Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Какая в таком случае здесь наука? Ею здесь и не пахнет.
Если в матанализе легче даются примеры, нежели теория, то с физикой у меня обстояло наоборот. К примеру, по физике я так и не решил задачку про удар металлического шарика о наковальню.
Физику сдавали весной. На подготовку выпало три дня и предстояло держать ответ за весь курс от Ньютона до физики ядра.
Время поджимало и я просматривал курс физики Путилова по диагонали. Надеялся, что на экзамене удастся списать.
Параграф, предваряющий теорию относительности, почему-то заинтересовал. С ручкой руке я внимательно, несколько раз прочитал и так же по памяти несколько раз воспроизвел на бумаге параграф со всеми преобразованиями.
Преобразования несложные и записывались приблизительно так:
Х – Х' – Х"; У -У' – У"; Z – Z' – Z";
Параграф назывался "Преобразование галилеевых координат".
Потренировавшись несколько раз, я запомнил параграф и хотел было вторгнуться в теорию относительности, но, подумав, остановился.
Механическим переписыванием здесь мало чего добъешься. Здесь надо было хоть немного, но думать.
Становится теперь понятным, почему я тихо возликовал, когда увидел третьим по счету в билете вопрос о галилеевых преобразованиях. Сел готовиться к ответу с намерением удивить препода и получить за удивление пятак.
Первый и второй вопросы по механике и электричеству я благополучно списал.
Препод спокойно прослушал и без замечаний принял два первых ответа, но когда я на его глазах принялся готовить вхождение в теорию относительности, он занервничал и взъелся на меня.
Он пролистал зачетку и еще больше рассердился.
– По математике тебя пять поставили? Смотри, какой ты…
"Но дело не в этом". Дело, как становится понятным, не в тройке, что поставил мне физик.
Дело в самих преобразованиях Галилея. Будь иначе, стал бы я о них вспоминать?
Брежнев кашлянул раз, кашлянул два и продолжил читать доклад.
Опять прокашлялся. Подгорный, сидевший по правую от него руку, смолил одну за одной сигареты.
Трансляция из Кремля Международного Совещания Коммунистических и
Рабочих партий. Брежнев стоя читает доклад. Слева от него Косыгин.
– Подгорный спецом его обкуривает. – сказал Шеф.
– Зачем? – спросил я.
– Стул из под Брежнева хочет вытащить. Совещание посвящено чехословацкому вопросу. Французы и итальянцы потребовали от КПСС объяснений. Брежнев объясняет, но Марше с Берлингуэром забили на него.
Совещание в Москве оказалось последним в истории
Коммунистического и Рабочего движения. Коминтерновская эпоха ушла в прошлое.
Пражская весна началась осенью 67 -го с футбола и закончилась ранней весной 69-го хоккеем.
На чемпионате мира в Стогкольме чехи в нервном матче выиграли у нашей сборной, следующим утром "Млада фронта" вышла с аншлагом на первой полосе "Их можно не только победить, но и поразить". Прага вновь воспряла, чехи и словаки ликуют. На радостях побиты стекла витрин представительства Аэрофлота. Брежнев, Подгорный, Косыгин принимают единственно верное решение. Смещен Дубчек. На чрезвычайном пленуме ЦК КПЧ Гусак обещает навести порядок.
Кайрату 32 года. Он поэт и работает редактором в издательстве
"Жазушы".
Мы с ним в Доме творчества писателей в Коктебеле.
– А это кто? Знакомое лицо.
– Да ты что? – Валентнна Никаноровна смеется. – Кармена не узнал?
– Да точно… Теперь узнал.
– Обрати внимание на вон того рыжего в очках.
– Какого рыжего?
– Того, что с нашим Лордиком разговаривает.
– Кто это?
– Вергелис. Главный по всей Москве еврей.
Арон Алтерович Вергелис главный редактор журнала "Советиш геймланд" ("Советская родина") и ему, как утверждает Валентина
Никаноровна, негласно подчиняются все евреи Москвы.
– А это что за мужик в белом кепоне рядом с Жалакявичусом стоит?
– Андрон Михалков-Кончаловский.
– Кто такой?
– Сын Сергея Михалкова. Кинорежиссер.
Валентина Никаноровна Щедрина писательница, представитель
Белоруссии в Союзе писателей в Москве. Ей сорок лет, у нее мощные чресла и она грозит заняться со мной домоводством.
Познакомил нас Кайрат. Он легко сходится с людьми.
– Валентина Никаноровна знает нашего Такена Алимкулова. Хвалит его.
Такен Алимкулов представитель казахских писателей в Москве.
– Такен – мужчина. – говорит Щедрина. – Редкий мужчина.
Мы на пляже и Валентина Никаноровна говорит еще и о Анатолии
Кузнецове. Вчера в "Литературке" напечатана заметка о его побеге из страны.
– Тоска замучает его…- сказала Щедрина и тут же переключилась на загорающих. – Гляди, гляди! Наш Лордик опять на кого-то напал.
Седоватый писатель Лордкипанидзе, со слов Щедриной, тоже главный.
Только уже теперь не еврей, а половой гангстер.
Лордик ухаживает за женщинами церемонно, и при всем этом быстро решает поставленную задачу.
…Кайрат член Союза писателей и ему положена отдельная комната с письменным столом и настольной лампой. Условиями он доволен. Меня поселили с двумя парнями, Должанским и Зелинским.
Должанский студент из Симферополя, Зелинский сын критика и учится в Московском областном педагогическом институте имени Крупской на филолога.
Оба здоровые. У Зелинского своя компания из дочерей Майи Ганиной,
Виля Липатова, сына Александра Фадеева и еще какого-то Устины.
Гужбанят они в коттедже Фадеева.
Должанский не имеет отношения к литературе, компания у него попроще и проводит он время с юной продавщицей чебуреков с набережной.
Дочери Ганиной и Липатова дивы знатные, Зелинский им под стать.
Парень нормальный.
– Познакомься, Вера с моим юным другом. – Валентина Никаноровна снимает зеркальные очки.
– В самом деле, очень юный друг у тебя. – Вера кивает мне головой.
Молодая и красивая Вера Верба поэтесса из Белоруссии. В Союзе она малоизвестна, хотя на одно из ее стихотворений "Песняры" положили музыку.
Кайрат по дороге купил красного болгарского вина и мы идем купаться в Восточную бухту.
– Мальчик мой, – говорит мне Щедрина, – после обеда мы поедем в
Феодосию, а ты не забудь заказать мне билет на Мозырь.
– А если на Мозырь у них не будет, тогда что?
– Нет, только на Мозырь.
Кайрат расправил грудь и радостно объявил:
– Вера, я только что сочинил про вас стихи.
– Ну-ка, поделись дружочек. – усмехнулась Валентина Никаноровна.
"Вера Верба – прекрасная Щерба". – проглаголил Кайрат.
Женщины переглянулись, Щедрина покачала головой.
– Ну ты и даешь…
Кайрат мужик восторженный, в Коктебеле ему нравится. Хлопает себя по груди и кричит:
– Я – Пипин короткий!
– Да уж короче некуда. – отзывается Валентина Никаноровна.
Женщины разговаривают о каком-то Семене. Валентина Никаноровна уверяет Веру, что Семен настоящий мужчина.
– Ты не поверишь, но он такой блядун!
– Да? – лениво переспрашивает Верба.
– Еще какой! Всем блядунам блядун.
Кайрат возится с шортами. Валентина Никаноровна осматривает его сзади.
– Кайрат, ты здорово загорел.
Кайрат вздохнул: "Мы и раньше белизной не отличались".
Мы поднимались в гору. Валентина Никаноровна рассказывает о первом секретаре ЦК Компартии Белоруссии Машерове.
– Хороший у нас секретарь. Комсомолил, партизан, блядун ужасный…
У Щедриной, чтобы пройти по конкурсу, надо обязательно быть блядуном. Я вспомнил об ее угрозе заняться со мной домоводством и заскучал. На кой черт я сюда приехал?
Зачем импотентам ездить к морю? Ненужная и пустая блажь. Тоже отдохнуть? Но собственно от чего?
Должанский уехал. Его койку в комнате занял Даманский, директор
Детского дома в Макеевке.
Кайрат, художник Валера, Даманский и я пьем бренди в гостях у
Валентины Никаноровны.
– В сорок пятом ехали мы на войну с Японией… На разъезде к вагону подбежала казашка с кумысом в каком-то мещке.
– Мешок называется бурдюк. -подсказал Кайрат.
– Наверное. – продолжал Даманский. – Так один наш солдат плеснул женщине этим кумысом в лицо. Неправильно…может быть. Но этот самый,… как его, бурдюк показался нам грязным.
– Почище ваших фляг будет. – сказал я.
– Ой! Ой! – проворчала Щедрина. – Подумаешь, обиделся. – И обратилась к Даманскому. – А вообще больше всего предателей было среди хохлов.
– Не скажите. – возразил директор Детдома. – На первом месте по предательствам стоят кацапы.
Художник Валера сделал попытку прекратить спор.
– Кто за кого воевал, кто кого предавал – какая разница? На войне, как и на Олимпийских играх, важно участие.
Все замолчали.
Я напрасно боялся уроков домоводства. Про меня у Щедриной совсем другие планы.
