручая гвоздику в зубы безрукому Паше, говорил Зюганов, — были возведены предприятия, прорыты каналы, одержана самая великая победа.
— Нет, вы видите, да? — кричал Жириновский. — Вот! Вот вам результат! А я говорил! Я давно говорил! Но меня не слушали! Россия вымирает! Вымирает Россия! Кто завтра будет пахать на нас? В смысле на Россию? Эти калеки? Эти уроды? Только что сообщили. Я только что узнал. Женщина-инвалид убила президента. Но это был не сам — он сейчас в Сочи, я сам только что оттуда. Это был его двойник. Поэтому я не волнуюсь. Поэтому я сейчас с народом. Но сам факт! Народ так выродился, что первое лицо страны убить некому. Посылают женщину. Инвалида. Вы сделайте президентом Жириновского, и через год я так подниму зарплаты, что народ станет здоровым. Физически и нравственно. Безногих не будет. У безруких от высоких зарплат руки отрастут. Здоровый народ пойдет коммунистов убивать. Это нормально!
— Вот путаник, — сплевывая красную гвоздику, затряс головой безрукий Паша. — Любу сам президент убил, а ни какой не двойник.
Подходы к Красной площади неожиданно оказались заблокированы бронетехникой.
— А ну пропускай! — кричали инвалиды, стараясь перекрыть шум десятка вертолетов, круживших над Кремлем.
Жириновский втащил на бронетранспортер безрукого Пашу.
— Думе нужны инвалиды! — кричал Жириновский. — Коммунистам руки надо поотрывать. Чтоб не голосовали против. И ноги — чтоб не покидали зал заседаний. Фракция «Русский инвалид». Вот что нужно Думе. И я ее возглавлю. А лидером будет вот — он!
От перспективы стать думским лидером Паша забыл, зачем пришел.
— Руки правительству вообще не нужны! — шумел Жириновский. — А особенно сенаторам. Чтоб не занимались рукоблудством. А то они все сидят, вроде как на спикера смотрят, а руки — под столом. Деньги бюджетные дрочат. Перекачивают в регионы. А на местах — я ездил, я знаю, — на эти деньги фейерверки устраивают. А инвалиды без пенсий. И вот они идут на Москву. Вот, ты, зачем пришел на Москву, скажи?
И Жириновский сунул микрофон под нос безрукому Паше.
Паша подумал и вспомнил. Он подался вперед и зашумел в микрофон:
— Президент нашу Любовь убил!
— Видите, коммунисты предали любовь народа! — прокомментировал Жириновский.
Паша сказал в сторону «да не то ты говоришь», пошире расставил ноги и, набрав воздуха, прокричал из последних сил, дав под конец петуха:
— Люди! Президент Любу-инвалида убил! Замочил в сортире из именного оружия.
Этот крик, многократно усиленный микрофонами, ядерным грибом накрыл город.
Тележурналисты, только что готовившие стендапки о покушении на первое лицо страны и стрельбу, произведенную неизвестной инвалидкой, мигом сделали выбор между официальными заявлениями федеральной службы охраны и гласом народа в пользу последнего. Народ не врет! Чего не скажешь об официальных заявлениях. В стендапках срочно поменялись местами слова «президент» и «инвалид». И через минуту с экстренным сообщением вышли телевизионные спецвыпуски. Когда сообщение об убийстве в Кремле девушки-инвалида по имени Любовь прозвучало по Евроньюс, товарища Каллипигова, сосредоточенно глядевшего в экран установленного в джипе телевизора, пронзила мысль. Товарищ Каллипигов, с комсомольской молодости привыкший ориентироваться на вражеские голоса, европейским новостям доверял безоговорочно: заграничное — значит качественное. Товарищ Каллипигов всегда вез мохер, сапоги, джинсы и жевательную резинку из-за границы в СССР, а не наоборот! Поэтому и сейчас он сделал верные выводы: если Евроньюс сказали, что президент убил Любовь, значит, так оно и есть.
Так вот — о мысли, пронзившей Каллипигова.
«Это она!» — пронзительно подумал Каллипигов. Точно, та мерзавка, которая когда-то возглавила антисоветский заговор в его северном городке. Как ее? За… Зи… Кондитерская такая фамилия… Мармеладова! Он, первый секретарь райкома партии Каллипигов, Мармеладову тогда пожалел. Не прислушался к совету начальника районного управления КГБ товарища Преданного. А Преданный, собака, как в воду глядел. И вот тебе — беспорядки в стране, мировой резонанс. Но самое страшное, что эту сволочь безногую убил не сотрудник его, Каллипигова, службы охраны, бывшего девятого управления, «девятки», а сам президент. Завтра он очухается маленько и задаст резонный вопрос: «Где была охрана? Что, у меня забот других нет, как он народа отстреливаться? Я за что охране деньги плачу? Я зачем такую свору кормлю, если сам выполняю всю работу по уничтожению недовольных инвалидов?»
