Ксения Велембовская - Дама с биографией
Из всех уродливых игрушек советского производства перепачканная мороженым Лялька выбрала самую страшную — бурую обезьяну с непропорционально длинными даже для обезьяны черными лапами. Обхватила ее за шею и поволокла за собой, не дожидаясь, пока Люся расплатится в кассе.
— Подожди! Куда ты? — догнала ее у дверей Люся. — Давай я понесу твою зверюгу. Не надо вытирать обезьяной пол.
— Нет, моя!
После духоты, бесконечных Лялькиных капризов, пихающих друг друга в бок покупателей, бьющихся в очередях за чешским хрусталем, гэдээровскими бра и польскими покрывалами, глоток свежего воздуха на просторной площадке перед универмагом «Москва» показался поистине глотком свободы.
Здесь Люся решительно отобрала у Ляльки гориллу, отряхнула грязные черные лапы и, засунув страхолюдину под мышку, развернула непослушную девочку в направлении дома: «Вперед!» — но тут за спиной послышался знакомый голос:
— Люська, Артемьева! Ты ли это? — Обогнав, Нонка перекрыла им дорогу широко раскинутыми руками. — Какие люди в Голливуде! — кинулась она Люсе на шею. — А я принеслась в «Москву» за французской крем-пудрой. Девки из редакции сказали, что здесь есть, я и двинула с утра пораньше! — весело объяснила она, присела на корточки перед малышкой и взяла ее за ручку. — Привет, подруга! И как нас зовут? По телевизору сказали, вроде Олечкой?
Бука надулась и спряталась за Люсину спину.
— Зовут нас действительно Олечкой, но, невероятно упрямые, откликаемся мы только на Лялечку! — засмеялась Люся. Она была ужасно рада видеть Нонку, и именно такой, как сейчас: снова веселой, общительной, отлично одетой — в модном белом плаще на кокетке, высоких светло-коричневых сапогах из «Березки» (Люся их там тоже заприметила), с ярким, летящим по ветру шелковым шарфом. Словом, выглядела Заболоцкая на все сто. Как и положено девушке с Центрального телевидения.
Подмигнув, Нонка, на цыпочках, крадучись, попыталась подобраться к буке.
— Ага, вот ты где прячешься, Лялечка Крылова!
На этот раз Люся не стала поправлять: не Крылова, а Артемьева, — предпочла забросать Нонку вопросами о ее собственной, наверняка гораздо более интересной жизни, о знакомых девчонках с телевидения. Новостей у Заболоцкой оказалось хоть отбавляй: и на работе — она окончила журфак и теперь работает редактором, — и на личном фронте.
— Не поверите, девчонки, я завела себе постоянного мужика! Сугубо положительного, неженатого доктора физико-математических наук. Надоели мне, Ляль, все эти операторы и режиссеры с их вывернутыми мозгами и псевдохудожественными проблемами, ты не представляешь как! — сообщила Нонка насупленной малышке, продолжая всячески заигрывать с ней в надежде добиться расположения. — Послала я их всех на фиг и прошлым летом на коктебельском пляже нашла себе Петю. Петра Семеновича Брускина. Честное пионерское, Ляль, отличный дяденька! С приличной, кстати, зарплатой, тачкой и однокомнатной квартирой на Планерной. Это, правда, охренеть как далеко, однако для истинной любви расстояние не помеха!
— Ты уехала с Арбата? А как же Юрий Борисович? Один? — испугалась за него Люся, вспомнив, каким потерянным и беспомощным был Юрий Борисович на похоронах.
— Да ты что! — возмутилась Нонка. — Нет, конечно! Мы с папой живем, на Арбате. Знаешь, в последнее время у него очень неважнецки обстоят дела с сердцем… — Печально вздохнув, она поправила соскользнувший с плеча ремешок симпатичной фирменной сумочки под цвет сапог и опять весело застрекотала: — Не знаю, Люськ, может, Петюха со своим физико-математическим занудством мне скоро опостылеет, но пока все клево. Расписываться с ним я не спешу, и его это жутко заводит. Все пытается доказать мне в койке, что второго такого трахтенберга не найти!.. Ха-ха-ха!.. Да что это я все о себе да о себе? Давай рассказывай, как у тебя-то дела… Ляльк, ну дай ты нам с матерью спокойно поболтать! — уже с раздражением обернулась она к настырной малышке, все время тянувшей Люсю за руку: домой!
Лялька посмотрела на сделавшую ей замечание нехорошую тетю исподлобья, надула щеки, еще секунда — и крошка с розовым помпоном взвыла бы, как сирена.
— Успокойся, сейчас идем!.. Нонн, а пошли к нам? Я ее накормлю, уложу спать, и мы с тобой спокойно посидим на кухне, поболтаем, кофейку попьем. У меня, кстати, есть бутылка «Псоу», джин с тоником, фирменные сигаретки. Пошли, а? Здесь же рядом.
— Да не знаю, вроде я…
— Пошли, пошли! — подхватила ее под руку Люся. — Мы с Лялечкой одни. Марк прилетит, видимо, послезавтра. Он отдыхает в санатории на Кавказе.
— На Кавка-а-азе? — в изумлении протянула Нонка, остановилась и вытаращилась, как на ненормальную. — На каком Кавказе? Я же его видела вчера. На премьере у Ефремова. Еще подумала: а чего это он не с тобой явился?.. Ай… кхе-кхе-кхе… извини… что-то в горло попало… — Нонка долго откашливалась в сторону, прикрывая рот ладонью, а потом, пунцовая до корней волос то ли от кашля, то ли оттого, что, не подумав, брякнула лишнее и теперь не знает, как выпутаться, вдруг подслеповато сощурилась и заявила, что запросто могла ошибиться. Зрение стало совсем хреновое.
— Уже пора очки носить! — Принужденно расхохотавшись, Нонка посмотрела на часы, заторопилась: — Ой, ребята, мне пора! У меня в два прогон в Вахтанговском театре… — и крикнула уже на бегу: — Девчонки, я вас це! Люськ, позвони обязательно! Приходи в гости! Или на студию!
«Святые» глаза смотрели на нее с укором. Марк придвинулся, коснулся губами ее колена и в третий раз задал вопрос, на который она упорно не хотела отвечать:
— Так кто тебе сказал эту чушь? Кто видел меня во МХАТе, где я, конечно же, не был, потому что не мог быть? Лю, скажи, в противном случае наш разговор теряет всякий смысл.
— Нонка… — не выдержала ласкового напора Люся.
— Ах, вот откуда ветер дует! Как же я не сообразил сразу! — с облегчением рассмеялся он, сверкнув ослепительно-белыми на загорелом лице зубами. — Наивная моя девочка, почему тебе не пришло в голову, что твоя так называемая подруга элементарно врет? Да будет тебе известно, отвергнутые бабы — феноменально коварные, лживые существа. Такое выдумают, что не приснится ни в одном кошмарном сне! Сама подумай, как я мог быть в Москве, если я только что с самолета?
Раскрытый чемодан с мятыми вещами, еще влажные от морской воды плавки и полотенце, корзина с фруктами, бесспорно, подтверждали его слова, но, с другой стороны, плавки и полотенце можно намочить специально, а виноград и яблоки купить на Черемушкинском рынке. Вместе с корзиной.
— Ты должна верить мне, а не какой-то там Нонке! — Марк так требовательно сжал ее руку, что подаренное им золотое кольцо с серой жемчужиной больно впилось в пальцы. — Она просто завидует тебе, а зависть, как известно, — самое страшное, разрушительное чувство. Вспомни «Моцарта и Сальери» или андреевского «Иуду Искариота». Зависть — куда более распространенный порок, чем кажется таким безгрешным натурам, как ты. Стадами смертных зависть правит! — весьма справедливо заметил однажды Вильгельм Кюхельбекер.
