Ксения Велембовская - Дама с биографией
Лю, не сочти мой текст за пошлость. Самого тошнит. И не вздумай, радость моя, ревновать. Местные бабы тебе и в подметки не годятся. Если бы ты — белокурая нимфа в бикини — появилась в нашем «мясном ряду», боюсь, от Кавказских гор остались бы одни руины. Потрясенное офицерье в порыве неудовлетворенной страсти изгрызло бы здесь все камни…
— Мама-а-а-а!!! — Лялька грозно топнула ножкой. — Качай!
— Сейчас, сейчас! Всего одну минутку.
…Становится свежеповато. Волна не облизывает, а валит с ног. В шесть вечера уже не видно ни зги. Осень. Делать абсолютно нечего. Короче говоря, осточертела мне эта хваленая Миноборона дальше некуда. Отдыхать можно только в компании себе подобных. Хочу в Москву. На Садовую, на Красную площадь, в мавзолей, наконец! Завтра поменяю билет и прилечу раньше, чем ты получишь это письмо. Решено. Жди. Как там куколка Ляля? Все воюет? Нюшенции пламенный привет! Целую тебя, моя бесценная, во все доступные и недоступные другим места.
Твой Маркс и К.
P.S. Присмотрел для тебя нечто старинно-жемчужное. Закачаешься! С тебя две ночи напролет. Правда, Лю, уговори Нюшу взять отгул и отпустить тебя в мои ненасытные объятия. Но лучше — реши вопрос кардинально. Хватит ей изображать стахановку! Пусть увольняется из своего депо и воспитывает внучку.
Пустой разговор! — вздохнула Люся. Матери еще полтора года до пенсии, и она ни за что не согласится эти полтора года получать зарплату из рук Марка, как он предлагает. Скажет: не хватало, чтоб еще и я к ему в кабалу попала!
— Качаться, качаться, качаться… — начала бубнить Лялька как заводная.
Пока не добьется своего, ни за что не успокоится! Уже сама забралась на качели и, неистово дергая за штанги, пытается сдвинуть их с места.
Засунув письмо в карман пальто, Люся подтянула малышку ближе к спинке сиденья и велела держаться крепко.
— Смотри, не отпускай ручки, иначе упадешь.
Странно, думала она, медленно раскачивая качели, письмо, судя по штемпелю, шло десять дней, что само по себе невероятно долго, а Марк все еще не вернулся. И не позвонил. Сколько он уже не звонил? Недели две. Звонить оттуда, по его словам, непросто — нужно идти в город на почту. Однако в начале отпуска это его не смущало: обследуя местные магазинчики, он обязательно заглядывал и на почтамт. Что же случилось? Почему он вдруг передумал возвращаться, если ему там осточертело? Неужели все-таки закрутил роман с какой-нибудь золотозубой кобылкой?
Не вздумай ревновать! А как? Ей и самой хотелось бы не ревновать, но с тех пор как родилась Лялечка и из-за ее беспрестанного оглушительного рева днем и ночью пришлось перебраться в Ростокино, бороться с ревностью становилось все труднее и труднее. Раньше она всегда знала, где Марк, чем он занят, когда вернется домой из театра, с концерта, со съемок или с гастролей. Как настоящая жена. В последние два с лишним года она все чаще ощущала себя не женой, а приходящей любовницей Марка, а иногда с горькой иронией думала, что иначе, как приходящей домработницей, ее, пожалуй, и не назовешь.
Приедешь к нему на выходные — в мойке грязные рюмки, в ведре коробка из-под торта. Говорит: завалились друзья поиграть в преферанс, выпить, пообщаться. А может, вовсе и не друзья, а подружки? Например, разудалые москонцертовские девицы?
Марка ее ревность только забавляет.
— Ревнюшка ты моя ненаглядная! Зачем мне какие-то потрепанные лицедейки, когда у меня есть ты? Бриллиант чистой воды!
В находчивости ему не откажешь. Окурки со следами помады и найденная в ванной шпилька тотчас получили объяснение, похожее на упрек: «Бабы, моя дорогая, между прочим, тоже умеют играть в преферанс!» — а извлеченный во время уборки из-под дивана разодранный лифчик вызвал неудержимый, гомерический хохот:
— Ха-ха-ха!.. Кто бы мог подумать, что наш администратор Гриша, которому я дал ключи от квартиры, еще способен в свои пятьдесят лет рвать на бабе нижнее белье и разбрасывать его по квартире! Старый насильник!
Впрочем, если бы Марк и правда развлекался здесь с девицами, он уничтожил бы все компрометирующие улики. Что же касается лифчика — размера шестого-седьмого, то он действительно мог принадлежать только какой-то «увесистой тетке из Гришкиного гарема», а не юной куколке во вкусе хозяина квартиры…
— Мама! Не спи, качай!
— Ой, Лялечка, может, хватит? — проснулась Люся. От холодной металлической штанги у нее закоченела рука, да и топтаться на одном месте порядком надоело. — Пошли-ка, зайчик, попрыгаем, побегаем!.. Не хочешь?.. А давай поскачем, как настоящие зайцы, в универмаг? Купим там мороженое в хрустящем стаканчике. У бабы Нюши в Ростокине такого нет, а мы завтра возвращаемся к ней. Кончились бабушкины каникулы.
— Нет, качай!
Спасла рыжая дворовая кошка, на тощих лапах семенившая по двору. Заметив киску, Лялька моментально спрыгнула с качелей. Кошка сразу прибавила шагу, юркнула в подвал, и маленькая, рассердившись, зло топнула резиновым сапожком по луже:
— Хочу тута!
— Что тута? Зачем ты брызгаешься? Что ты хочешь?
— Хочу тута жить!
Нюшино «тута» в ее устах звучало очень смешно. Это с одной стороны, а с другой — было над чем призадуматься. У девочки есть отец и мать, а она большую часть времени проводит с малограмотной бабушкой. Потому что мать погрязла в хозяйстве — мечется как угорелая на два дома, а отец полностью устранился от воспитания ребенка. Конечно, он сильно занят, однако если б захотел, то вполне мог бы выкроить час-другой, чтобы позаниматься с Лялькой — почитать, рассказать сказку, вместе поучить детские стишки. В конце концов, чем двадцать четыре дня маяться от безделья на курорте и сочинять письма сомнительного содержания, лучше бы уделил внимание собственной дочери.
Люсе стало так обидно за маленькую, так жалко ее, что она подхватила Ляльку на руки и расцеловала в холодные щечки.
— Ты мое солнышко!.. Вчера звонил наш папа. Спросил: а Лялечка хорошо себя ведет? Я сказала: очень хорошо! — и он велел купить тебе подарок.
Лялька заулыбалась и на мгновение сделалась похожей на Марка, хотя вообще-то была похожа только на саму себя — черноглазую, угрюмую пессимистку. Не в папу и не в маму…
Из всех уродливых игрушек советского производства перепачканная мороженым Лялька выбрала самую страшную — бурую обезьяну с непропорционально длинными даже для обезьяны черными лапами. Обхватила ее за шею и поволокла за собой, не дожидаясь, пока Люся расплатится в кассе.
— Подожди! Куда ты? — догнала ее у дверей Люся. — Давай я понесу твою зверюгу. Не надо вытирать обезьяной пол.
