Ксения Велембовская - Дама с биографией
— Ты должна верить мне, а не какой-то там Нонке! — Марк так требовательно сжал ее руку, что подаренное им золотое кольцо с серой жемчужиной больно впилось в пальцы. — Она просто завидует тебе, а зависть, как известно, — самое страшное, разрушительное чувство. Вспомни «Моцарта и Сальери» или андреевского «Иуду Искариота». Зависть — куда более распространенный порок, чем кажется таким безгрешным натурам, как ты. Стадами смертных зависть правит! — весьма справедливо заметил однажды Вильгельм Кюхельбекер.
— А что мне завидовать? — от отчаяния заплакала Люся, уже не зная, кому и верить. — Нонка окончила университет, она теперь редактор, а я кто? Никто. Вернее, не пойми кто. Мечусь между тобой и Ростокином и постоянно испытываю чувство вины перед теми, от кого сбегаю. Перед тобой, перед Лялькой, а больше всего перед Нюшей. Пусть мама обожает внучку, но она же работает! Ей бы в выходные отдохнуть, выспаться, а она два дня неотлучно находится при ребенке. По вечерам ей тоже покоя нет, и ночью Лялька без конца плачет, будит ее. В общем, мы Нюшу совсем заездили.
Марк кисленько сморщился и, поднявшись с колен, пересел с ковра на край дивана, разложенного и застеленного свежим бельем к приезду хозяина. Но сегодня, вернувшись после долгой разлуки, он почему-то не спешил призывно откинуть одеяло и доказать декларируемые любовь и верность. Неужели же он так устал в дороге? Или все-таки в чужой постели?
— Есть миллион вариантов, чтобы не заезживать нашу бесценную Нюшу, — заявил он с вялым раздражением, тоже совсем не характерным для его темперамента, — но вы не хотите меня слушать. Говорил, пусть увольняется с работы. Ее несчастные сто рублей в месяц я готов ей компенсировать. Не желает. Говорил, наймите няньку, вы тоже против.
— Няньку Нюша мне не простит. Она считает, что, если уж я не работаю, то должна заниматься ребенком. У нее свои представления о жизни, не такие, как у нас с тобой. Если я начну настаивать, мы опять с ней поссоримся, и всем будет только хуже. Я подумала, не отдать ли Лялю в детский сад, но мама говорит: жалко, мала еще.
— В детский сад? — По-актерски выразительное лицо Марка вытянулось от удивления. Как будто он впервые услышал о существовании учреждения под названием «детский сад». Вот и получалась, что при всех своих «миллионах вариантов» по-настоящему, всерьез он ни разу не задумался о том, как наладить их жизнь. — А что? Отличная мысль. Вовсе она не мала. Вполне себе самостоятельная девица. Во всяком случае, постоять за себя сумеет, можешь не сомневаться. Никому не даст спуску! Правда, правда, пора нашей куколке привыкать к советскому, коллективистскому образу жизни!
Всегда готовая согласиться с ним, сейчас Люся не кивнула в ответ, потому что такое решение ничего не меняло по сути. Она надеялась, что Марк хоть слово скажет о перспективах их совместного будущего, но он опять ушел от серьезного разговора и, выбросив из головы скучные житейские проблемы, начал разбирать чемодан. Выставлял на ломберный стол очередной улов — антикварные вещицы, которые ухитрился отыскать даже в паршивом курортном городишке. На поиски этого барахла он нашел время, а позвонить лишний раз — почта, видите ли, далеко!
— Чтобы Лялю взяли в детский сад, я должна представить справку с места работы, а где я ее возьму?
— Ну, это не вопрос, — невозмутимо через плечо отозвался «антиквар», всецело поглощенный своими новыми приобретениями. — Смотри, Лю, какой я надыбал подсвечник! Всего за двадцатку. А здесь он потянет на все двести… — Не услышав положенных восторгов по поводу потемневшего от времени серебряного подсвечника в стиле модерн, Марк обернулся и, скорчив шутливо-скорбную физиономию, подмигнул: — Не горюй, краса моя ненаглядная! Работа не волк, в лес не убежит. Завтра утром позвоню Григорию, и он оформит тебя по всем правилам. Тем же реквизитором или костюмером. Ради такого благородного дела он обязательно изыщет ставку. Ты будешь числиться, а Гришка — деньги получать.
Вместо того чтобы обрадоваться, она расстроилась еще больше: если все так просто, то почему Марк не подумал об этом раньше? Ведь тогда у нее уже давно мог бы идти трудовой стаж. Вывод напрашивался сам собой: Марку на нее абсолютно наплевать!.. От обиды и безысходности сами собой брызнули слезы. Именно сами собой, а вовсе не для того, чтобы разжалобить Марка. Тем не менее только слезы, оказывается, и могли заставить его отложить лупу и на минуту забыть про свои чертовы подсвечники.
— Плакса-вакса, гуталин, на носу горячий блин! — ласково поддразнил он, снова бухнувшись перед ней на колени, и стал тормошить, щекотать, целовать. — Рыбка моя золотая, что ж ты опять-то завелась? Мы же с тобой все решили, пришли к обоюдному согласию. Ну о чем ты? Молви хоть слово…
Слова буквально рвались из души, но высказать их она не могла. Это Марку ничего не стоило бы произнести сейчас: выходи за меня замуж, — а ей просить: женись на мне — казалось безумно унизительным.
— Не переживайте, мамашка! Сдадим девку на пятидневку и снова будем кайфовать!
Понятно, что он всего лишь шутил, пытался развеселить, и в другое время Люся расхохоталась бы, бросилась ему на шею и зацеловала в ответ на его поцелуи. Но после встречи с Нонкой в ней все словно перевернулось и, как бы ей того ни хотелось, она больше уже не могла быть прежней.
— Перестань ерничать, прошу тебя!.. Отпусти! — Вырваться из его цепких рук не удалось, но, оказавшись рядом с ним на диване, она резко отодвинулась. — Мар, неужели тебе меня совсем не жалко?.. Пойми, весной мне будет двадцать четыре года! Я уже старая… не смейся, пожалуйста. Я серьезно. В том смысле, что мои ровесницы, та же Заболоцкая, уже чего-то добились в жизни, а я все топчусь на месте, и жизнь проходит мимо. Такое ощущение, будто я увязла в болоте и никак не могу оттуда выбраться.
Бум-м-м! — старинные напольные часы пробили час ночи. Еще один час бессмысленной жизни.
Зевнув в кулак, Марк поднялся, потянулся, плеснул коньяка в пузатые бокалы и протянул тот, где побольше:
— Выпьем, добрая подружка бедной юности моей! Выпьем с горя, где же?.. Ладно-ладно, молчу, говори.
— По-моему, говорить должен ты, а не я.
— Я?.. Хорошо… — Выпивавший всегда исключительно для форса, в подражание героям западного кино, он лишь пригубил коньяк и лукаво улыбнулся влажными губами: — Насколько я понял, болото — это я? И ты увязла во мне. Однако ведь и я увяз в тебе, согласись? По самые ушки! Но в отличие от тебя я не жалею. Потому что очень люблю девочку по имени Лю.
— Если это правда, то почему тогда ты не женишься на мне? — выпалила она, осмелев после столь трогательного признания. — И не удочеришь собственную дочь? Это жестоко, Мар! Ты не знаешь, что это такое — быть безотцовщиной…