— И полетит, Каллипигов, твоя голова с плеч долой, — раздумчиво пробормотал товарищ Каллипигов. — Надо срочно предпринимать меры. Как-нибудь этак все повернуть, чтобы выйти сухим из воды.
Каллипигов взглянул на экран переносного телевизора, настроенного на его любимый новостной канал. Там беззвучно шел показ репортажа «ноу коммент» — «без комментариев». На подступах к Красной площади колыхалось многотысячное море инвалидов. На бронетранспортере стоял безрукий инвалид. Вот камера наездом показала цыганенка с руками-клешням. Затем в глаза Каллипигову посмотрел бомжеватый инвалид на коляске. На груди инвалида, на потертом пиджаке, плясали цыганочку ордена и медали.
— Это же… Как его? Космонавт Феоктистов. Тьфу!
— Феоктист Тетюев! — осенился Каллипигов. — Сообщник Мармеладовой по строительству ДОТов накануне приезда в город Терешковой. Откуда он здесь? Жив, сволочь!
— Что? — переспросил Каллипигова помощник.
— Видишь вот этого? С орденами? Доставить срочно. Или, нет. Я сам туда поеду.
Он стремительно вскочил в другой бронированный джип и промчался мимо оградительной ленты, за которой томились свидетели убийства Любы президентом РФ — их планомерно опрашивали. В самой середине толпы стойко ожидал своей очереди на дачу свидетельских показаний человек в кожаных больничных шлепанцах на босу ногу, в пиджаке на голое тело и с матерчатой сумкой в руках. Из-под нашитых на сумку голубых штапельных цветов выпирало что-то острое. Время от времени человек быстро пробегал взад-вперед, хохотал и обращался к соседям со словами «за царя!»
Через мгновение джип Каллипигова подъехал к бронетехнике. Каллипигов самолично прошел с помощниками к инвалиду-орденоносцу.
— Имя? — внезапно строго спросил Каллипигов инвалида.
— Анатолий, — ответила орденоносец.
— Уверен? — еще строже уточнил Каллипигов.
И внезапно, перекрестно, чтоб сбить с толку и вывести на чистую воду спросил:
— Мармелад употребляешь?
— Эта… нет! — затряс головой инвалид.
— Фамилия как?
— Зубков.
— Феоктиста знаешь?
— Космонавта? Знаю. По телевизору видал.
— В каком году встречался с Тетюевым? — резко спросил Каллипигов.
— С которым?
— С Феоктистом.
— С Феоктистом не встречался.
— А с кем встречался?
Инвалид сосредоточился.
— С Генкой Быстровым встретился тот год. Здорово, говорю, Генка! Ты как в Москве очутился? Да деревня-то наша, говорит, совсем опустела…
— Я тебя, отец, конкретно спрашиваю, — раздраженно оборвал Каллипигов. — Где и когда ты последний раз встречался с Феоктистом Тетюевым?
— Это с которым? Это из Глухаревки что ли Тетюев, который в финскую погиб?
Каллипигов переглянулся с помощником.
— Мармеладову знаешь?
— Сонечку? — наморщил лоб инвалид. — Не так чтоб очень…
— Когда с ней встречался?
— Да в школе еще. Двойку из-за нее схватил. Неверно трактовал образ.
— А позже?
— А позже ни-ни! Я позже женатый уж был. Не до книг было. Норму перевыполнял! А про Любу вы ничего не знаете, про Зефирову? Че хоть там случилось-то?
— Здесь вопросы я задаю, — строго ответил Каллипигов. — Значит, вы не встречались с Софьей Мармеладовой со школы?
— Нет.
— И ты — Анатолий, как там тебя?
— Зубков, — подсказал инвалид. — Да у меня и паспорт есть. Вот, глядите, пожалуйста. Паспорт правда, старый, советский еще. А чего случилось-то?
— Liebe! Liebe! — внезапно понеслось над толпой.
Это прибыли музыкальные группы.
— Либе! Либе! — дружно пела площадь. — Любовь! Любовь!
— А любовь-то при чем здесь? — высокомерно сказал Каллипигов. — Устроили балаган.
— Либе! Либе! — прямо в лицо Каллипигову завыла глухонемая Анжела. И показала выстрелы — Бах! Бах!
Каллипигов испытующе посмотрел на Анатолия Зубкова, который давно не встречался с Софьей Мармеладовой. Оглядел толпу, выкрикивающую «либе». И внезапно Каллипигова пронзила вторая за это день мысль. Он наклонился к помощнику и с озабоченным выражением лица сказал: